Последняя электричка Глава 1 Рядом с Лехой

Слушай, Федь, у тебя полсотни баксов не найдётся до понедельника? — спросил Лёша, поворачивая к нему голову. Лёша — ловкий парень, рост выше среднего, плечи крепкие, манеры американские, он даже ногу на стул ставит, как американец. Обхватит стул за спинку, повернёт его к себе сидением, водрузит на это сидение свою ногу в сверкающем ботинке и беседует с тобой. И все этот жест уважают. В этом жесте есть что-то полезное для корпоративного имиджа всего банка. Народ это чувствует и не возмущается. А может, не возмущается потому, что именно так делал один из европейских боссов, когда приезжал инструктировать банк.
— Не проблема, — солидно сказал Фёдор. — Ты подожди, у меня в шкафу пальто, а в нём бумажник, — и пошёл к шкафу. Он откопал своё пальто, вполне приличное даже для такого заведения, в котором он теперь работал, достал бумажник и с удивлением обнаружил, что этих самых баксов у него вообще нет! Разменял вчера сотню, дал что-то жене на продукты, сводил детей вечером в «Макдональдс», потом доехал на такси и, надо же, вот как бывает: думал при деньгах, а теперь, оказывается, пара сотен рублей это всё, что было в его распоряжении. По идее, следовало вернуться и сказать: «Извини, денег нет». Наверное, Лёха в такой ситуации ничуть не смутился и сказал бы что-нибудь типа: «Ну, мужик, извиняй, одни только отечественные, и тех на хороший обед не хватит. Видимо, гулял вчера хорошо».
Нет, Лёха почти всегда при деньгах. Он бы дал небрежно, с достоинством и сказал бы при этом: «Мужчина без денег — это не мужчина, это самец». Когда только Федя пришёл в банк и познакомился с Лёхой, у него появилось чувство, которое, наверно, испытывают новобранцы перед «дедом». «Дед» не остроумнее, а шуткам его все смеются. Парадокс! У Лёхи было много шуток и, может быть, поэтому всегда хорошее настроение. Чаще других он повторял такую: «Не бери в голову — бери в рот: легче выплюнуть». Услышишь такое напутствие и никак не поймёшь — то ли тебя обхамили, то ли, наоборот, приободрили. При таком специфическом наборе острот у Лёхи был потрясающий американский английский и под стать ему ботинки.
Короче, возвращаться к рабочему месту без денег было неловко. Не дай Бог, решат, что передумал. Достал бумажник, пощупал свою денежку и передумал. Фу ты, какая гадость! А может быть, сбегать на второй этаж, занять у кого-нибудь до завтра. И чтобы не увеличивать паузу, Фёдор побежал на второй этаж. В валютном отделе работала Зинаида Григорьевна, милейшая женщина. Она была намного старше Фёдора. Отношения у них завязались сами собой. Федя как-то по привычке пропустил вперёд женщину. Она отметила его галантность. Фёдору это польстило. Он стал подчёркнуто обходителен с дамой. Она отвечала тем же. Обоим такое общение приносило удовольствие. Так каждый начинал играть выбранную роль всё более последовательно и определённо. Ведь с каждым формируется свой стиль общения. И вот уже Фёдор знал, что есть человек, который его поддержит. Чувствовал, что Зинаида не откажет в услуге, одолжит с удовольствием денег. А такая сумма у неё, скорее всего, найдётся. Но Зинаиды Григорьевны в отделе не оказалось. За стеклом сидели женщины, каждая за своей ширмочкой-перегородкой. «Тот же конвейер», — подумал Фёдор, задержавшись у стекла. Фёдор не собирался просить у малознакомых женщин денег и всё равно оглядывал сейчас их лица, отмечая про себя: у этой, скорее всего, денег нет, у этой деньги, может быть, и есть, но она будет говорить: «Вы знаете, недавно только купили машину, отдаём долги, да вот ещё...» Не стоит ставить её в дурацкое положение. А вон та скажет что-нибудь типа: «Сама не занимаю и другим не даю». Короче, подходящей кандидатуры не было.
