Глава 3. запретный плод

   ГЛАВА 3. ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД

   Он сидел, рассказывая деду о далеком будущем, о том, что знал сам, с чем соприкасался по жизни, о чем читал, слышал от других. Часто останавливаясь на каких-то мельчайших подробностях, деталях, потом как бы спохватившись, что не успеет поведать своему предку всего, перескакивал через год-два, пять, десять лет, опять возвращался назад в те времена, которые были ближе его слушателю, но до которых он, к сожалению, сам так и не доживет…
   От горькой неминуемой безысходности того, что должно произойти далее, у Сашки подступил ком в горле, он жадно затянулся сладковатым дымом сигареты и закашлял, надрывно и глухо. И очень долго не мог успокоиться.
   Тем временем вечерело…
   Где-то отдаленно слышались отзвуки канонады. Но на этом участке - было тихо. Щебетали, казалось, не потревоженные войной лесные птицы. Еще летали освещенные заходящим солнцем стрекозы, юрко планируя и зависая над травой. Вроде и нет войны. Сашка опять окунулся в свои доармейские  воспоминания…
   Такой же теплый августовский вечер.
   Небольшая петляющая меж лугов прозрачная речушка Болва.
   Речка его детства. С холодной, чистой водой. С пескарями на отмелях, ночными кострами на высоких обрывистых берегах. Он помнил небольшие деревеньки, разбросанные по ее берегам. Деревеньки живые и деревни брошенные, где почти сгнившие жерди, рассыпающиеся при прикосновении к ним, напоминали о садах, теперь одичавших и неухоженных; фундаменты и вросшие в землю срубы когда-то стоящих здесь во всей своей красе усадеб.
Неперспективное Нечерноземье…
   Он часто слышал эту фразу и никак не мог понять, как это так получилось, что стали никому не нужными деревни, люди, в них живущие, кормившие всю матушку-Россию…
   Город поглотил все…
   Сашка сам был городским. Поэтому где-то в глубине души он ощущал и себя причастным к этой трагедии русских деревень. Он был небольшим винтиком в этой машине поглощения, уничтожения деревенского уклада, разворовывания обычаев и традиций исконно русского, невольным перекройщиком  на новый городской лад всего того, чем гордилась многовековая Русь.
   Где-то очень глубоко в душе он ставил себя в один ряд с теми, кто покинул свои родные места, но боялся даже в этом признаться себе в мыслях. Хотя, что здесь было постыдного и странного, если Сашка был представителем первого поколения семьи Анисимовых, ставших горожанами.
   Его дед, дед который сейчас сидит в полуметре от него и теребит грубоватыми крестьянскими пальцами кисет с табаком - был крестьянином. Отец Сашки - родился и вырос в деревне, рядом с этой самой небольшой русской речушкой Болвой - в Савино. Это несколько позже он вместе с родителями и сестрой переехал в Людиново на спокойную окраинную и зеленую улицу, позже перекопанную вдоль и поперек газовиками и еще черт  - те знает кем. Улицу имени Урицкого. Сашка отвлекся…
   Интересно, а как она называлась раньше, до тридцатых годов, подумал он и вдруг ему стало горько и стыдно за то, что он не знает всего, даже такой мелочи о своем родном городе, городе, который он любил, которым он гордился, бывая где-то вдали от родных мест и услышав что-либо о нем.
   Он припомнил, как в  учебке - это было на Западной Украине, в городе Остроге: тогда это было принято, перед художественным фильмом в солдатском клубе показывали киножурнал, и вот там показали страничку о героях-подпольщиках города Людиново. Сашка был горд и потом несколько дней был под этим впечатлением, рассказывая что-то новое об этом, надоедая своим сослуживцам во время коротких перекуров, где обычно и говорили что о доме да, о девушках.
Ну что, мужики, курим?
   Сашка обернулся. Метрах в трех от них стояли двое.
