Мои уроки свободы. Часть вторая

Урок второй - встреча со смертью.

Вот берег реки, тот берег, на котором устроили лагерь, тот лагерь, до которого мы едем уже сутки. Холод снаружи и холод изнутри. Каждый шорох - сигнал мозгу, нервы, нервы.
Сэндмен и я ждем уже два часа, устали ждать.
- Я сойду с ума, - сказала я.
- Давай, давай. На это будет интересно посмотреть.
- Лучше я пойду в воду. Не могу больше здесь сидеть.
- Иди, именно так и начинается сумасшествие.
Помолчали. Комары пищат, кусаются. Почему их так долго нет? Лодка могла затонуть. Люди, конечно, спаслись, Джон и этот местный Эдик уже сто лет как поплыли  к ним на встречу, а вещи… Если утонул рюкзак, смогу ли я прожить без вещей? Наверное, смогу. Зенит жалко. Ничего не жалко, только Зенит. Как я буду без фотоаппарата?
- Ну что, начала сходить с ума?
- Кажется, да…
- Отлично, продолжай в том же духе.
Ох, скорее бы они приплыли. Мне так холодно и я совсем не люблю ждать. Когда ждешь, кажется, что жизнь остановилась и больше никогда не сдвинется с места, и ничто вокруг тебя не изменится, так  и будет берег, кусты, вода, холод, плеск… Они? Нет, опять показалось, ах ты….
Если не приплывут в два, пойдем в лагерь и будем искать вписку.
- Сэндмен, если не приплывут в два, будем искать вписку.
- Угу.
Сижу, скрючившись, все равно холодно. Сегодня холодная темная ночь, хоть и июль. Наверное, холодом веет от реки.
Молчим. Сэндмен свернулся, запеленался, закуклился, кажется, пытается заснуть.
Проходит время.
 Я слышу голоса, быстро встаю, кричу:
-Джон! - Нет, в ответ только плеск, плеск неживой, нечеловеческий.
Из лагеря пришли два человека. А я опять, кажется, слышу разговор с реки.
-Джон! Джон! Джон! - кричу так сильно, как только могу. Мне больше нечего кричать.
Люди говорят, надо разжечь сигнальный костер. Ищем ветки, судорожно, спотыкаясь, почти со слезами. Разжигаем огонь.
Ну, наконец-то, вот оно, счастье. Они приплыли.

Я плохо помню ту ночь. Помню только, что мои попутчики вылезли из воды полураздетые, замерзшие. Одна из лодок действительно затонула, погрузилась в воду по борта, так, что вещи остались целы, но промокли насквозь. Когда в суете наступило время расплачиваться с хозяевами лодок за перевозку, оказалось, что одного из наших попутчиков нет. Я слушала сбивчивый рассказ о том, как начала тонуть лодка и они (все, кто был в лодке) спрыгнули в воду и толкали ее перед собой. А тому, пропавшему надоело толкать, и он решил сам поплыть за помощью. Один из перевозчиков утверждал, что слышал голос парня с острова, будто он кричал, что доплыл.  Да, конечно, слышал, нам всем хотелось в это верить. Только внутри копошилось глухое раздражение, кому-то придется выплатить долю исчезнувшего.
А через три дня нашли труп. Я не помню его имени и не могу этого себе простить. Мы встретились на последних километрах дороги, в автобусе. Он ехал с другом, из Костромы. Я помню, как они рассказывали: мы решили махнуть на Rainbow в последнюю ночь, нашли карту в Интернете, собрали вещи и давай на трассу.
Все три дня, пока искали пропавшего, друг ходил с таким лицом, будто его посыпали пеплом, совершенно потерянный и одинокий.
Я думаю, через несколько лет мы все забудем об этой смерти, а друг не забудет о ней никогда, пепел останется на его лице, только уйдет глубоко под кожу так, что уже ничем не смоешь.

Урок третий. Счастливая развязка.

Наступило утро. Надо было возвращаться домой. Вместо трех дней, мы провели на Радуге неделю. Прожили бы и дольше, вот только выбраться из этой дыры было не легко, пять километров до ближайшей деревни, а оттуда автобус с единственным рейсом по вторникам.
Обратная дорога - сон, который хочется быстрей забыть. Джон поставил меня перед мнимым выбором, заставил меня понять, мы совершенно независим друг от друга. Наверное, приятно чувствовать собственную независимость, только почему-то становится слишком больно, когда эта независимость вступает в противоречие с привязанностью. Ясно одно: на обратном пути наши дороги расходятся, с ним поедет другая, о ней надо позаботиться, довезти до Москвы. Вот оно, мое последнее испытание. Я почувствовала, как свобода  навалилась на меня и давит-давит, пытается раздавить, превратить в ничто.
В битком набитом автобусе я задыхалась от жары и злости.

Железнодорожный вокзал в Костроме. Я сомневаюсь в собственном существовании, в собственной реальности. До сумасшествия осталось одно слово. Кажется, мозг превратился в кашу. Напротив сидит Камиля. Она похожа на добрую фею из волшебной сказки, жемчужные нити волос струятся, извиваются, скручиваются в копну, исчезающую в соломенной шляпе. Глаза как у ребенка, широко распахнуты в недоумении. Она любит Джона и готова ему все простить, ее любовь бесконечно милосердна. Камиля сжимает, мнет в руках красно-желто-зеленый берет - все, что осталось от Джона. Она не может понять, почему Джон так обошелся с нами, бросил нас ради незнакомой девчонки. Мы ведь были друзьями, а друзья так не поступают. Да, она права. Только я совсем не уверена, что мы действительно были друзьями.
На вокзале в Ярославле в ожидании поезда делаю над собой усилие, чтобы не заснуть, а глаза сами закрываются.
Мыслей совсем не осталось, и злость исчерпала себя, такая усталость, что едва хватает сил расстелить спальник на полке и провалится в пустоту до Москвы.
Пустота сопровождает меня до дома. Здесь я опять проваливаюсь в сон. Перед тем, как заснуть, мучаюсь от жалости к себе. А когда просыпаюсь на исходе дня, со мной происходит странное, все переживания, обиды исчезли, растворились, выветрились через форточку, а там их, видно, спалило летнее солнце. Я смеюсь над собой. Воспоминанию о Джоне, и с удивлением понимаю, я его простила и на душе становится радостно. Внутри появилось странное ощущение, будто мое знакомство с Джоном и вся эта удивительная поездка - не что иное, как урок, одна из ступеней вверх по длинной лестнице взросления.   
Мое новое "я" научилось ходить, осталось научить его говорить.