Помнится, в советские времена, когда занимали деньги, то всегда говорили: "Дай до аванса или до зарплаты", а теперь говорят: "Слушай, нужно перекрутиться, вот-вот деньги на счёт придут", или: "Как раз завтра должна пройти одна сделка". Казалось бы, куда более обнадёживающе, а на поверку как раз нет. Можно так сказать: "Жить стали менее упорядоченно и деньги отдавать менее порядочно". Нет, в своём коллективе отдать долг — это святое. Тебе этим людям каждый день в глаза смотреть! И то бывают исключения. Не то чтобы взял и не отдал, а чаще так — занял, а с отдачей задержался. Ну, брал, например, для знакомых, а они не успели прокрутить. Или на друзей понадеялся, а те подвели. Кто-то там обещал, а его самого кинули, отдали в рублях, а курс скакнул. Да мало ли что. И вот из-за всех этих обидных нестыковок просить деньги у людей малознакомых было не принято. Тонко чувствуя всё это как банковский работник, Фёдор осмотрел лица представительниц слабого пола и хотел уже идти назад, как вдруг, как нельзя кстати, появилась Зинаида Григорьевна. Она увидела Фёдора и расплылась в улыбке.
— Феденька, как хорошо, что вы пришли. Мы вас только недавно вспоминали! — Манеры у неё были немного старомодными и оттого ещё более милыми на фоне современной простоты. Фёдору было неловко, что причина его визита столь прозаична. Но деньги Зинаида дала с такой радостью, так долго уверяла, что это её совсем не стеснит, и так искренне сияла при этом улыбкой, что Фёдор перестал смущаться и с приятным чувством, которое всегда бывает от общения с человеком, который к тебе явно благоволит, пошёл на свой этаж. «Ну, надо же, — рассуждал он по дороге, — один вот так просияет, когда получит денежки, другой — когда, наоборот, отдаст». Фёдор поднялся к себе в отдел, вручил деньги Лёхе. Так совершенно неожиданно, по причине Лёхиных ночных гуляний, сложных душевных переживаний Фёдора и романтичности натуры Зинаиды Григорьевны, денежки из аккуратненькой сумочки перекочевали в Лёхин бумажник, совсем недолго пролежав в кармане у Фёдора. Фёдор закончил своё денежное дело и теперь сидел и вбивал в электронную таблицу осточертевшие ему сверх всякой меры экономические показатели. Расположение столов в банке было сделано на западный манер: каждый сидит за маленькой перегородочкой — нагнулся и вроде ты в норке. Перед глазами у тебя даже карточка с женой и детками, пупсик на ниточке, подаренный клиентами, но стоит начальнику встать во весь рост, как каждый у него как на ладони. Все это чувствуют нутром, а те, кто на работе не "горит" и рад бы сачконуть — особенно. И в Интернете поэтому ходят на те страницы, где публикуются финансовые новости и не ходят туда, где девушки предлагают свои фото, знакомства, переписку для романтических отношений и любовь за спонсорство. Фёдор в Интернет на сайты знакомств не ходил, он погружался в свои мысли. Давил на кнопки и думал, как же так всё обернулось, что он сидит в этой конуре, смотрит в эти ненавистные цифры и так будет ещё три дня, потом будет НАСТУПИТ пятница, а потом опять то же самое с понедельника. Перешёл он в банк почти семь лет назад, из института, где был самым молодым преподавателем (раньше всех в аспирантуре защитил диссертацию, получил ассистента). Казалось, только началась его научная карьера, а он уже почувствовал, что та кафедра, где он учился, учился и ещё раз учился (с аспирантурой — около десяти лет), скоро загнётся, потому что ветер уже явно дул не туда. Кафедральная наука загибалась, студенты, продавая цветы по ресторанам, за день могли заработать больше, чем он за неделю. Фёдор махнул на всё рукой и ведь верно угадал момент — в самом начале девяностых годов перешёл в банк и сразу, как ему показалось, стал на голову выше всех своих сослуживцев по институту. Бывшие коллеги по-прежнему ходили на работу в дешёвеньких пиджачках, пили чай из почерневших от заварки кружек, курили в подвале, паяли микросхемы будущих устройств по тем бредовым проектам, которые так часто рождаются в головах аспирантов при отсутствии научного руководства. А Фёдор видел: всё, здесь ни науки, ни денег не будет! Другое дело он сам. Его радовала необходимость надевать каждый день белую рубашку, тщательно завязывать галстук. Нравилось ездить к солидным клиентам, переводить иностранные факсы, а главное — получать несколько стодолларовых банкнот, менять их на толстые пачки рублёвых купюр, покупать детям тогда ещё диковинные йогурты и удивляться: как далеко его могут увезти на такси всего за один доллар. Все это было так ново для советского человека, давало чувство солидности и даже элитарности. Нередко он сопровождал в разные страны важных клиентов. Удобные гостиницы в зарубежных командировках так выгодно отличались от студенческих домов отдыха с обшарпанной мебелью. В дорогих номерах по утрам горничная приходила будить и ставила на стол свежий букет роз. Когда-то Фёдор слышал шутку-вопрос насчёт того, когда в Америке появляется первая клубника. Правильный ответ был — в полшестого утра. Оказывается, даже раньше. Однажды, проснувшись ночью в зарубежном отеле, он набрался наглости и попросил принести ему в постель фруктовый салат. Казалось, вот она — вершина человеческого блаженства! Официант в смокинге принёс в три часа ночи и поставил на тумбочку огромное серебряное блюдо, на котором громоздились ломтики дыни, персики и та самая первая клубника.
