Ищущие друг друга

Мягкие розовые ноздри Мумикса раздувались от горячего запаха весенней земли, как два пылесоса, собирающие цветочную пыльцу. Мумикс чихнул. Этот старый ленивый дракон обожал вот так валяться на солнышке. Почему он выбрал для своего любимого занятия участок Эммы Итлинг - никто не знал. Хозяин любой усадьбы был бы рад приветить последнего дракона Планеты и угостить его козьим молоком - в этих местах считалось, что Мумикс приносит удачу. А удача Итлингам, которые перебивались кое-как, была просто необходима.

Черноглазая Эмма с двумя ребятишками перебралась сюда ранней зимой, когда ее муж, Джулиус Итлинг, несчастный упрямец, так и не сумевший стать приличным фермером, решил осушить первобытное болото. Он считал, что так будет безопаснее. Еще ухаживая за хорошенькой дочкой старика Смита, он рассказывал ей об этом опасном болоте и о том, что первые Итлинги, поселившиеся на Планете, были санитарами. Именно они превратили чужой мир Планеты в привычный и родной, настоящий фермерский рай.

Эмма Смит отдала свои сердце и руку Джулиусу, сильному человеку с мечтательной улыбкой, родила ему дочку и сына. Она старалась быть хорошей хозяйкой и заботливой матерью - по другому Эмма просто не умела. Но одинокой женщине очень трудно справиться с домом и детьми, с козами и садом... Половицы в доме скрипели и трещали, постель была такой большой и холодной, дети выросли и гуляли неизвестно где, а хозяин так и не вернулся, чтобы построить новый дом и дурачиться с измазанным землею сыном.

К ужину Эмма Итлинг испекла чудесный яблочный пирог, который ее сын Джи-Джи уплетал за обе щеки. Джиакомо Джулиус Итлинг, единственный мужчина в доме, носился целый день и был чумазым, лохматым и мокрым, как щенок, барахтающийся в луже. Джи-Джи, маленькая косточка в драконьем крыле, так торопился, что ронял на пол крошки - дань терпеливым мышам. Матери так и не удалось приучить этого дикого зверька к хорошим манерам.
Эмма, закутав ноги старым пледом, вышивала кружевные сорочки Иоланте. Она вздохнула, увидев, что дочка, как всегда, не притронулась к ужину.

Иоланта Итлинг была слишком хрупкой вещью для тяжелых лап земледельцев. Все говорили, что она прелестна, как весенний цветок. Но ее считали чокнутой. Соседки смеялись над ее тонкими сорочками. Их старшие сыновья, обиженные равнодушием девушки, распускали о ней злые сплетни. Мол, Иоланта, встречается с ужасными болотными духами. Вот поэтому ей и не нравятся нормальные парни.

Иоланта каждый день мыла голову в ручье и не отвечала, когда с ней заговаривали, не бегла на деревенские танцы и не болтала с другими девушками. И поэтому дочку черноглазой Эммы, которая выбивалась из сил, пытаясь держать в порядке ферму, дом и детей, не любили. Однако соседи частенько обращались к ней за помощью - у Иоланты была легкая рука. И если она гладила мучающуюся козу - та приносила красивого, резвого козленка, и он не болел.

Когда коза благополучно разрешалась от бремени, Иоланта, не слушая слов благодарности, уходила так же тихо, как и приходила. А фермеры, которые были добрыми людьми, относили Эмме Итлинг мед, лепешки и хлопок.

Все, к чему прикасалась и за чем ухаживала Иоланта, обильно цвело и плодоносило. Вот только две руки ее матери не успевали собирать самые большие и сладкие в округе яблоки, вычесывать и доить коз, которые давали самую мягкую и теплую шерсть и самое жирное и вкусное молоко.   