   Он не был силен в этих обозначениях начала войны: шпалах, кубарях. Погоны введут только в сорок третьем, но то, что тот, кто стоял ближе к ним, с кобурой на потертом рыжем ремне со звездой в прямоугольнике пряжки, был, несомненно, командиром - факт. Они поднялись с дедом одновременно. Дед поднес ладонь к пилотке и отчеканил: "Так точно, товарищ младший лейтенант, курим! - и уже тоном ниже добавил, - Земцова вот похоронили. Остался я без второго номера, - голос его дрогнул, глаза заблестели, он опустил голову, протягивая тряпичный сверток с документами лейтенанту.
Как же так, Ивлий Иосипович?
Снайпер. Он и не мучился. Вы уж в штабе замолвите словечко, товарищ младший лейтенант: пусть в  похоронке  напишут, что, мол, так и так   погиб в бою геройски,- Дед замолчал.
Да…, сделаем. Только вот проблема будет с похоронкой - село, откуда Николай родом ,под немцем пока. Ну, это пока…протянул лейтенант    в раздумьи.
А это кто? - он кивнул головой на Сашку.
     Дед вышел с честью из этого щекотливого положения.
Это? Это мой земляк, товарищ командир, от соседей, что слева пришел. Пусть побудет до утра. Вдвоем все веселей ночь коротать, хотя какое это веселье после этого, - и он кивнул на холмик возле березки.
   Глаза лейтенанта  чуть подобрели.
Земляк, говоришь?! Земляк - это хорошо. Как звать? - протягивая руку, спросил он.
   Сашка чуть было не ляпнул, что старший сержант, потом вовремя спохватился, вспомнив, что погон на нем-то нет.
Александр, - и добавил, - рядовой Александр Анисимов.
Батя? - обернулся тот к деду. - Да никак он еще и твой однофамилец? Или родственник?
   Дед поднес кулак ко рту, крякнул, словно после чарки, лукаво улыбнулся и поддакнул, - «Похоже. Вот сидим,  гутарим,  выясняем  - Ну - ну.     Лейтенант тем временем подошел к могиле, снял фуражку.
   Боец, что пришел вместе с ним, присел, отложив автомат в сторону, достал кисет, небольшой сверток бумаги: Сашка обратил внимание, что это была  видимо, немецкая листовка или газета. Свернув цигарку, прилепив ее к губе, и несколько раз чиркнул колесиком зажигалки, блеснул огонек, коптящее пламя коснулось бумаги, потянуло махорочным дымом.
   Сашка вдохнул. Дым необычный защекотал ноздри.
   От бойца это не ускользнуло.
Держи, браток, закуривай. Горлодер винницкий - только что прислали другу, ох, продирает, аж до слез, окаянный.
    Сашка схватил на лету кисет, осмотрел его.
   Он держал вещь, которая через лет тридцать-сорок станет реликвией, музейной редкостью. Плотный материал, продетый шнурок, вышитая неровная надпись: "Храброму защитнику от рабочих тыла"
   Боец пояснил: "К Новому году подарки присылали. Мне вот из Свердловска кисет и вязаные носки достались. Один кисет вот и остался.…Сгорели носки, - растяпа-дневальный проворонил, провод телефонный перегорел…Жалко. Ты закуривай, а то нам с лейтенантом дальше, в третий взвод пора идти.
   Пока Сашка неумело сворачивал цигарку, боец снял ботинки, перемотал обмотки, встал, притопнув сначала левой, затем правой ногой, как бы ставя точку, протянул руку за кисетом, поинтересовался: "Как табачок?»
   Сашка, откашлявшись, выдохнул: "О. Круто…»
Чего? - не понял тот.
Я говорю, крутой табак у тебя!
А-а, - заулыбался боец и подал ему ладонь, - Василий я буду,…Бывай, братишка.
   Лейтенант что-то вполголоса говорил деду, он прислушался. «…Пока вроде бы все спокойно. Немцы подтягиваются, но раньше завтрашнего дня, я думаю, не начнут. Утром подошлю к тебе бойца, вместо Земцова, а на кухню поторопись - сходи,  Осипович,   кашу сегодня отменную сварили с тушенкой американской. И фронтовые получишь за Николая. А завтра я сниму его с довольствия». Он хлопнул деда по плечу и, прихрамывая, отошел, поправляя на ходу фуражку на голове. Боец, лихо, заломив пилотку на затылок, перед тем, как скрыться следом в ельнике, обернулся и, сжав поднятый кулак над головой, произнес: "Бывайте, славяне!»
