Диалоги с поэтом по мотивам прозы Марины Цветаевой

               «Диалоги с поэтом»

 (По мотивам прозы Марины Цветаевой. Стихи (цитаты) Елены Пилипец)


Действующие лица:

Поэт.
Легион – преуспевающий мужчина.


Картина первая.

Меблированная комната, за  большим низким открытым окном идет дождь, шум которого похож на музыку. Мужчина читает книгу, сидя на диване. Быстро  в комнату входит женщина, с порога бросает промокший зонт и дамскую сумочку,  кладет ему, поднявшемуся, на плечи руки.


ПОЭТ. Какой вы милый сегодня. Послушайте мое сегодняшнее настроение:
Железный занавес дождя:
Ни зги в пяти-шести шагах.
А время, в тень свою уйдя,
Забыло нас на островах
Тоски по завтрашней вине,
Надежду превратив в вино.
Вот кто-то молится войне,
А мне как будто все равно:
Мой не воскрес Иерусалим,
И лжет кукушка на часах,
А тот, которой мной любим,
С бессмертьем на одних весах.

ЛЕГИОН. (Целует и усаживает ее на диван.) Наши темы с порога – библейские сюжеты. Я чувствую себя  нераскаявшимся грешником, возжелавшим чужую жену. Оправдание то, что вы поэт, а я ваша противоположность – страстный почитатель, и нет мне  имени.
ПОЭТ. Имя вам – Легион.
ЛЕГИОН. Вынужден согласиться. У господа был Иуда, а кто же у дьявола – Иуда?
ПОЭТ. Это, конечно, будет женщина. Дьявол ее полюбит, и она захочет вернуть его Богу, -  и вернет.
ЛЕГИОН. А она застрелится. Но я утверждаю, что это будет мужчина.             



ПОЭТ. Мужчина? Как может мужчина предать Дьявола? У него же нет никакого доступа к Дьяволу, он Дьяволу не нужен, какое дело Дьяволу до мужчины? Дьявол сам мужчина. Дьявол сама мужественность. Дьявола можно соблазнить только любовью, то есть женщиной.
ЛЕГИОН. И найдется мужчина, который припишет себе  часть этого завоевания.
ПОЭТ. И знаете, как это будет? Женщина полюбит Дьявола, а ее полюбит мужчина. Он придет к ней и скажет: - «Ты его любишь, неужели тебе его не жаль? Ведь ему плохо, верни его к Богу». И она его вернет…
ЛЕГИОН. И разлюбит.
ПОЭТ. Нет, она его разлюбит. Он ее разлюбит, потому что теперь у него Бог, она ему уже больше не нужна. Не разлюбит, но броситься к тому.
ЛЕГИОН. И, смотря в его глаза, увидит, что все те же глаза, и что она сама побеждена - Дьяволом.
ПОЭТ. (Встает, подходит к зеркалу). Но был же час, когда Дьявол был побежден, - и час, когда он вернулся к богу.
ЛЕГИОН. Вы так говорите, будто знали  Дьявола с детства.
ПОЭТ. Черт жил в комнате у сестры Валерии, - наверху с вечным и сильным столбом солнца, где непрерывно и почти неподвижно крутилась пыль.
ЛЕГИОН. Ваши встречи с ним были случайны?
ПОЭТ.  Начиналось с  того, что меня туда зазывали: «Иди Муся, тебя там кто-то ждет», либо: «Скорей, скорей, Мусенька, Там тебя ждет сюрпри-из».  И вот, полуподталкиваемая, немножко боком, немножко волоком – входила.
ЛЕГИОН. Страх божий, такое увидеть.
ПОЭТ. Черт сидел на Валериной кровати, - голый, в серой коже, как дог с бело-голубыми глазами, вытянув руки вдоль колен, в позе неизбывного терпения и равнодушия.
ЛЕГИОН. (Садится в позу царственной особы на троне). Как я сейчас,  фараон Древнего Египта.


