Бультерьер

БУЛЬТЕРЬЕР

 — Фьючер, ко мне!
Белое кривоногое создание, похожее на мутировавшую крысу-альбиноса, неспеша цокая когтями по паркету, прошествовало на кухню, где двое людей приканчивали бутылку дорогого коньяка.
Хозяин создания, известный многим как "Хозе", наклонился, потрепал создание за ухо и, шлепнув по упитанной белой заднице, скомандовал: "Лежать!"
Фьючер, раскормленный трехлетний бультерьер, сверкнул на хозяина поросячьими глазками, словно хотел сказать: "Да пошел ты!.." Однако он послушно улегся у хозяйской ноги в зеленой, с лампасом, спортивной штанине и, шумно вздохнув, устремил на Хозе выжидающий взгляд.
 -...не, круче бультерьера для боя породы нет! Ну, ты посмотри, посмотри на него! — Хозе ухватил обеими руками акулью морду Фьючера и задрал ее вверх.
 — Во, ты глянь! Это ж какая сила! Вцепится — считай, все, конец! — Хозе приподнял верхнюю губу собаки, демонстрируя ее длинные, широкие и загнутые клыки. Фьючер тихонько заворчал и мотнул головой, пытаясь освободиться. Он не терпел бесцеремонного обращения даже от хозяина. Больше всего он уважал себя, собственную сытую силу и смертельную хватку. Он был гладиатором, причем далеко не худшим, и это давало ему повод презирать весь мир.
Когда-то давно, в своем радостном щенячестве, он, кажется, действительно любил своего хозяина. Весь мир играл чудесными запахами, свежестью, было очень интересно и даже весело... Сейчас, лежа у ног хозяина и слушая впол-уха его пьяную болтовню, прикрывший глазки Фьючер пытался восстановить прошлое. И кое-какие образы всплывали в его нехитро устроенном мозгу. Если бы Фьючер мог усмехаться, то он, наверное, презрительно усмехнулся бы сейчас, понимая, как нелепо ему, воину, думать о подобной ерунде. Самое отчетливое, что он вспомнил, — это желтые одуванчики, смешной запах которых так нравился маленькому Фью. Еще припоминал он небольшого пуделька Людвига — он шутливо нападал на бультерьерчика, а тот, удивленный и обрадованный новой игрой, весело отскакивал. То был, пожалуй, единственный приятель Фьючера за всю его жизнь.
Это было давно. Очень давно. Потому что из несмышленого, радующегося всему на свете щенка он превратился в первоклассного натренированного бойца. Он узнал вкус крови. Он научился убивать, и — Великая Луна тому свидетель — ему это понравилось. Очень понравилось. Нести смерть — удел сильного. Сила — это все.
И другого быть не может. Фьючер презирал тех, кто жил иначе — трусливых, бесполезных шавок, готовых вилять хвостом за колбасный огрызок и унижаться перед людьми. Даже за себя они не могут постоять. Сколько их он разорвал в кровавые лохмотья во время своих жестоких тренировок! Люди ценят силу и мощь. Они поклоняются им — это Фьючер усвоил твердо. Поэтому люди и устраивают бои между ними, непобедимыми четвероногими воинами.
В таких боях Фьючеру приходилось драть далеко не безобидных шавок. У него были достойные противники, не уступавшие ему в силе и свирепости. И никто из них не вышел победителем из схваток с ним...
Хозяин хорошо и вкусно кормил его. И это устраивало Фьючера. Ведь Хозе не заставлял его унижаться, как поступил бы, наверное, со всякой другой собакой. От Фьючера требовались лишь соблюдение команд и то, что доставляло удовольствие самому Фьючеру — участие в сражениях и победы. Фьючер знал, что многие люди испытывают страх перед ним. Он видел заискивание и испуг у них в глазах — прямо как у тех бездомных шавок. И он научился презирать людей... Но хозяин — другое дело. Хозяин его не боялся, он был чем-то вроде компаньона и почитателя, а потому заслуживал благосклонного отношения.
Высокий, плотный, с убранными в конский хвост волосами человек, сидевший напротив Хозе, сжал хрустальный стакан так, что побелели костяшки пальцев, и, мрачно посмотрев на Фьючера, заговорил:
 — А сколько весит твой Фьючер? Кило тридцать-тридцать пять, не больше. А вот мой Фараон тянет на семьдесят.
 Хозе состроил презрительную гримасу и назидательным тоном произнес:
 — А ты думаешь, Андрей, в таких делах вес — главное? Ротвейлер, по-моему, вообще собака не бойцовая. Для охраны еще сгодится, а для ринга... Это ж туша — ни маневренности, ни хватки. И как твоя псина в прошлой схватке вытянула — уму не постижимо.