   Дед незлобиво ответил, сплюнув на землю: "Давай, балаболка, догоняй, догоняй». И уже тише добавил, обращаясь к Сашке: "Пустобрех. Хороший хлопец, но балаболка страшная. А, может быть, ординарцу и нужно быть таким? - вроде разговаривая сам с собой, произнес он.
Пойдем,  Сашок, покажу что…
   Позиция была выбрана с толком.
   Это Сашка мог сказать со всей ответственностью человека, повоевавшего почти полтора года на настоящей войне. Он отметил про себя и маскировку пулеметного гнезда, подтвердив правильность пристрелочных ориентиров, показанных ему дедом. И даже уместность небольшого овражка, который выходил к ним в тыл и служил бы в случае чего хорошим подспорьем для скрытого передвижения или отхода.
   Этот пулемет был ему не в диковинку. Во всех фильмах о гражданской войне, даже в их музее комсомольской славы в Людинове был такой. Вспомнить только кинофильм «Чапаев»…
   Легендарный «максим» - кто же из пацанов не знал его?
   Теперь Сашка поглаживал нагретые, укрытые брезентом, выглядывающие местами металлические, с облупившейся зеленой краской детали грозного оружия, с пулеметной лентой, змеевито блестящей, словно живой. Рядом, на земляном, утрамбованном полу ячейки, матово блестели патроны на плащ-палатке.
- Обращаться, конечно, с такой машиной не умеешь? - спросил его дед.         
   Он помотал головой: "Не-а. Не приходилось…, - признался Сашка.
   Дед продолжал.
Лента вставлена. Одному, конечно, не сподручно - ленту может перекосить. А это смерти подобно в бою.Да и коробочки вот эти потаскать надо. Поэтому и нужен второй номер.…Нажимаешь вот здесь, - дед что-то переключил. - Все. Готово. Прицельная планка. Совмещаем с мушкой на стволе и нажимаем на гашетку.…Поначалу, конечно, непривычно. Но, внучек, ко всему привыкаешь. Я, брат, тоже до этого только за ручки плуга  держался, да за косу. А теперь…, - дед присел на корточки.
Ну, это так, к слову.
   Он вытащил из ниши гранату.
А вот это?
   Сашка, как учили в учебке, отчеканил, словно на занятиях: марку, год выпуска, вес, боевые характеристики Ф-1, «лимонки».
   Дед восхищенно вымолвил: "Молоток, Сашка! Это по-нашему - по-анисимовски».
Ну, тогда так! Я беру котелок и на кухню.
   Он положил автомат на бруствер, припорошенный уже пожелтевшей сникшей травой. Как бы успокаивая его, снял с предохранителя.
Надеюсь, справишься с этой штукой? А я быстро: одна нога здесь - другая там.
   Сашка покосился на лежащий, на бровке окопа ППШ и кивнул в подтверждение головой.
   Дед, пригибаясь, заспешил по впадине оврага, затем, вспомнив что-то, обернулся.
Сань! У фрицев сейчас ужин. Они к распорядку относятся, весьма серьезно - не нарушают. Но ты все равно очень-то не высовывайся!
   Солнце коснулось вершин деревьев.
   Сашка посмотрел в прорезь щитка пулемета. Метрах в двухстах - небольшая рощица, справа - виднеются крыши деревенских домов - там враг. Все поле, от их позиции до рощи заросшее бурьяном с островками кустарника, один из которых и был укрытием пулеметного расчета, и было передним краем. Трещали кузнечики, где-то лениво переквакивались лягушки - может быть, к дождю, хотя все небо, чистое и бездонное, ничем не напоминало о предстоящем изменении погоды. Сашка опустился на дно ячейки.