Однажды Иоланта Итлинг нашла на белом дне ручья маленькую пластинку с непонятными значками. На серебристой пластинке было нацарапано лицо женщины, колеблемой плачем или песней. Чем больше Иоланта смотрела на него, тем отчетливей в ее сознании проступали слова этой песни. Забытые, как старый дом, в котором Иоланта когда-то жила и была счастлива. Эти слова появлялись, как дождевые капли на стекле. И стекали вниз, оставляя только тень тревоги. Странная пластинка стала талисманом Иоланты. Она не расставалась с ней никогда, все время пытаясь расшифровать мучавшие ее значки-слова.

Как-то Джи-Джи, решив подразнить сестру, вырвал у нее пластинку. Закусив губу, он прочитал: "Тэрэл лирту тинкэ лиртэ та ю..." Но потеряв к "игрушке" Иоланты интерес, стал выпрашивать у Эммы парочку горячих оладьев с кленовым сиропом.

Он прочитал не все, но Иоланта уже вспомнила слова, которые Старшая шептала ей на ухо:"Ты будешь вечно возвращаться, но встретимся ли мы, сестра?" И Иоланта узнала это отчаяние - глубокое и старое, как засохший колодец. Она была так беспомощна и одинока и не могла вернуться и найти Сестру.

Старшая называла ее Ихе-Тихе. Детское прозвище дразнило и раздражало, как запах болотной травы волчонка Амуланги. Трава пахла ужасной тварью, живущей в болоте, которую нельзя укусить. И от этого шерсть шевелилась на загривке, а сердце становилось маленьким, как песчинка. Так учила мать. Она знала больше волчонка. А Старшая знала только то, что рассказывала ей Илхианортал, возвращаясь. Сестра ждала и тощий живот белой волчицы грел ей ноги.

Однажды маленький внук Джиакома Самуэля Итлинга, санитара Экспедиции, ушел далеко от дома. Хотя дедушка ему все уши прожужжал, что нельзя так легкомысленно себя вести в чужом мире. Но мама улыбалась:"О каких опасностях ты болтаешь, отец? Здесь уже давно нет никого, кроме людей. Все это твои фантазии!"

И вот далеко от дома мальчик нашел черное яйцо с белыми отметинами. Эти следы на теплой скорлупе были такими, как будто кто-то бережно нес яйцо в зубах. При свете дня оно казалось ненастоящим, дыркой в пространстве, через которую можно увидеть другой мир. Оно было живым и что-то напевало. Это была песня древних песков.

Ноги женщины, крадущейся к изящным чудовищам, оставляли узкие, как блеск дождя, следы.

Женщина скорчилась на земле, что-то оберегая змеиным телом.
Яйцо вдруг замолчало, став пустым и холодным. Маленький Итлинг испугался и убежал.

Ночью он метался и не мог проснуться. Мама меняла ему мокрые платки на лбу - они мгновенно высыхали. Джиакомо Самуэль Итлинг привел своего старинного друга, доктора Экспедиции Дэвиса Лиса. Тот дал мальчику какую-то микстуру, но малыш продолжал бредить.

Белая волчица несла в зубах черное яйцо. Остановившись, она стала аккуратно зарывать его в постанывающий от прикосновений когтей песок. Плакал ветер.

Горячий волчок крутился в голове мальчика. Сквозь боль проплыли искривленное горечью лицо женщины, теплое тело бесшумных сумерек, живущих загадочными голосами, скулящая волчица, тусклая поверхность пластинки в черточках и бороздках на длинной, нежной шее... Чужой мир наполнял наполнял мозг мальчика, как круги от брошенного в воду камня. Это ощущение пугало и притягивало. Он чувствовал вкус сладкого густого молока и запах белой шерсти, как песчинки мерцают далеко внизу, на дне глубокого воздушного колодца, а сердце становится огромным, как горе ветра, оплакивающего свое заточение, как стрела становится продолжением руки... Мальчик уходил все глубже и чужой мир сомкнулся над ним черной водой. И в мортвой глубине шевельнулось причудливое однорогое тело. Чернокожее, блестящее, с ищущими глазами, оно нашло мальчика и наклонилось над ним.