ПОЭТ. Шерсти не было, было обратное шерсти: полная гладкость и даже бритость, из стали вылитость. Рогов не помню, может быть  и были маленькие, но скорей -  уши. Что было – хвост, львицын, большой, голый, сильный и живой, как змей. Ног (ступни) не было, но и копыт не было: человеческие и даже атлетические ноги опирались на лапы с крупными когтями. Когда он ходил - он стучал.
ЛЕГИОН. Представляю стук когтей, приближающийся к
маленькой девочке.
ПОЭТ. При мне он никогда не ходил.
ЛЕГИОН. Чем же он вас особенно поразил?
ПОЭТ. Главными же приметами были не лапы, не хвост, -  не атрибуты, главное были глаза: бесцветные, безразличные и беспощадные.
ЛЕГИОН. И что происходило в той комнате?
ПОЭТ. Действия не было. Он сидел, я – стояла. И я его любила.
ЛЕГИОН. А  вещий сон детства, вы хотели мне его рассказать.
ПОЭТ. (В волнении начинает ходить взад вперед по комнате.) Купаюсь ночью в Оке. Не купаюсь, а оказываюсь – одна, на середине Оки, не черной, а серой. И даже не оказываюсь, а просто, сразу, тону. И когда уже совсем потонула и, кажется, умерла – взлет (который знаю с первой секунды!) – я – на руках, высоко над Окой, голова под небом, и несут меня «утопленники», собственно – один и, конечно совсем не утопленник (утопленник – я!), потому что я его безумно люблю и совсем не боюсь, и он не синий, а серый, и жмусь к нему всем своим мокрым лицом и платьем, обняв за шею – по праву всякого утопающего. Шагаем с ним по водам, то есть шагает - он, я – еду. А другие («утопленники» или кто? Его подвластные) громко и радостно, где-то низом -  во-ют! Он, с размаху ставя меня на землю, с громовым – так и гром не грохочет! – смехом: «А когда-нибудь мы с тобой поженимся, черт возьми!»
ЛЕГИОН. Чертова невеста! Я хочу взять  вас, как он. (Подхватывает  ее на  руки.)
ПОЭТ. О нестерпимость этого триумфа! Он, без всякой моей просьбы сам…Он со мной поженится! На совершенно мокрой, маленькой…
ЛЕГИОН. Я люблю вас. Мне с вами удивительно хорошо, как никогда раньше, как последний день жизни.
ПОЭТ. Милый. Каждый раз, когда узнаю, что человек меня любит, - удивляюсь, - не любит – удивляюсь, но больше всего удивляюсь, когда человек ко мне равнодушен.
   (Шум дождя усиливается и с ним впечатление звучащей мелодии.)
  ЛЕГИОН.    (Опускает  ее на ноги). Приглашаю вас. Это
танец влюбленных.
(Медленно кружатся в танце.)
ПОЭТ. «Возлюбленный» – театрально, «любовник» -
откровенно, «друг» - неопределенно. Нелюбовная страна!
ЛЕГИОН. Вся жизнь делиться на три периода: предчувствие
любви, действие любви и воспоминание о любви.
ПОЭТ. Причем, середина длиться от пяти до семидесяти пяти, да?
ЛЕГИОН. Воспоминания о любви не по мне. Обожаю настоящий миг полноты жизни. В будущем нас сегодняшних нет, наши чувства существуют только в настоящем времени. Ощущаю вечность в этой музыке, в вашем поцелуе…
(Конец танца переходит в  постельную сцену).
ПОЭТ. Можно ли назвать, то мы сейчас делаем, мыслью?
ЛЕГИОН. (Смущенно) Это вселенское дело: то же самое, что сидеть на облаках и править миром…
ПОЭТ. Я хочу в тебе уничтожиться, то есть я хочу быть с тобой, но тебя уже в тебе нет, ты уже целиком во мне. Я тебя люблю тобой. Захват? Да, но лучше, чем товарообмен.