   От подсохших стенок окопа, от вянущей травы исходил пряный, мирный, дурманящий запах. Запах, который совсем не вязался с этими предметами, лежащими у его ног, на покатом земляном бруствере над головой, покоящимися в небольших нишах. На какое-то мгновение Сашка даже забылся. Он взял несколько патронов, перебирая их, отвлеченно думая о чем-то своем.
   «Ведь кому рассказать - никто не поверит! Я, рожденный в шестьдесят втором, окажусь в прошлом, и меня будет отделять сорок лет от одной войны, на которой я оказался не по своей доброй воле, до другой - на которой я не мог не быть, как не могли на ней не быть десятки, тысячи моих ровесников, выполняющих интернациональный долг в Афганистане. Теперь он смотрел более трезво на все, что с ним произошло за этот неполный день. Но как выйти из этого тупика? А там в Афгане? Что будет там, после исчезновения его, Сашки? Что будет с ребятами? Кто из них погибнет, кто останется жив? А он сам? Будет считаться пропавшим без вести? Выходит так, если его не будет ни среди живых, ни среди мертвых…Он пытался представить себе, как командир роты напишет положенный в таких случаях рапорт, что потом данные уйдут в Союз, затем повестка из военкомата, где будет всего две-три строчки: "Ваш сын, такой-то, оставаясь верен военной присяге пропал без вести…число, месяц, год». Нет. Только не это! Должен же быть какой-то выход, какое-то решение? Да. Должен!
   Он вспомнил про свою находку, там, в Афгане, на базе непримиримых. Он почти совсем забыл. Вот она, эта лазейка. Выход из тупика. Граната с таймером! Осталось три штуки. Что делать? Что? Сашка начал мысленно проигрывать предполагаемые ситуации. Сам того, не понимая, он занялся конструированием своей, а, может быть, и не только своей судьбы.
   Первое. Семнадцатое августа заканчивается…
   Значит, в военкомате или еще где ошиблись, указав дату, когда его дед пропал без вести. Но наверняка не больше, чем на день-два. Значит, это может произойти завтра.…Завтра будет бой и завтра может замкнуться та цепочка событий, которая развернулась сегодня, с его появлением здесь, в отдалении сорока лет от его, Сашкиной, действительности. Значит, есть время все досконально обдумать.    
   Забрать деда с собой?
   Только вот куда? В этот миг он понял, что может стать вершителем судьбы родного ему человека. Только вот как это воспримет он, ради которого Сашка готов пойти на такой немыслимый шаг?
   Забрать его с собой в будущее? В будущее - это куда? На Афганскую войну? А то, что Сашке нужно возвращаться именно на нее, он ни секунды не сомневался. С одной войны, которая ему все-таки ближе, понятнее и знакомее, - на другую, где свои особенные законы и порядки, где нет правил и условностей, к которым так уже привыкли на этой своей, великой Отечественной. На войне, где понятно за что воюешь, что защищаешь, от кого освобождаешь родную землю, в отличие от той войны, войны Сашкиной на территории чужой по всем понятиям восточной страны.
   И потом…Его дед окажется в такой же ситуации, в которой оказался сейчас его внук, исчезнувший с войны Афганской. Да. Напишут, что он пропал без вести семнадцатого августа сорок второго.…А он возьмет да и объявится в восемьдесят втором, в горах Афганистана, в самом пекле - совсем не вяжется.
   У Сашки, как говорят, «извилина стала заходить за извилину».
   Он начал понимать, что этот ребус, по крайней мере, сейчас не по нему. Так что ж? Исчезнуть отсюда одному? Оставить все как есть? Конечно же, он не был специалистом в этой области. Нет. Но как любой другой мальчишка в детстве, он много читал фантастики и давал себе отчет, чем грозит впоследствии вмешательство во временную цепочку. Но как был велик этот соблазн…Что говорить - запретный плод всегда сладок. Ощущение всесильности, пусть хоть в такой необычной форме. А кто бы поступил иначе, - оправдывая себя, подумал он. - Разве кто-нибудь отказался от, хотя бы попытки, спасти, сохранить жизнь близкому тебе человеку? - спросил себя Сашка и сам же себе ответил: «Конечно же, нет!»