Мальчик проснулся. Его маленькое тельце тряслось. Он стал таким слабым, что даже не мог позвать маму. Он шевелил белыми губами, пытаясь рассказать про дракона, вылупвегося из яйца, которое он нашел далеко от дома, но ничего не получалось. Потом он уснул и спал так крепко и спокойно, что уже никогда не просыпался.

Однорогий дракон ждал слишком долго. Приходила Сестра - ее солнце было маленьким и живым. Он пел ей о бессмертии, о том, что нет начала и конца, о тоске и одиночестве и о том, что он устал уходить и возвращаться. Отдавая ему свое тепло, она думала:"Время идет - мы этого не замечаем. Мы слышим, о чем поют песчинки, плачет ветер, радость пробивающейся травинки и ленивые мысли чудовищ - всегда одни и те же, всепоглощающий ужас страшной твари, забившейся в своем болоте. Но время не песок, не ветер, не трава, приносимая ветром. Ничего не меняется в этом мире, кроме Илхианортол Улге, сестры-охотницы, маленькой ищущей Ихе-Тихе, дразнимой временем и запахами охоты. Скоро мои тепло и жизнь иссякнут и мне уже не будет больно. Жестокое время только и научило меня отдавать свою жизнь и ждать."

Пришла волчица, ее дыхание и то, как она несла его в зубах, было знакомым. Она спрятала его в песоки ушла. Слишком долго никого не было. И солнце существа со сладким запахом обожгло. Боль вонзилась в тело и разорвала его, как распускающееся зерно. И родилось отчаяние, из глубины которого не видно звезд.

Старый санитар Джиакомо Самуэль Итлинг трясущимися руками достал с чердака свой видавший лучшие времена огнемет и превратил маленькое тельце внука в горстку пепла. Люди не должны были заразиться непонятной болезнью, которую доктор Дэвис Лис назвал песчаной лихорадкой. Дело в том, что на губах мальчика нашли несколько песчинок. Когда-то молодой сильный санитар превращал мертвый песок в живую землю, чтобы люди возделывали ее. Но они уже забыли об этом. Теперь соседи будут помнить только то, что старик Итлинг сжег холодное тельце вчера еще живого, смеющегося, маленького Люкера. Впрочем, это тоже забудут - время играет с людской памятью плохие шутки. 

В благословенной долине, где у Итлингов была маленькая усадьба, выносили козье молоко не только последнему дракону Планеты. Еще одно живое существо - неопрятный старик, изъеденный временем, как старая ненужная одежда молью - нуждался в человеческом тепле. Соседи его побаивались - говорили, что он может навести порчу. В таких глухих углах обязательно есть свои дурочка и колдун. И немудрено, что они подружились. Колдун научил Иоланту заговаривать кровь, чтоб не текла, и молоко, чтобы оно не кисло. Он рассказывал девочке старые сказки - скрипучие, как древние пески. Те, что были на Планете, пока не прилетели люди на больших блестящих кораблях и не превратили эти места в пригодные для себя, своих детей и коз.

Девушка набивала треснувшую трубку старика вонючим табаком, рассеянно слушая про волчицу Амалунгу, белую, как туман над болотом.
"Эта белая волчица охотилась здесь с сестрами Улгэ, когда пришли люди и их ворчливые машины распугали чутких, изнеженных драконов. Уже давно эти корабли и машины стали древними - жадное время изгрызло их блестящие бока и загадочные внутренности. На Планете не осталось ни одного человека, который бы помнил, как ими управлять. Однако Экспедиция оказалась удачной - санитары превратили мертвый песок в горячую черную землю, родившую хлеб и траву для коз.

Из всех бесшумных грациозных чудовищ, наполнявших теплое небо, остался один Мумикс - слишком старый и ленивый, чтобы что-то менять. А может, он просто оказался единственным (кроме болотной твари), кто чудом уцелел после странной эпидемии, которая в считанные дни погубила коренное население Планеты. Возможно, причиной таинственного исчезновения живых существ, которые здесь когда-то жили, охотились, паслись, плавали и летали, была обыкновенная... аллергия. Но как бы там ни было - на Планете никого не было, кроме фермеров, коз, Мумикса, да болотной твари, которую никто никогда не видел.