ЛЕГИОН. Меня нет, только мы вместе. Слышу твой беззвучный крик сладострастия, как и ты мой…
ПОЭТ. Взаимная любовь? Единовременный и перекрестный захват (отдача). Но раз ты во мне живешь, ты не пропал! Это бытие в любимом, это «я в тебе и ты во мне», это все-таки я и ты, это не двое стали одним. Двое стали одним – небытие.
ЛЕГИОН. Старая восточная традиция, жених, входящий первый раз  в хижину невесты, на ее вопрос: «Кто там?»,  отвечает: «Это  вы».
ПОЭТ. Я говорила о небытии в любимом. Все сказанное относиться, конечно, к нашему восприятию души другого, к нашей тайной жизни с душой другого. При условии незнания, что другой в нем уничтожен, небытие друг в друге, конечно, возможно.
ЛЕГИОН. С этого дня я ваш Дьявол – искуситель. Вы моя жертва и рок до того срока, пока я не уйду к Богу.
ПОЭТ. С игрой кончено! От всего, что игра: «Скуучно!
(Дождь прекратился. Оба встают, поправляя одежду).
ЛЕГИОН. (Приглашая даму к игральному столу) Давайте кинем карты. У меня в запасе чудный расклад. На прошлое, на настоящее и ближайшее будущее. Какая ваша карта?
(Садятся за карты, курят, каждый делает свою игру).
ПОЭТ. Я к семи годам пристрастилась к картам до страсти. Не к игре, - к ним самим: ко всем этим безногим и двухголовым, одноруким, но обратно-головым, и обратно-руким, самим себе обратным.
ЛЕГИОН. Для меня дама пик  всегда была желанной и мистической. Бывало, ищу вслепую до тех пор, пока не выпадет. Знал, что ведьма и оторваться не мог, да и не хотел. Появиться – успокоюсь.  А если первая карта – доволен донельзя встречей с мечтой юноши.
ПОЭТ. Больше всего, даже больше бубнового неженатого короля, моего жениха через десять лет, даже больше пикового короля, - грозного и тайного, - Лесного Царя, как я его звала, даже больше червонного валета сердца и бубнового валета  дорог и вестей, я любила пиковый туз!
ЛЕГИОН. Пиковый туз был – Черт?
ПОЭТ. Да, туз был – Lui. Он, сгустившийся до черноты и
сократившийся до клинка. Он, собравшийся в удар, как тигр в прыжок. Позже и этого стало много, позже удар с сердца, на котором лежал, перешел в сердце. Изнутри меня – шел, толкая на  - все дела.
ЛЕГИОН. Играл я парадоксально, с козырей, любил ошеломить противника своей уверенностью в счастливую карту. Получалось, только уже без тех важных персон, что приходят только раз.
ПОЭТ. Еще один карточный Он. Уже не гадание, а  игра общеизвестная детская «Черный Петер». Какая чудесная, магическая, бестелесная игра – души с душою, руки – с рукою, лица - с лицом, всего – только не  карты с картой. Я с младенчества воспитанная глотать раскаленные угли тайны, в этой игре мастером была – я.
ЛЕГИОН. Так говорите, что усомнишься в известном выражении, когда людям нечего сказать друг другу – они играют в карты.
ПОЭТ. Я дралась. Но зато – с высоты  такой
убежденности, с какой через – край наполненностью я, додравшись, роняла им в веселые лица: «Я – Черный Петер, а за то вы – ду-ра-ки».
(Бросает свои карты перед Легионом).
ЛЕГИОН. А свою даму я не боялся, я перед ней благовел, благословил свой союз с ней.  Ждал ее в жизни, девицы меня обходили стороной, ищущий взгляд выдавал мой пыл неудовлетворения.