Время шло, и Фёдор привык тратить деньги по-другому: выпить бутылочку пивка, съесть бутерброд с икрой — и постепенно вошёл во вкус. Он всё больше понимал пустоту этого внешнего лоска, и всё труднее ему было от него отказаться. В то же время он чувствовал, что все его новые привычки даются не бесплатно, что за всё надо платить своим временем, часами, днями, неделями — лучшими годами жизни! Засиживаться допоздна с отчётами, ходить с клиентами в ресторан, с людьми приятными и не очень, отдавать себя делу, которое ему не нравилось, да и не могло нравиться, потому что он не обладал специальными знаниями, не стремился сделать карьеры на этом поприще. Он, вообще, не любил ничего в этом бизнесе, кроме, может быть, зарплаты. Да ещё той самой бутылочки пива, приличного костюма для себя, для жены, для детей, ручки с золотым пером, коробочки конфет... Он уже не рвался, как говорится, вперёд и вверх, нашёл свою нишу. И, как ни обидно признать, стал клерком — неплохим клерком в богатой организации, где от него требовалась исполнительность, корректность, грамотная речь, знание иностранного языка, владение программами Microsoft Office. И впрямь, на заре перестройки таких "менеджеров" не хватало. Но это было почти десять лет назад. Уже через пять лет его зарплата стала не такой заметной. В стране развивался капитализм — появлялись богатые люди и очень богатые, а вместе с ними и очень бедные. Он же получал ровно столько же, сколько подобные ему клерки получают в малоразвитых странах. И дело даже не в том, что за воротами его банка шёл передел богатейшей страны, а скорее в том, что он тратил своё время на что-то непонятное, вязкое и неинтересное.
Многие из его нынешних коллег, давно обошли его по зарплате. Тот же Лёха, кстати. Лёха находился рядом, а время для него неслось сплошным потоком без нудных пауз и мучительных раздумий. Лёха был на своём месте в своё время. Сейчас он сидел с кружкой кофе в руке, отъехав от стола на кресле с колёсиками, разместив на пачке буклетов свои молодые ноги в стодолларовых ботинках, и беседовал по телефону.
— Ну что, Палыч, все сосёшь и ничего не высосешь, как я понимаю? — говорил с очередным начальником Лёха, как всегда по-приятельски. — Да ты мне эту сказку уже второй год рассказываешь! Когда там вас «Газпром» облагодетельствует? —  почти кричал в трубку Лёха, употребляя те выражения, которые считал нужным, и как будто давал понять: "Это я тут бизнес делаю, а вы все — дармоеды кругом, поэтому как с клиентом надо разговаривать — это мне решать, а коли не нравится — заткните уши". На самом деле Лёха ничего подобного никогда не говорил. Просто так понимал его Фёдор.
