Кролик из шляпы фокусника

    Я – белый кролик, который живет в шляпе у фокусника. Это не образ жизни, это - моя работа. Не самая плохая, надо вам сказать. По крайней мере, я так думаю.
    Многим кажется удивительным, как вообще кто-нибудь, даже такой маленький белый кролик вроде меня, может поместиться в шляпе. А все очень просто – шляпа-то волшебная. Вы скажете: «Глупости! Фокусы все это». И будете совершенно правы. Это и есть фокусы. Самые настоящие. Поэтому, уверяю вас, в шляпе мне ничуть не тесно. Более того, вы бы весьма удивились, заглянув ко мне в гости, поскольку места здесь хватает не только для меня.
Скажем, здесь хранится реквизит для нашего номера. Его много. И я даже не уверен, что фокусник сам помнит, что и где у него лежит. Он вообще не слишком-то аккуратный человек. Когда я еще только заселился, в шляпе был страшный беспорядок: цветные бумажные ленты, связки платков, воздушные шарики и еще куча всякого хлама. Очень неудобно, надо вам сказать, потому что когда тебя вытягивают за уши из шляпы перед зрителями, вся эта дребедень цепляется за лапки и норовит вылезти за тобой на всеобщее обозрение. Вот и дрожишь постоянно, боишься в самый ответственный момент застрять, а то и того хуже - показаться на глаза публике в совершенно непотребном виде. А я ведь вовсе не клоун, чтобы выряжаться в костюм из пестрых лоскутков!
Поэтому пришлось потратить уйму времени и в конце концов самому навести в шляпе порядок. Но зато теперь весь реквизит разложен по ящикам и коробкам, и наконец-то ничего не путается под ногами. Кроме того, освободилось много места. Я даже ухитрился сделать себе что-то вроде отдельной комнатушки для отдыха. Здесь можно тихо попить чайку, ожидая своего выхода. Что мы обычно и делаем.
«Мы» – это я, ваш покорный слуга, а также другие участники нашего номера – питон Серега и Изабелла с Аделаидой, девушка, которую распиливают пополам. Здесь как раз весь фокус заключается в том, что девушка на самом деле – это две разные половинки: Изабелла – верхняя, а Аделаида – нижняя. Понимаете, в чем вся прелесть? Зрители думают, что целого человека распиливают на арене двуручной пилой, заперев в ящик. А на самом-то деле никого пилить не надо, наши девочки и так достаточно независимы друг от друга. Просто они вдвоем до этого очень ловко изображают одну. Здорово, правда? У них это замечательно получается; я поначалу долго не мог привыкнуть, наблюдая их по отдельности. Они ведь совершенно разные личности, несмотря на то, что так идеально подходят друг к другу. Совсем разные. Изабелла – болтушка, каких мало, и очень любит танцевать. Надо сказать, в одиночку у нее это не слишком хорошо получается, но passa doble она просто не может слышать равнодушно. Аделаида, напротив, гораздо более спокойна, и, как сами понимаете, особа не слишком разговорчивая.
Что касается Сереги, то он вполне обычный питон. Довольно крупный, почти пять метров. Как и все его сородичи, он практически целый день спит. Или делает вид, что спит. Флегма! Поэтому, наверное, он так хорошо ладит с Аделаидой. Конечно, по началу я его просто панически боялся. Как-то вот плохо сходятся кролики с питонами. Точнее, может быть, они и не плохо сходятся, но вот только… как-то ненадолго. И питоны при этом, как правило, остаются более довольными исходом знакомства. Но Серега оказался отличным парнем, очень спокойным и аккуратным. Он только страсть как не любит, когда об него спотыкаются. Поэтому и ложится в какое-нибудь местечко поукромнее. Так что я к нему относительно быстро привык. Хотя, конечно, и теперь, когда он продирает серую муть своих век и пристально глядит своими желтыми бездонными глазищами, такое впечатление, что прямо в душу смотрит, гад ползучий! Меня этот взгляд просто сковывает на месте, даже пискнуть не могу, и не понимаю, кто я, где я и сколько времени прошло. Но у Сереги, похоже, это рефлекторное. Как ни крути, а природа берет свое. Поэтому в таких случаях он быстро отводит глаза, а потом долго извиняется. Так что я на него не в обиде. Вон, лежит сейчас, свернувшись, глазюки затуманены, как и неживой вовсе! Только язык раздвоенный время от времени серенькой молнией метнется к блюдцу с чаем – не остыл ли?
Серега тоже живет в шляпе. А вот у Изабеллы с Аделаидой есть своя собственная гримерная. Одна на двоих, правда, но их это вполне устраивает. Хотя, честно говоря, мы все уже настолько друг к другу привыкли, что большую часть времени проводим вместе. Как правило, у меня. Но сейчас я здесь вдвоем с Серегой, потому что девочки готовятся к выходу.
Е-мае!!! Про голубей забыл! Пора выпускать. Так, давайте скорее, лентяи… Подъем! На работу, бойцы, на работу! Так вот, шустренько, давай-давай… Приготовились… Во, пошла музыка… Есть! Пошли!.. Молодцы!
Фу-у-у… Что-то я отвлекся. Чуть весь номер не сорвал. Свой хоть бы выход не прозевать. Сейчас эти мерзавцы отлетают свое, потом девочек опять распилят, а потом пора и мне.
