Последняя электричка Глава 10 Остатки деревушки

Неказистые, сараюшки, покосившиеся заборчики, несколько яблонь, облезлые кусты. Этот островок жизни был ещё более заброшенным и прохудившимся, чем рабочий район с изрисованными краской из баллончиков новостройками. И, несмотря на нищету и запустение, от этих сараюшек веяло чем-то родным и дорогим сердцу. Почему, Фёдор объяснить не мог. Где-то он слышал, что красиво то, что целесообразно, функционально: красива лошадь, потому что у неё длинные ноги, которые дают ей возможность быстро бегать, красив самолёт, который летает. Как там говорится, "некрасивые самолёты не летают". Тут всё понятно. А в чём красота этой занесённой снегом деревушки в несколько тусклых огоньков, где крыши худые, заборы покосившиеся? А Вот так и хочется встать с этюдником, вобрать в себя и передать на куске картона, как за мелькающими хлопьями снега проступают пустые скворечни, доживающие свой век хибарки, которые вот-вот пойдут на дрова. Смотришь на это и думаешь: недолго осталось этим домишкам тут зимовать. Бабки, что кое-где ещё уцелели, сойдут в могилу, брёвна попилят да сожгут. Всё имеет свой конец...
Как-то учительница по биологии рассказывала, что люди, когда совсем состарятся, воспринимают смерть как естественный процесс, и он не приносит ни страха ни боли. Интересно, откуда она это вычитала? Может быть, всё и правда так.
Дважды в своей жизни он был очень близок к смерти, а страшно ему, кажется, тогда не было. Однажды болел крупозным воспалением лёгких и в беспамятстве пролежал почти две недели. И вот однажды, когда бред прошёл и он очнулся, то услышал, как медбрат говорил уборщице, видимо, о нём: "Парень вряд ли вытянет — уж больно плох". Кажется, странно, а его это не испугало.. Видимо, организм был настолько слаб, что не оставалось ресурсов, не мог он тогда позволить себе думать о всякой ерунде, жалеть себя или панику устраивать, надо было бороться с болезнью — насмерть. Мысли конечно лезли в голову но без паники, Фёдор лежал тогда и размышлял: неужели он умрёт и не доносит свои ещё совсем новые ботинки и японскую курточку, которую ему подарил отец? И неужели Семён Павлович, вредный старик, который жил в их подъезде и как-то ещё в детстве надрал Фёдору уши, будет жить, а Фёдора не будет на этом свете? А потом он видел сон и во сне свои похороны и даже гроб. Видел, как к нему приходят друзья и говорят, какой он был хороший, кладут на его гроб цветы и почему-то пальмовые ветки. Почему пальмовые ветки и где они могли их взять? Выжил Фёдор по случайности, а может быть, потому, что врач его оказалась удивительным человеком, редкой женщиной, которая отнеслась к нему как к сыну, задерживалась допоздна у его кровати, приносила из дома отвары из трав, беседовала на отвлечённые темы. Это она ему говорила, что пациента, которого удалось вытащить с того света, начинаешь воспринимать почти как родного. А ещё она сказала ему, что он напоминает ей нестеровского послушника.
Фёдор услышал шум электричек и понял, что мимо деревушки как раз выйдет к станции. Он шёл, слушал, как ломается под ногами лёд, примечал по сторонам то засыпанный снегом стог, то вросший в снег полуразвалившийся трактор и думал:
— Интересно, остался тут ещё кто-нибудь из молодёжи, или все разъехались? А что делают жители этой деревеньки, есть ли здесь какой колхоз? Или как они теперь называются? И от мыслей об этой деревеньке вновь возвращался к себе. Почему же он не уехал из страны, когда был моложе на десять лет, когда мог уехать в Штаты, продолжить работу над диссертацией. Что, любовь к Родине не пускала, тоска вот по такой деревеньке?
А что такое — любовь к Родине? Раньше ясно было: перебежал — изменил, предал. А теперь? Теперь говорят: "Человек должен жить там, где он может реализоваться. Человек родился на Земле и он, прежде всего, гражданин мира". Интересно, у тех, кто уезжает из России в наши дни, тоска остаётся или быстро проходит? Фёдор шёл и задавал себе всё новые и новые вопросы. И вообще, осталось у нас сегодня такое понятие, как любовь к Родине? А может быть, эта, как любая другая форма любви, одним дана, другим — нет? Одним дано это чувство — любить что-либо во вне больше себя самого, а другим нет. У этих последних больше развито себялюбие. И говорить о логике здесь вообще неправильно. Он её бьёт, деньги пропивает, а она ему детей рожает, верна до дурости. Везёт весь дом на себе, да ещё и счастлива, потому что любит. А лиши её этого "сокола" — так ещё от тоски руки на себя наложит. Это, что ли, идеал любви? Не идеал, конечно, рассуждал Фёдор почти вслух. А что-то в этом есть. Может быть, бестолковая любовь нас в людях привлекает больше логичного эгоизма. А может быть, это наш эгоизм: всем хочется подсознательно, чтобы была такая рядом.
Ну разве не логично уехать в страну, где тебе будет лучше? Уехать туда, где можно  найти работу творческую, интересную, и не в какой-то отвлечённой области, а в той, в которой ты почти десять лет учился. В той, в которой мог себя чувствовать уверенно на своём месте, заниматься наукой. И разве важно, где будут использованы результаты твоих исследований? Где будут считать по твоим формулам?
— И строить подводные лодки с ядерными боеголовками, — тут же включался его внутренний оппонент, не давая прерваться диалогу. Логичного, в принципе, много. Например, поменять старую больную жену на молодую красивую. Или мужа бедного на богатого, что, в принципе, сплошь и рядом делают. Правомерна ли здесь аналогия? Или ты себя успокаиваешь, оправдываешь, задавал себе в очередной раз вопросы, Фёдор? Никуда не уехал, потому что Родину любил. Дела своего не создал, потому что воровать да с бандитами отношений иметь не хотел. Загубил в себе таланты. А были ЛИ таланты? Вспомнилась история, которую как-то рассказала ему жена. Ребёнок родился с необучаемой формой болезни Дауна. Родители попались — настоящие люди: не бросили, посвятили сыну всё своё время, делали массаж, разговаривали, стучались к внутреннему миру малыша через непробиваемую оболочку. И вот через несколько лет на бумагу стал выливаться его внутренний мир, и в нём была видна красота, талант. Чудо! Рассказ жены ему бы не запомнился, если бы не последняя брошенная ей фраза: "Как всё-таки часто, имея все возможности для выражения, человек не может выразить ничего! И вот иногда это выражение пробивается там, где, казалось, это невозможно изначально".