ПОЭТ. Видом моего интимного общения  с Петером была игра «Черт - черт, поиграй да отдай!», игра только от слова  «поиграй», ему игра  а вовсе не просителю, заветную вещь которого: папины -  очки, мамино – кольцо, мой – перочинный нож, он заиграл. Привяжи платочек к стуловой ножке и трои раза, да так – без сердца ласково: «Черт - черт, поиграй да отдай… Черт  - черт…» И отдавал, как рукой подавал: с чистого подзеркальника, где столько безнадежных и очевидных раз не было ничего, или просто случайно руку в карман – там! Одной вещи мне Черт никогда не отдал – меня.    
ЛЕГИОН. Ничего не прошу у Бога, считаю, что он во мне. Бог меня  любит, он дал мне Вас! Нельзя открещиваться от любви - это  тяжкий грех.  Ожидание пред вратами счастья непростительно…
ПОЭТ. Я сразу узнала своего Мышатого, Черт в Валерину комнату пришел на готовое место: моего преступления – материнского запрета.
ЛЕГИОН. (Покидает карточный столик). Хотите горячий
кофе?
ПОЭТ. С коньяком - этим молоком повзрослевших младенцев.
ЛЕГИОН. (Приготавливая и подавая ей напиток) Сколько барьеров мы строим на пути к наслаждению. Матери преуспели в этой нам помощи. Для своей я был и остался навсегда неверием в лучшее. И  все доказываю, доказываю себе, ей. Для меня бог – это моя мать, точнее женщина. Но молюсь без обращения к ней.
ПОЭТ. Два отношения к миру: любовное, материнское.
ЛЕГИОН. У нас, мужчин, тоже два: любовное и сыновье. А отцовского нет. Что такое отцовство?
ПОЭТ. Отцовства, вообще, нет. Есть материнство: - Мать – Мария - большое М.
ЛЕГИОН. А отцовство - большое О, то есть нуль,  зеро.
ПОЭТ. А зато у нас нет дочернего.
ЛЕГИОН. Но есть отцовский гнев – достаточное оправдание жизни, святой и страшный, почти божий.
ПОЭТ. Бог для меня был – страх. Одним из первых тайных ужасов и ужасных тайн моего детства (младенчества) был: «Бог – Черт!» Бог с молниеносным неизменным добавлением Черт, и так несчетное количество раз, холодея от кощунства и не можа остановиться, пока не остановится мысленный язык.
ЛЕГИОН. Бывает  крамола в голове так  зудит, зовет. Знаешь, что так не поступишь, такого не может быть  никогда, а мысль – заезженной пластинкой дает волю воображению, кровавому и стыдному.
ПОЭТ. Слово матери: «Одна девочка на исповеди утаила грех и на другой день, когда подходила к причастию, упала мертвая…А этот рубль ты после исповеди отдай батюшке…»
ЛЕГИОН. Очищение, как и покаяние не бывает бесплатным.
ПОЭТ. У меня в жизни в руке не было рубля, ни своего, ни чужого, а если на бедную медную одну копейку дают два ириса, то сколько же на серебряный рубль? Холодный новый круглый, как нуль - полный рубль как зубами врезался  отточенным своим краем в руку, сжатую для верности в кулак, и я всю исповедь как ногами простояла на одном – не дам!
ЛЕГИОН. Знакомое состояние, в момент уплаты налогов.
ПОЭТ. И дала только в последнюю секунду, совсем уже уйдя, с величайшим усилием и насилием, и вовсе не потому что – плохо, а из страха: а вдруг батюшка погонится за мной через всю церковь? А откуда ему было знать, что такое нужно спросить: что я говорю «Бог – Черт», хожу к Валерии на свидание к голому догу, и что когда-нибудь, на этом голом доге – том главном утопленнике – женюсь?
ЛЕГИОН. Говорят, совесть - это бог. Если она просыпается, то приготовься ответить начистоту.  Например: « В чем каешься, раб божий?» 
ПОЭТ. Этого не спросил, спросил другое. «Ты чертыхаешься?» Не поняв и сильно уязвленная в своем самолюбии  умной девочки, я, не без заносчивости: «Да, всегда».
ЛЕГИОН. И все? Моя давнишняя мысль, что  врачеватели душ смотрят насквозь, не скроешься.
ПОЭТ. Вторым вопросом было: « С мальчиками целуешься?» - «Да. Не особенно». – « А мама позволяет?» - « С Володей – да, а с Борей - нет, потому что он ходит в Комиссаровское училище, а там вообще, скарлатина». – «Ну и не надо целоваться, раз мама не позволяет».
ЛЕГИОН. Бог не церковь и тем более не церковники, как Черт не ад, и палачи не его служители, скорее, приспешники и те и другие.
ПОЭТ. Своего не предав и все главного утаив, я, естественно, на другой день, без радости – и не без робости – подходила к причастию. Но раскаяния не было, было одиночество с тайной.