Фермеры копались в земле, доили коз, рожали детей, а потом, когда наступал срок, уходили куда-то. Наверное, туда, откуда прилетели. Они говорили, что их души ищут это место, чтобы обрести покой и счастье. Вот у драконов нет души и поэтому они бессмертны. Во всяком случае, были бессмертны - до появления на Планете людей.

Но разве люди были несчастны, копаясь в своей земле и ухаживая за своими козами? Они сбежали из родного мира, где теряли друг друга - горстка упрямцев на почти неуправляемых кораблях. Им повезло - они нашли Планету, воздухом которой можно было дышать, а воду пить. И они сделали новый мир похожим на старый - по своей привычке все испортив. Люди - лгуны, они выиграли, но не победили. Потому что мир, когда-то прекрасный, дикий и непонятный, а теперь переделанный по их образу и подобию, ждал - как ждет волчица, когда человек, наступивший на ее нору, отвернется и можно будет вцепиться ему в затылок.

Беда этих глупцов в том, что они забыли, что этот мир чужой. Они роются в своих огородах, не чуя страшной опасности... Почему этот старый дурень-дракон валяется на вашей земле? Он помнит этот мир совсем другим. Он просто шпионит за нами. Он ждет возможности отомстить."

Так ворчал старый колдун, сердито посасывая дешевую трубку, подаренную Иолантой Итлинг. Девушка улыбнулась - старик напоминал ей Мумикса, который ленился даже с места сдвинуться. Старик был таким же беспомощным и так же нуждался в ней. Вся разница, что дракону нужно старое молоко, а колдуну, чтобы его слушали и набивали ему трубку. Делая это, Иоланта забывала собственное отчаяние, поселившееся в ней с тех пор, как прочитала надпись на тусклой пластинке, найденной в ручье. Она полюбила тихие часы, проводимые со стариком, его одиночество, его ненужность, недовольное ворчание, маленкую трубку и чудные сказки. Он научил ее делать чужую боль слабее воспоминаний. А ее боль, ее отчаяние были никому неведомы, как безмерный ужас болотной твари, скрывающей свое безобразное тело от дневного света.

Нет, не было радости Эмме Итлинг ни в дочери, ни в сыне. Она заботилась о них, как умела, кормила, растила, не спала ночей, когда они болели. И вот ее девочка, красивая и нежная, как лесная фиалка, целыми днями торчит возле старого колдуна и все ее считают чокнутой. А сын носится Бог знает где, дерется с соседскими мальчишками и водит дружбу с... драконом. "Джулиус, Джулиус, как ты мог не вернуться! Все бы было совсем по другому." - горько вздохнула черноглазая женщина и вновь склонилась над своим шитьем.

Мумикс учил Джи-Джи летать и сердился, что у того ничего не получается. Он даже оторвал от земли свое толстое, как мешок с кислым козьим молоком, пузо, чтобы показать мальчику, как это легко. Он пытался рассказать чумазому малышу про небо и про храбрую Ихе-Тихе, которая охотилась верхом на нем, как они носились почти среди звезд, а потом он отдыхал на прохладном морском берегу, а маленькая охотница собирала ракушки с голубыми жемчужинами... Но мальчик, кажется, ничего не понимал. И все-таки почему-то дракон решил оберегать Джиакома Джулиуса. От чего? Он и сам толком не понимал.

"Странные эти Итлинги,- говорили люди,- мать все еще ждет ушедщего мужа, а детей воспитывают дракон и колдун."

И маленькому Итлингу приснился странный сон. Он летел! Так быстро, что воздух стал похож на сверкающие песчинки. Они неслись навстречу со скоростью молний и больно били по губам. Далеко внизу плакал ветер. Наверное, из-за того, что был не в силах преодолеть тяготение и подняться к нему. Драконы летают высоко и быстро - поэтому время над ними не властно.

Он ощущал пристутствие себе подобных. Их медленные ласковые мысли осторожно ощупывали его мозг. Когда-то давно он был таким одиноким. Но теперь его переполнял невыразимый покой. Кажется, он наконец-то нашел то, что искал. Он? Или она?