Да, так вот, о голубях. Они, как вы уже поняли, тоже живут в шляпе. Но это твари бессловесные, наглые и неопрятные. Я для них специальный загончик сколотил в самом дальнем углу, а то ведь ужас что творилось – перья, пух, всяческий мусор, а главное – помет. Повсюду. Жуткие твари, но публике почему-то нравятся. Некоторые от умиленья даже слезу пускают. Не спорю, на сцене они, безусловно, хороши – гордые, толстые птицы. Но в быту… А это их утробное воркотание по ночам! Хотя, похоже, ко всему можно привыкнуть, даже к голубям…
Ну вот, уже пора и девочкам выходить. Пойду посмотрю. Мне всегда нравилось, как они работают. Я даже специально в шляпе ма-а-аленькую дырочку проковырял, чтобы можно было тихонько наблюдать, как наши выступают. На репетициях – это, конечно, одно, а вот во время представления – это уже совсем другое. Даже когда генеральная прогонка, со всеми костюмами, музыкой и полным светом – ну совсем не то! Зал пустой. Сидят, конечно, люди, но все ж свои. Цирковые, или друзья, или родственники. А когда кругом тысяча лиц, совершенно незнакомых, и все смотрят на тебя, только на тебя… Вот тогда только номер и обретает смысл. Особенно у нас, у иллюзионистов. У любого фокусника должны быть зрители по определению, иначе кого же ему дурить своими фокусами?! И мне кажется, тогда он сам начинает верить в чудеса. Благодаря зрителям, фокусник начинает верить, что он и в самом деле великий маг и волшебник, и в этот момент публика поверит в то же самое. И вот в этом-то и заключается самое большое чудо. Мы все просто обманываем друг друга, и все от этого счастливы!..
Вот и Изабелла с Аделаидой. Нет, хороши все-таки наши девочки! Какая пластика, какое обаяние. Даже если все это разделить на двоих! Они и вправду замечательные артистки. В свое время их пытался переманить к себе в ассистентки дрессировщик. Я думаю, у них бы здорово получилось работать с тиграми и львами. Но девочки нас не бросили. И я был очень тому рад. Фокусник, правда, ничего по этому поводу не сказал, но, мне кажется, ему тоже было приятно. Все-таки у нас хорошая команда.
А вот про дрессировщика ходят слухи, что он раньше работал стоматологом. Врут, наверное. Просто в номере у него есть момент, когда он засовывает голову в открытую львиную пасть, за что, скорее всего, цирковые шутники его стоматологом и окрестили. Если так, то, я думаю, лучше его назвать практологом – все львы, между нами говоря, такие задницы! Почище наших голубей… Нахалы и грубияны. И к тому же хищники.
Так, совсем скоро мой выход. Я всегда очень волнуюсь, вот и теперь совершенно разнервничался. Сердце уже стучит где-то в пятках. Значит, есть все-таки одна вещь в цирке, к которой я так и не привык. Я научился жить рядом с питоном. Я пью чай с Изабеллой и Аделаидой, хотя по-прежнему очень хорошо себе представляю, насколько дико это смотрится со стороны. Я показываю язык львам, не боясь быть съеденным где-нибудь в темном уголке. Наконец, я окончательно свыкся с той мыслью, что мой фокусник в строгом черном костюме и  шальной рыжий клоун с красным поролоновым носом и улыбкой до ушей – это одно и то же лицо. Да, это именно так. Я уже научился воспринимать их по отдельности, как в свое время Изабеллу и Аделаиду. Фокусник никогда не смеется и даже не улыбается, у него мудрые темные глаза, в которых – тайна, руки его двигаются плавно и четко: вот он я есть, а вот меня нет. А клоун ржет, не переставая, делает сальто, отпускает глупые шутки и плачет, разбрызгивая слезы фонтанчиком. И, тем не менее, все это – один и тот же человек. Я к этому уже давно привык и воспринимаю как должное.
Но никогда, видимо, я не смогу привыкнуть к своему собственному выходу. Меня подхватывает рука фокусника и вытаскивает за уши из шляпы на свет. Это всегда как новое рождение. И мое кроличье сердце отчаянно бьется и прыгает маленьким острым комочком от горла до самых пяток. А кругом – зрители, зрители, зрители. И много счастливых детских улыбок…
Когда я совсем состарюсь, я уйду с этой работы. Вряд ли, конечно, я смогу оставить цирк. Тот, кто хоть раз хлебнул этого яду, хоть раз выскакивал на арену из черного цилиндра, тот поймет меня. Найду тогда себе здесь какую-нибудь работенку попроще. Скажем, устроюсь к клоуну солнечным зайчиком на полставки. Буду кружить под куполом, падать в дамские декольте и прикасаться к счастливым детским мордашкам. А потом, когда-нибудь (надеюсь, не слишком скоро), солнечный зайчик вздрогнет и погаснет. Навсегда. И вместе с ним в цирке станет на одного ребенка меньше – ребенок сделается взрослым. Он вдруг увидит в этот момент, как тяжело, невыносимо тяжело гимнасту с безумной легкостью взлетать под самый купол; как молится в кулисах перед выходом дрессировщик; что часто у клоуна на лице нарисованная улыбка и настоящие слезы. И он разлюбит цирк. Или, может быть, полюбит его таким, каким люблю его я. Все может быть.
А пока… Пока что идет представление, и вот уже мой выход. Мне пора.
-Але–оп!!!