ЛЕГИОН. Будто открылся клад для одного. Что делать дальше: отдать опасно, присвоить боязно, захоронить тяжело. Неси новые вериги.
ПОЭТ. Есть одно: его часто - нет, но когда оно есть, оно, якобы вторичное, сильнее всего первичного: страха, страсти и даже смерти: такт. Пугать батюшку чертом, смешить догом… было неприлично. На исповеди я должна быть  как все.
ЛЕГИОН. Вспомнилось: «На миру - и смерть красна!» - высшая степень самореализации русской героической натуры. Смысл победа уже не имеет, важен процесс жертвенности, ради нее.
ПОЭТ. «Живой» никогда не даст себя так любить, как «мертвый». Живой сам хочет быть (жить, любить). Это мне напоминает вечный вопль детства: «Я сам! Я сам!» И непременно -  ногой в рукав, рукой в сапог. Так и с любовью.
ЛЕГИОН. Мой старший сын, лет в пять, исследовал вещественные следы человеческих пороков: окурки, винные бутылки, уличные презервативы – все коснулось его рта. Взрослые меняют форму подобных исследований, но не их суть. Се ля ви.
ПОЭТ. Чем старше ты, тем большего мы хотим: в младенчестве – только сахара, в юности – только любви, в старости – только (!) сущности (тебя вне меня).
ЛЕГИОН. Наверное, я старик. Но ни о чем не жалею.
ПОЭТ. Другая половина такта – жалость.  Вопреки их страшности, священники мне всегда казались немножко  дети. Так же, как и дедушки. Как детям рассказывать – гадости? Или страшности?
ЛЕГИОН. Жалость от острого слова «жало», любимых нельзя жалить, боль для обоих. Чем вы себя жалите, Бого – Чертом? 
ПОЭТ. Бог был чужой, Черт – родной. Бог был холод, Черт – жар. И никто из них не был добр. И никто – зол. Только одного я любила, другого  нет: одного знала, а другого нет. Один меня любил и знал – другой нет. Одного… меня навязывали… заставляли, другой – сам, и никто не знал…
ЛЕГИОН. (Обнимает возлюбленную, склоняя голову на ее грудь). Бывают женщины с  легким дыханием,  писал один русский писатель. У вас оно есть, имею честь убедиться, как и трепетное (буквально), стоударовое (в минуту) сердце.
ПОЭТ. Сердце, скорее орган, чем орган. Я: женщина одержимая. (Освобождаясь от его рук, показывая свой взлет при глубоком вздохе). Женщина идет по пути вздоха. Вот так …глубоко дышу... Как раз по вертикали.
ЛЕГИОН. Промахнулся кто-то в определении  женщины, как «Горизонтальное ремесло». А мужчина хочет так.
(Выбрасывает руку вперед и прыгает).
ПОЭТ. Это не мужчина так, это тигр так.  Кстати, если бы вместо «мужчины», был «тигр», я бы, может быть, и любила мужчин. Какое безобразное слово - мужчина! Насколько по-немецки лучше «Mann», и по-французски «Homme»… Нет, у всех лучше.
ЛЕГИОН. Так можно зайти далеко, французское «ma fеmme»- моя женщина, показательнее сокращенного жена.
ПОЭТ. Семья… Да скучно, да, скудно, да, сердце не бьется…Не лучше ли: друг, любовник? Но поссорившись с братом, я все-таки вправе сказать: «Ты должен мне брат…(сын, отец…)» А любовнику этого не скажешь – ни за что – язык отрежешь. В крови гнездящееся право интонации.
ЛЕГИОН. В пошлой рифме «любовь – кровь – морковь» странный, близкий к  жизни смысловой ряд, причем в любом сочетании слов.
ПОЭТ. Любовник, тот кто любит, через которого явлена любовь, повод стихии Любви, может быть,  в одной постели, а может быть - за тысячу верст. – Любовник не как «связь», а как стихия.
ЛЕГИОН. Отстаивание права на любимую грозит  дамам судьбой  Кармен,  Дездемоны, без надежды на равенство полов. Мужчина – агрессор, ищет свою жертву, покорить, подмять.
ПОЭТ. Жен много, любовниц мало. Настоящая жена от недостатка (любовного), настоящая любовница – от избытка. Не люблю ни жен и не любовниц. Но дальше. Итак, женщина идет по пути вдоха… (Показывает  походку, прямую, как струна спину и высоко поднятые груди). Женщина – это вдох. Мужчина, это жест. (Вздох всегда раньше, во время прыжка не дышат). Мужчина никогда не хочет первый.
ЛЕГИОН. А что же делать с трагической любовью, когда женщина  - действительно – не хочет?
ПОЭТ. Значит, не она хотела, а какая-то рядом. Ошибся
дверью.
(Пристально смотрит на своего «тигра», так, что ему стало не по себе).
ЛЕГИОН. Помолимся,  черт возьми! (Становится на колени лицом к залу, к нему присоединяется подруга). Прости Господи. Архитекторы – ангелы небесные,  оставляйте врата женские открытыми для женихов их, да воцарится царствие любви. Как в душе моей. Аминь.