Вдруг что-то потянуло его вниз, к земле и к ветру. Болотная трава, светлая, как волосы лежащего мужчины, тихонько шевелилась. Он раскинул руки. Его глаза были неподвижны, как звезды ранней зимой. Сердце человека было разорвано на мелкие клочки. 

Джиакомо Джулиус Итлинг закричал и проснулся.
Старик сказал, что у мальчика песчаная лихорадка. Этой болезнью заражались только дети, тяжело бредили, а потом, обессиленные, умирали. "У меня нет травы, которая смогла бы помочь." - вздохнул колдун.

Джи-Джи метался в горячке. Иоланта Итлинг все время ходила и слушала - так, что немели ноги и сердце. Дети Итлинги всегда были почти одним целым. Маленькая Ланти разбивала коленку и Джи-Джи на руках у матери просыпался и плакал. Однажды Джи-Джи чуть не утонул в ручье и Ланти стала бояться воды.

От безысходного отчаяния темнело в глазах и кололо в кончиках пальцев. Это не было болью потерять брата, который был для Иоланты частью ее самой, а значит она тоже умрет. Это было не то неведомое отчаяние, что когда-то обожгло ее, как отражение звезды в колодце. Сердце Иоланты разрывалось от боли и страха - прожорливых чудовищ, которые проникли в мозг мальчика и теперь пожирали его изнутри. Джи-Джи звал Сестру, но когда Иоланта подходила к нему, он отталкивал ее руки.

"Я забываю. Бессмертные не забывают. Я умираю. Теплое небо, скулящий внизу ветер - это было? Он был среди друзей, но они в ужасе бросились врассыпную. Как во время охоты. Охота! Игра, придуманная Старшей. Все должны подчиняться правилам. В его мире не было ни начала, ни конца - только правила. Он должен вернуться. Я не могу. Я люблю летать. Мне страшно. У человека с разорванным сердцем были голубые глаза. Как у Ланти, как у меня. Папа! Старый смешной Мумикс научил меня летать. Я прилечу и заберу тебя из этой страшной страны, где нет ничего, даже имени - только дорога, похожая на серую тень. Ты уже далеко ушел, но я найду тебя и верну. Мне больно. Сердце Сестры маленькое и живое. Оно сделает мою боль слабее голоса песчинки, зовущей однорогого дракона. Сестра, я умру и боль иссякнет, как твое тепло."

Иоланта Итлинг взяла мальчика на руки. Он был легким, как косточка дракона. Мать скорчилась в углу, оберегая свою боль от света и сострадания. Она даже плакать не могла.

"Не нужно заглядывать в глаза и трогать за плечи. Мой мальчик! Плоть от плоти - в голубых венках висит прозрачная кровь. Я просила не трогать эту вазу - она такая тонкая. Ты ее разобьешь. Много красывых осколков в стенке сердца. Я умру, если сделаю хоть шаг. Я умру, если останусь на месте."

На мать было жалко смотреть, но внезапно Иоланта поняла, что нужно идти к Старшей - она-то найдет выход, она поможет.

Опомнилась она от ужаса. Хотелось забиться в ил. Так плохо ей не было никогда. Слабые кровяные толчки в сердце мальчика раздирали ее перепонки, ее плоть дымилась от дождя, мозг ныл от нещадного излучения, которое посылал маленький слепой мозг Младшей Сестры. Как больно, как страшно, нужно, как можно глубже спрятаться, не видеть, не слышать, не чувствовать.

Иоланта Илинг пришла в себя. Ее намокшая сорочка была тяжелой и грязной, волосы спутались, ноги болели. Она прошла много и устала.

"На этот раз я ждала дольше обычного, Илхианортал. Иди же и расскажи мне все, как было."

Я всего ишь маленькая девочка. Мне хочется жить в моем маленьком мире по правилам, придуманным Старшей.

Но она не могла разжать руки, чтобы опустить маленького Итлинга на землю.