Перед обедом

А все-таки выдалось время забавы. Какая здесь трава, какие камни, какие волны о берег! Трава зеленая и какая-то ровная, покрывает холмы так аккуратно, что даже набегающие взлохмаченные валы бьют все в камни, да в камни, а изумрудность покрова стараются не трогать.
Я-ааааа – крик громок, а длится не эхом, а желанным чувством освобождения от многообразной опеки. Здесь не трогай, тут не мешай, там не меняй – ну что за… мелочность в этих взрослых. Он сопел, набирая побольше песка на берегу. Это слово “мелочность” недавно открыла им учительница и пояснила, что это когда большое становится маленьким. Эти взрослые. Они так много могут, а вместо этого так часто лезут в детские дела. Вот бы нам, детям, их свободу осуществления, уж мы бы развернулись. У него перехватывало дыхание от солоноватых порывов ветра с водного простора.
Да, с ними, со взрослыми, часто никакая конспирация не помогает. Он вспомнил, как во время игры в … в прятки.. их всех быстренько понаходили и вернули к праздничному столу, чтобы они выслушали наставления.
Но сейчас. Сейчас он отпущен мамой до самого обеда. И вот он, простор. Взгляд нетерпеливо блуждал по окрестным плавным холмам, цеплял галочки чаек, болтавшихся в воздухе. А тем временем уже старательно замешивался белый песок, взятый на берегу с некими тягучими ингридиентами, найденными под одним из холмов. Какое славное ощущение лепки. Форма не дается, а он ее вот этак, форма течет, а он в раствор песка – никуда она не денется. Чайки в ближнем небе покатывались на его высунутый в старании язык и недетскую сосредоточенность движений.
Наконец он смог посмотреть на первую сделанную фигуру. Ух ты, почернела вся. А песок-то был белым. Вот так превращение, а он пока лепил и не заметил. Да нет, это она только что почернела, только искорки особенно крупных песчинок отблескивают в ярком солнце. Вот как получилось, прямо как в том символе, что он видел недавно на обложке одной из папиных книг. Там были две такие слепленные запятые. Черная и белая. Вот он – белый хрусткий песок на берегу, а в фигуре - твердеющий черный камень. Здешнее приокеанское солнце было таким радостным, чайки орали так пронзительно, трава и вода – все было так пустынно, что он даже не обиделся на такой скачек цвета в вылепленной им фигуре. А как тщательно он выбирал самый белый песок, видно для того лишь, чтобы он почернел как следует. Он улыбнулся этой мысли.
Как же их расставить, этих моих… солдатиков? Он вспомнил название одной старой игры из начатого недавно энтузиастом на продленке курса азов игр.
И почему простор рождает единообразие – удивленно посмотрел он на наделанное. Несколько фигур уже стояли, аккуратно утопленные в зеленую холеную шерстку травы. А у берега лежал его основной запас в изрядной поленнице. Так старомодно называла учительница их младшего класса все множества счетных предметов.
Обедаааааааать… разнеслось над волнами призывное мамино слово. Ну вот. Так всегда. Он еще успел нахлобучить несколько наскоро сделанных шапок на головы своих выставленных смотреть на океан солдатиков.
Над водой взблеснуло и раскатисто ахнуло так, что дуры-чайки на мгновение замерли в воздушном своем забытьи. Игровая сбруя, сброшенная им перед уходом, плавно разлилась над берегом неспешной радугой. А выставленные солдатики, пуритански сжав губы, оставались смотреть в океанскую даль на берегу острова Пасхи.

5.11.01