ПОЭТ. О, поэты, поэты! Единственные настоящие
любовники женщин!               
ЛЕГИОН. Что нужно женщине, знает только мужчина к ней близкий, чем ближе, тем вернее. Но слишком близко быть к ней, себе дороже, потеряешь и себя, и любовь. Сгоришь в гиене огненной. Ваше слово Ему.
ПОЭТ. Милый серый дог моего детства – Мышатый! Ты не сделал мне зла. Если ты по Писанию, и «отец лжи», то ты научил – правде сущности и прямоты спины. Тебе, я еще обязана бесстрашием своего подхода к собакам и к людям, ибо после тебя – каких еще собак и людей бояться? Тебе я обязана  своим первым преступлением: тайной на первой исповеди, после которого – все уже было преступлено. Это ты разбивал каждую мою счастливую любовь, разъедая ее оценкой и добивая гордыней, ибо ты решил, меня поэтом, а не любимой женщиной. Бог не может о тебе низко думать – ты же когда-то был его любимым ангелом!..
ЛЕГИОН. Вы любите двоих, значит, вы  никого не любите!
ПОЭТ. Простите, но если я, кроме Н., люблю еще Генриха Гейне, вы не скажите, что я того, первого, не люблю. Значит, любить одновременно живого и мертвого можно. Но, представьте себе, что Генрих Гейне ожил и в любую минуту может войти в комнату. Я та же, Генрих Гейне - тот же. Вся разница в том, что он может войти в комнату.
ЛЕГИОН. И все-таки  Джульетта,  любящая еще кого-нибудь, кроме Ромео, немыслима. И письмо Татьяны: « Я к вам пишу - чего же боле?…», адресованное еще кому-нибудь, кроме Онегина, смешит.
ПОЭТ. (Подбирая зонт). Любовь для меня - любящий. И еще: ответно любящего я всегда чувствую третьим. Есть моя грудь - и ты. Что здесь делать другому? Вы не видите мою сумочку? Черт - черт, поиграй да отдай…
ЛЕГИОН. (В поисках утраченного). Знаю, что нуждаетесь. Хочу дать вам денег, не обижайтесь.
ПОЭТ. Души благодарны, но души благодарны исключительно за души. Спасибо за то, что ты есть. Все остальное - от меня к человеку и от человека ко мне – оскорбление.
ЛЕГИОН. Деньги – это для меня возможность участвовать в вашей жизни. Вложение в мироустройство. Ответ на вопрос, чего я стою.
ПОЭТ. Я не хочу низко думать о людях. Когда я даю хлеб, я даю голодному, то есть пищеводу, то есть не ему. Его душа здесь ни при чем. Я могу дать любому, и не я даю: любой. Хлеб сам себе дает. И я не хочу верить, чтобы любой, давая моему пищеводу, требовал за это с моей (или  моей) души.… Купить – откупиться. От меня не откупишься.
ЛЕГИОН.   (Находит ее сумочку  и не отдает). Вы хотите меня всего, всю мою душу, но это невозможно. Я, подчас, отдаюсь Эросу, Бахусу, Богу, наконец, но не женщине.  Вы ревнуете к той части моей души, которая вам еще не принадлежит.
ПОЭТ. Я беру, как я даю: слепо, так же равнодушна к руке дающего, как к своей, получающей.
ЛЕГИОН. Целая история из-за этих грязных бумажек. Мне не нужна  взамен ваша душа, вы возьмите часть меня, а не просто  деньги, а я обрету чувство собственного достоинства.
ПОЭТ. Меня не купишь.  В этом вся суть. Меня можно купить только сущностью.  (То есть - сущность мою.) Хлебом вы купите: лицемерие, лжеусердие, любезность – всю мою пену, если не накипь.
ЛЕГИОН. Хорошо, что в моих силах, что я могу сделать для вас? Позвольте положить мои  чувства  на  весы вашей  высокой меры.
ПОЭТ. Купить меня можно - только всем небом в себе! Небом, в котором, мне может быть даже не будет  места.
ЛЕГИОН. Где ж эта белая-белая дверца в синие-синие, ясные выси?   Именно этим я  в вас и зачарован, а еще лестью к себе, что любим вами. У нас мало времени, а мы не разобрались со свалившимся к нам на голову богатством. 
ПОЭТ. Чем меньше внешние  блага   ценим, тем легче мы их даем и берем, тем меньше мы за них благодарны.
ЛЕГИОН. (Кладет в сумочку женщины деньги, целует ее руки).  Я не требую благодарности от моей женщины. Мне важен факт признания.
ПОЭТ. Благодарность от любования до опрокинутости. Я могу любоваться только рукой отдающего последнее, следовательно, я никогда не могу быть благодарной к богатым… Разве, что за робость их, сразу делающие их невинными.  Прости, дорогой, я не хочу  себя дурно видеть.
(Взяв от него свою вновь обретенную суму, уходит во вдруг начавшуюся грозу, переходящую в неистовство).