— Давай в среду заезжай, сходим по пиву, я тебе историю расскажу. Есть о чём подумать, — продолжал немного тише Лёха. — я их там уже пару месяцев окучиваю. Ну это не по телефону!" Лёха закончил разговор, а через несколько минут у него следующий лучший друг на проводе, теперь уже из Бостона, кажется. Ему Лёха кричит "Hi, Sam! How"s your fucking business ?" Хамство Лёхино было признаком расположения, а вовсе не наоборот. Так сказать, язык для друзей. А врагов у него вроде бы и не было. Обругать теми же словами — кого за срыв бизнеса или, как говорится, по злобé — такого за ним не водилось. Наоборот, тут он говорил корректно, сдержанно. Максимум мог себе позволить, фразу: "Ну давай, мужик. Когда надо будет — обращайся", — намекая на то, что мир-то тесен. Сам, мол, придёшь, вот тогда и поквитаемся. Но такое с Лёхой случалось редко. Фёдор так привык к Лёхиным громким разговорам, что они его почти не отвлекали. Он даже любовался Лёхой как человеком, который делает своё дело споро и с удовольствием. Фёдор давил на клавиши и с тоской вспоминал, как он просиживал когда-то ночи в вычислительном центре над расчётами. Какое это было счастье — найти в программе последнюю ошибку и получить работающую модель! Выйти в три часа ночи из ВЦ, шагать по ночной Москве, смотреть на редкие ночные машины, у которых длина свободного пробега прямо как у молекулы в безвоздушном пространстве, и предвкушать, как столбики цифр на тоннах его распечаток будут превращаться в графики на бледно-оранжевой миллиметровке. Он любил весь процесс: развернуть непослушную миллиметровку, расправить, приколоть ее аккуратно кнопками к чертёжной доске, взять в руки большой мягкий ластик... За те семь лет, что он просидел в банке, их лабораторию в институте разогнали, оборудование вынесли прямо во двор, и оно ржавело под дождём, продать его было некуда, да и не кому. Кто-то пошутил: "Таких уникальных установок в России только две. И обе у нас на помойке!" Со временем на территории лаборатории сделали вино-водочный магазин, и через полгода стоимость оборудования окупилась. Из его институтского начальства многие перестроились, сдавали в аренду помещения. Несколько раз по телевизору мелькали лица его бывших комсомольских боссов. Почти все они успели что-то приватизировать и руководили теперь уже не государственным, а частным хозяйством. Да дело, видимо, не в зависти к этим боссам: денег Фёдору хватало на жизнь, но не было удовлетворения, что ли. А, может быть, дело было в том, что он привык быть первым: самый высокий балл на потоке, первый в отборочном туре для поездки на стажировку в Европу, самый молодой кандидат наук, первым ушёл в бизнес в престижный банк. И вот теперь жизнь на редкость сбавила темп. «Нет, это не тупик, — думал Фёдор, — это, скорее, замкнутый круг».
— Распишись в получении, — рядом с его столом появилась секретарша Ира, бросила на его стол циркуляр, на котором надо было поставить в графе Received  дату и подпись. В конце листа стояло напоминание: Please, Rotate ! То есть дальше документ по офису должен был передать уже Фёдор сам. Как хорошо продумано — взгляни на этот сопроводительный листок, и видно: кто задержал документ дольше положенного, а кто прочитал и передал следующему вовремя. Дальше бери данные, штрафуй одних, премируй других. И не нужны никакие строгие выговоры, выговоры с занесением, прорабатывание на профкоме. Всё логично, просто. Не нужно человека позорить перед коллективом, а грамоту он себе и сам купить может. Так или не совсем? Когда-то Фёдору нравилось в банке. Хотелось быть частью этой прогрессивной логичной структуры, и поэтому он читал и читал циркуляры и сводки до полного одурения. Длилось это, правда, не долго. Со временем пришло ощущение тупости этого занятия. Он даже нашёл уничижительное сравнение — представлял себе ученицу электротехнического ПТУ, которой во что бы то ни стало хочется сдать экзамен. От Лёхи бумажки улетали с завидной скоростью, и главное, он в них для себя находил массу полезного, был в курсе всех событий, коэффициентов, биржевых показателей. У Фёдора же вечно документы залёживались, и когда срок задержки переваливал за критический, он их тайно уничтожал и тогда уже стоял насмерть, уверяя, что в глаза такого циркуляра не помнит. Вся переписка в российском филиале велась на английском языке даже между русскими сотрудниками. Так было проще. Говорили на смеси русского с английским. А как ещё назовёшь все эти вещи, которые в “прошлой жизни” и не существовали. Все эти Customer Entertainment , Daily Allowance , Office Expenses . Дел в офисе хватало, даже если вообще ничего не делать. Кроме чтения бесконечных циркуляров, нужно было слушать голосовую почту. Каждое третье сообщение приходилось переслать другим сотрудникам с комментариями, затем просмотреть электронные письма, потом хоть как-то на некоторые ответить, принять участие в телеконференции. А ещё говорят, что в западных компаниях нет бюрократии. Со временем Фёдор научился читать голосовую почту и продолжать думать о своём. Многие меседжи   слались на Европу сразу всем филиалам и не были направлены персонально ему. Их он слушал в пол-уха и только вздрагивал, когда сквозь забытьё прорезалась его фамилия. Тут он спохватывался, пытался въехать в сообщение. Некоторое время переживал, потом отпускало.