 — А мы ведь, кажется, для того и встретились, — Андрей посмотрел в голубые глаза Хозе и нахмурил густые брови.
 — Ну что, считай — договорились... Хотя как представлю себе, что будет с твоим зверем, так... так слезы по душе текут, — усмехнулся Хозе.
 — Это мы еще посмотрим, из-за чего у тебя слезы потекут.
Андрей в очередной раз неласково покосился на Фьючера. Тот тоже в долгу не остался — ответил ему таким взглядом, что Андрею стало не по себе.
Хозе устало вздохнул:
 — Эх, Андрюша... Мой Фьючер победил в шестидесяти шести боях. В шестидесяти шести! Он — абсолютный чемпион! Не, я тебя не отговариваю. Просто ты мне друг, и мне вправду жаль твоего Фараона. И дружбы нашей жаль. Не простишь ведь мне потом...
 — Фараон победит! Иначе и быть не может, — тихо отрезал Андрей. Губы у Хозе превратились в дефис.
 — Что ж, посмотрим, — нехорошо улыбнулся он, — готовь штуку баксов и саркофаг для твоего Фараона.
В следующую субботу на старом стадионе, как обычно, собрались люди. Было их немного — двадцать или тридцать. На дорогих машинах, в дорогой одежде. Ставки на бойцов были соответствующими. Напряжение и азарт собравшихся подогревал слух о том, что главным номером сегодняшних боев будет "поединок чести" между легендарным бультерьером Хозе и подающим надежды ротвейлером Андрея.
Когда их наконец вывели и Фьючер увидел Фараона, то он понял, что обязательно должен убить его. Уже один вид ротвейлера взбесил бультерьера: огромный зверь на крепких литых лапах, с буграми мышц, перкатывающимися под блестящей, словно смола, шкурой, взирал на Фьючера надменно и с вызовом. И Фьючер почувствовал, как красный туман первобытной злобы заволакивает его крошечный мозг. Все, чего он сейчас хотел, — это крови ротвейлера, осмеливавшегося так дерзко смотреть на него, великого Фьючера.
Фараон, казалось, скучал. Этот белый остромордый кусок мяса с безумно светящимися глазенками не казался ему чем-то уж очень опасным. Он расправлялся с врагами и покруче этой странной пародии на собаку. Предки Фараона сопровождали в походах по Европе и Африке легионы римских цезарей. Радуя великого Нерона, играючи рвали на арене Колизея первых христиан. Служили верой и правдой как королю Генриху Наваррскому, так и генералу СС, пустившему себе пулю в лоб в окружении своих четвероногих любимцев... Казалось, Фараон помнил всю свою героическую родословную, и именно поэтому мог позволить себе смотреть сверху вниз на нелепую коротконогую помесь терьера и бульдога, с которой ему предстояло сразиться.
Публика жадно следила за обеими собаками.
 — Пусть дерутся без ошейников!
 ...Словно две яростных волны сшиблись друг с другом. Несмотря на свои габариты, Фараон двигался со сверхъестественным проворством — Фьючер не ожидал подобной прыти. Он уворачивался от огромных челюстей противника и в конце концов, видя, что до горла ротвейлера пока добраться невозможно, вцепился в бок Фараона и выдрал немалый кусок мяса. Визг и рев оглушили публику. Взбешенный не столько болью, сколько унижением Фараон набросился на противника, и его клыки вонзились в шею Фьючера. Ротвейлер швырнул его мощным движением, и обливающийся кровью из разодранных артерий Фьючер с тоскливым визгом покатился по траве. Но и Фараон выдохся. Сильное кровотечение из раны на боку существенно ослабило его, и было видно, что он еле держится на лапах.
Фьючер с трудом поднялся с земли. Густая слюна текла из его пасти на землю вязкой нитью. Сознание его меркло. Он отчетливо осознавал, что умирает. Рана в горле была роковой. Но даже перед смертью он докажет всем, что победить его нельзя. С воинственным рыком, собрав остатки своей собачьей воли, он рванулся, словно маленькая белая торпеда, к тяжко дышавшему ротвейлеру и вонзил клыки в ненавистное бархатное горло. И сжимал челюсти до тех пор, пока его мозг не перестал функционировать.
Зрители ошеломленно следили за агонией двух собак, дергавшихся в огромной луже крови. Такого никто из них еще не видал... Когда все было кончено, труп Фьючера не смогли оторвать от трупа Фараона. Решили так и похоронить их вместе.
Андрей подошел к остолбеневшему Хозе и, сунув ему пачку зеленых бумажек со словами "Ты победил", побрел прочь, отрешенно глядя прямо перед собой.
Штуку баксов Хозе швырнул в первую попавшуюся урну. Слезы текли по его лицу, когда он ехал домой.