                Конец первой картины.










Картина вторая и последняя.


Та же комната, только со следами алкогольного запустения.   Перед открытым окном стоит Легион,  багровый свет уходящего дня отражается на его лице и части помещения. Стремительно входит Поэт, застыв у порога. Мужчина оборачивается на ее шаги, медленно подходит, берет из вазы букет цветов молча преподносит ей, ожидая, что она скажет.


ПОЭТ.  (Кладет цветы рядом с вазой).
Я не люблю цветов в хрустальном плене.
Их умирание медлительное страшно мне.
Они, как обессилившие тени,
Поблекшие лоскутики вчерашнего...

Как бледны эти розы на столе!
Как душно им в бесчувственном стекле!

ЛЕГИОН. Мы, давно не виделись.  Ужас  какая погода, устал страшно, депрессия, работаю вяло, не хотел никому такой показываться.
ПОЭТ. Лучше потерять человека всем собой, чем удержать его какой-то своей сотой. Я в отчаянии от нищенства дней, задушенная бытом и чужой глупостью, вхожу, наконец, к вам…, я всем своим существом вправе на вас.
ЛЕГИОН. Мне нужно было время одиночества – разобраться в нас.
ПОЭТ. Вам нет дела до меня, до моей души, три дня - бездна, (не для меня –  без вас, для меня с собой), одних снов за три ночи –  тысяча и один, а я их и днем вижу!
ЛЕГИОН. Я ленивый и бесстыдный эгоист, надо было вам дать знать, позвонить…
ПОЭТ. Можно оспаривать право человека на хлеб (дед не работал, значит внук – не ешь!) – нельзя оспаривать право человека на воздух. Мой воздух с людьми – восторг. Отсюда мое оскорбление.
ЛЕГИОН. Как я могу любить вас?  Я и себя не люблю.
ПОЭТ. Любовь ко мне входит в вашу любовь к себе. То, что вы называете любовью, я называю хорошим расположением духа (тела). Чуть вам плохо (нелады дома, жара…) - я уже не существую.
ЛЕГИОН. Дай мне шанс подняться в твоих глазах,  не хочу потерять себя. Прости…
(Встает перед ней на колени, закрывая глаза рукой).
ПОЭТ. Милый друг, я не хочу так, я не дышу так, я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи: чтобы, когда я вхожу, человек радовался.   (Коснулась рукой его головы, потом медленно подходит к окну в такт шагам приговаривая). 
Когда пушистый робкий ватный
допьет до дна осенний йод,
твой силуэт еще невнятный
на тихих лапах снег внесет;
и этот черновой набросок
растает в марте, но затем
из февраля и вечных сносок
ты возвратишься насовсем.

              (Уходит в отрытое.  Гаснет на мгновение день, достаточно по времени, чтобы зажглась свеча).

ЛЕГИОН. (Стоя, обращаясь в зал).  Я не был на ее могиле, но явственно вижу огненную эпитафию Ne daigne - это был ее жизненный девиз. Не снисхожу, не снизойти до ничего – да хотя бы - до зде-лежащего праха, как она писала.

(Играет величественная музыка,  льется серебряный голос  певицы).

Занавес.