Нет, совсем не быть в курсе, не знать, что происходит вокруг, нельзя — пропадёшь. Но и по почте всего не узнаешь: живое человеческое общение — вот что необходимо. Как сказал Экзюпери: "Нет большей роскоши, чем роскошь человеческого общения". Так, кажется. А где оно происходит, это самое общение? В офисе оно проходило в курилке, в командировке — в ресторане. Вот почему для бизнеса нужно хорошее здоровье, а в России особенно. Курилка у них была отдельная, с мягкими креслами, с огромным телевизором Barco . Курить он так и не пристрастился, сигарету держал неумело, почти так же плохо, как и бутылку, поэтому настоящий бизнес ему и не поручали. В курилке сидели Лёха, Игорь и Женя (замначальника отдела). он как раз рассказывал о своей поездке куда-то в Сибирь. Из официальных источников Федя знал, что Женя привёз важный контракт и в банк скоро придут крупные суммы, а подробности можно было узнать только здесь и, наверное, нигде больше. А главное, облечь пустые цифры в живую оболочку человеческих рассказов и пикантных подробностей. Начала рассказа Фёдор не застал, но сразу сориентировался, что к чему. Женя как раз подходил к развязке, когда после двух дней переговоров с экономистами, уже накануне подписания договора, его пригласили в ресторан, а потом, как водится, в баню.
— В баню приехали уже тёпленькие, — рассказывал Женя, показывая прокуренные длинные зубы. — Там всё, конечно, в лучших традициях. Баня, видать, строилась по проекту хозяина: вся резная, в русском стиле, с лёгким влиянием позднего барокко. Стол, конечно, накрыт по полной программе, хотя в рот уже ничего не лезет. В предбаннике массажист и его помощник стоят, ждут, не понадобится ли их услуги. За столом девки в простынях сидят. Мы вошли. Все ждут, кого себе Сергей Палыч присмотрит. (Сергей Палыч, видимо, и был тот самый, от которого контракт зависел — понял Фёдор). А он,  — входил во вкус повествования Женя, — Сергей Палыч этот самый, лыка почти не вяжет. Ко мне обращается и достаточно громко говорит: «Девки, конечно, дрянь! Вот при входе только одна стоящая». А на входе и впрямь была какая-то — то ли заведующая, то ли администратор — статная женщина, и в теле. Тут его экономист под руку лезет: "Что вы, — говорит, — Сергей Палыч! Это же новый администратор. Вы разве её не помните: она же у нас в обкоме работала". Сергей Палыч насупился, ну прямо туча, а у меня договор в портфеле, — улыбался, набивая цену своему "охотничьему" рассказу Женя.
 — Я как раз момент выжидал, а тут такой прокол. Ну, я к его барбосам. Говорю, мужики, не обижу — так, мол, и так. Как уж они там её уламывали, не знаю, только Сергей Палыч из парилки вылез довольный, подмахнул бумагу, даже не взглянул на цифры. Вышли из бани, сел за руль, улыбается и по-отечески так говорит: "Поедем мои владения смотреть". И меня рядом с собой спереди сажает. Ему этот очкастый опять под руку (видать, специалист, раз он такого зануду терпит): "Сергей Павлович, как же вы поедете? Вы же выпивши?" Это, видать, шефа и завело. Всех баб в свой «мерс» посадил и говорит: "Девочки, вы слыхали, кто такой Шумахер?" Вышел на трассу, мигалку поставил. Ну, в общем, как говорится: "Какой же русский не любит быстрой езды!" Я на спидометр посмотрел, а там под двести гаишники только честь отдают. Короче, я, мужики, жизнью рисковал за общее дело, — закончил своё повествование Женя, посмотрел на всех, оценил, какое произвёл впечатление, затушил свой бычок и пошёл по делам.
— Приврал, конечно, — сказал Игорь.
— Может, и приврал, — швырнул свой окурок в урну, как в баскетбольную корзину, Лёха, — но штук пятнадцать зелёных он в этой бане заработал. Причём, как всегда вовремя подставил чужую задницу — талант. А ты заметил, какие у нас люди в обкоме работали? Сколько лет прошло, а они с возрастом только крепчают. Видимо, воспитание сказывается. Как там говорили: «Если партия скажет: есть контакт! — будут есть контакт». Да! Кабы не та баба, Женьке бы туго пришлось в этой бане, — в своей обычной манере острил Лёха.
Фёдор посетил информационный брифинг и пошёл сортировать почту.