Меланхолики

Владик третий вечер подряд крутил роман с замужней женщиной. Позавчера Кисочкин муж-именинник представил Владика своей жене. Вчера Кисочка познакомила Владика со старой подругой. Старой колченогой подругой своей мамы. А сегодня Владик заказал столик на двоих в небольшом китайском ресторанчике.

…У Кисы оказался жизнерадостный аппетит, и неожиданная расторопность повара-китайца пришлась весьма кстати. Знал бы Владик раньше, до чего легко крутить роман с замужней женщиной, – давно бы смастерил из черного бархата крылья и приохотился патрулировать небо над дворцом бракосочетаний. Для замужней женщины измена – акт усыновления любовника, за которого она берет перед обществом гражданскую ответственность.

Владик страдал типичной для привязчивых мужчин скверной памятью на анекдоты, поэтому Кисина феноменальная разговорчивость развязала ему руки. Пока Киса разворачивала перед ним эпическую картину своей жизни, Владик пытался дирижировать дуэтом официантов, сновавших туда-сюда по ресторанному зальчику.

За соседним столиком задумчивые ребята, у которых на лбу было написано: «Братва! Откройте дверь!» – явно затосковали без женского общества, и Владик мысленно прикидывал: если ему предложат уступить место, как ответить – по-хорошему или по обстоятельствам? И как, интересно, гусары защищали свою честь в промежутках между дуэлями?

…Владик пропустил Кисину шутку, и она рассмеялась одна. И пошутила опять:

– Боже, как я пьяна! Если б вы сейчас предложили мне искупаться в бассейне с шампанским – я бы еще подумала. И попросила убрать пузырьки!

Владик надменно окинул взглядом позолоченный браслет отцовских часов марки «Победа» («И еще раз победа, Владик!»):

– В такую пору из моего душа льется только парное молоко.

Развивать успех и углубляться в технические детали насчет того, что в его квартиру по ошибке провели трубопровод с молочно-товарной фермы, Владик вовремя воздержался. Гусарская школа.

…Уже дома Владику едва хватило времени переодеться в трико, и он не успел для себя решить, хорошо это или жаль, что так и не увидел, как она раздевается. Зовет – значит, надо идти. «Киса – это серьезно», – подумал Владик и решительно шагнул за дверь ванной.

На грани мимолетного обморока он присел на корточки, оперся ледяными ладонями о край ванны и уставился в воду. Поразительно: она плыла в ней – вся, целиком, свободно, не касаясь дна, легонько отталкиваясь ножкой в одном конце ванны и не спеша достигая другого. Тело под водой – уменьшенная копия сухопутного оригинала – могло бы служить разгадкой любовных успехов Дюймовочки: редкого мужчину еще с трехлетнего возраста не посещало желание обладать настольной женщиной. В этом – неиссякаемый источник мужской неудовлетворенности и кровавых международных конфликтов.

Шевеля плавниками ладоней, Кисонька подтягивала ножки к животу, переворачивалась и утопала то левым, то правым плечиком, погружалась с головой. Или всплывала всем своим огромным материком, сдувая струйки с губ и по привычке встряхивая прилипшей челкой.

Жар остывающего кипятка щекотал Владику ноздри. С пытливостью волоокой лошади Пржевальского Владик исследовал немигающим взглядом ложбинки и сопки пунцового тела. Доверчиво и сладко отдавалась Кисонька ласкающему взору, подобному сопротивлению воды, когда ее плавно загребаешь ладонью. В глазах горделивой нимфы лучился космический свет, и разбуженной душе Владика открылось, что жизнь зашла в тупик в поисках собственного смысла, выйдя когда-то на сушу.

– Кисик… – Владик провел рукой над водой, не спеша разгоняя флотилию бликов. – Малыш…

Кисонька зажмурилась всем телом, словно слепой котенок, который еще не разлепил глазки, но уже научился улыбаться. «Ки–сик! Малы-ыш!» – пролепетала она колыбельную и разом поднялась из воды, низвергая водопады, как тридцать три богатырских невесты. Десятками гнутых спиц упал ей под ноги поток из душевого шланга.

– Ки-сик!… Так меня с утра и до утра называл Саша. И при этом нисколько не утомлялся! – мурлыкала нимфа, разглаживая по телу в обтяжку лохмотья мыльной пены. – Не злись. Саша, если б захотел, и тебя бы назвал так, что все наше потерянное поколение вымерло бы со смеху. Ну, правда, не ревнуй, пожалуйста, это было давно, почти в детстве. Слушай, потри мне здесь, – она поставила свои ладони себе же на плечи, прижала локотки к вискам и надула животик, словно девочка-подросток, примеряющая на себя беременность. – Вот так… Вот так… Знаешь, муж моет мне только спину – не выносит жару в ванной. Чудак – пар костей не ломит. А Саша намыливал себе голову и мыл меня ею, как мочалкой. А потом заворачивал в простыню… Ну что ты, смешной, волосы будут долго сохнуть! Ну, ладно… Ты знаешь, я в детстве боялась прикасаться к своему животу. Мама меня пугала, что если гладить живот против часовой стрелки, случится заворот кишок. Но потом я пожила среди людей и поняла, что куда страшнее заворот мозгов.

Кисонька встала под душ, на минуту отвернулась, а затем, не выходя из ванны, прильнула к Владику всем телом, обвила его руками. Трико, которое Владик не успел снять, как ни странно, усиливало ощущение близости, его ладони заскользили вверх-вниз, заметались, словно два радостных мародера. Киса приблизила к нему предостерегающее лицо волчицы-вещуньи, коснулась его губ, их поцелуй раскрылся – и в мгновение ока рот Владика заполнила струя горячей воды.
Владик осознал, что серое утро в его жизни никогда не наступит, и бережно проглотил воду.

– Мы с Сашей так баловались! – торжествующе рассмеялась Киса. –- Как ты думаешь, он зовет Кисиком других женщин? Конечно, зовет… Ну, иди, милый. Подожди меня.

Киса долго, на века, мыла ванну, долго щелкала в прихожей косметичкой. Наконец, дверь комнаты раскрылась. Поднимая на ходу воротник плаща, Киса подошла к постели Владика.

– Утомился, милый? Ну, отдыхай. Не бойся за меня, я поймаю такси.

Крик, застывший на лице Владика, понял бы и санскритский толмач.

– Ах, прости, ты хотел предложить мне постель? Спасибо, милый, я давно не знала такого внимания и заботы. Спасибо, постель мне не нужна. Мне хватает и мужа. Ты хороший. Я буду долго тебя вспоминать. Ты лучше и Саши, и мужа. Ни один мужчина не догадался бы пригласить меня к себе, чтобы назвать Кисиком.

Владику показалось, что вначале хлопнула дверь, а потом кто-то сказал: «Прощай!». Насчитав с десяток проехавших троллейбусов, Владик собрал постель, залез в ванну и накрылся с головой.