3. Они. Ангел вдохновения

Заснула одна жизнь, и проснулась другая. Они не знали друг друга. Каждая существовала в своей бесконечно повторяющейся плоскости, не смея выйти за пределы скудного обыденностью существования. И в каждой не было смысла, только тупая, бесчувственная привычка к себе, к своей плоскости и никчемности. Им не дано было пересечься, хотя лишь это могло что-то изменить. И это что-то перевернуло… нет! - вывернуло бы на изнанку безобъемность и безобразность, найдя внутри яркую наполненность… Так что давайте представим, что они встретились.

Где-то половина шестого. Мы еще никогда не виделись. Смесь иронии и блеска сквозила сквозь ресницы, он шел по парапету, насмехаясь над жизнью, словно она чужая. Не знаю почему, но мне захотелось толкнуть его, заставить почувствовать, что он не выше, не лучше других, искупать его в страхе, чтобы затем, насладившись мгновением победы, удержать от падения. И всегда знать, и чувствовать, что он знает, что пусть одно мгновение, но он был ниже и это никогда не позволит ему подняться. Возможно, я и сделала бы это, но неожиданно он заговорил:
- Нравлюсь?
- Нет, - вообще-то он мне действительно нравился, - С чего ты взял?
- Может я конечно чего-то не понимаю, но ты смотришь на меня не отрываясь уже несколько минут…
- Просто стало интересно, сорвешься ты или нет?
- Сорвусь, но не сегодня, - элегантный прыжок, и он рядом.
Мокрые от дождя волосы, запах ветра - я уже таю, но только внутри:
- Жаль. Хотелось бы посмотреть.
- Если будешь со мной, непременно увидишь. Будешь? - взгляд из глубины, чуть охрипший голос и легкий наклон в мою сторону говорили больше слов
Ошарашенная, я даже не успела вставить что-нибудь подходяще-резкое. Что он имеет в виду, на что рассчитывает? Я смотрела на него, пытаясь понять, но он снова был легким и ироничным (может показалось?):
- О! Опять уставилась. Может, ты пишешь, а я пригоден для создания образа? Прототип я, конечно, не идеальный, но вполне могу стать каким-нибудь Гамлетом, или, в крайнем случае, Печориным, - в этой фразе не было ничего особенного, но его тон и мефистофелевский смех, упавший с моста…
- Я действительно пишу, только не прозу, а стихи, так что детальная разработка образа мне не требуется. Но… как ты узнал?
- Просто угадал. Случайно. Значит стихи. А мне можно почитать?
- Можно, - почему бы и нет? Мне было приятно, но я старалась говорить равнодушно, зная, что сейчас он будет просить телефон. Давать или не давать?
- Я не буду просить у тебя телефон, просто приходи сюда.
- Ладно, я подумаю. Пока.
Стараясь идти ровно - по струночке - и держать осанку я перешла по мосту на другой берег, ни разу не оглянувшись. Наверное, я боялась, что он не смотрит. Двигаясь на автопилоте, я думала, что теперь точно знаю, что приду. Если бы он дал мне свой номер, я бы не позвонила. Если бы попросил мой, могла бы не дать. Если бы дала, не стала бы говорить, отправила бы далеко и надолго. А теперь приду, обязательно приду.

Две минуты до без двадцати семь. Мы не виделись двадцать девять часов. Он сегодня немного странный, напряженный. Глаз не видно - голова опущена, руки скрещены на груди, прическа от ветра… 
- Эй, очнись! Привет. Это я.
- Привет, - словно стряхнул что-то, расслабился, - Ты все-таки пришла.
- Да, и со стихами.
- Здорово! Можно?..
Сидим на парапете: он читает, а я пытаюсь молчать. Всегда волнуюсь, когда читают что-то мое - ничего не могу с собой поделать. Заглядываю через плечо, перечитываю давно выученные строчки, придирчиво ищу недочеты.
- Нет, так нельзя! - что ему не понравилось? - Пошли, - вскакивает, берет меня за руку и куда-то тянет. 
- Что нельзя, куда пошли? - упираюсь я.
- Читать нельзя. Придем - увидишь. Здесь не далеко.
Почему-то соглашаюсь. Действительно не далеко, только дом какой-то странный: только одно окно на самом верху в уголке. Остальные то ли заделаны, то ли не предусматривались. Заходим в подъезд, и тут я понимаю, что…
- Постой! Я не пойду к тебе.
- Это не моя квартира, я только иногда сюда прихожу.
- Тем более не пойду, - высвобождаю руку.
Он тоже остановился и, спустившись на одну ступеньку, взял мою ладонь в свои.
- Я не сделаю ничего, что бы тебе не понравилось.
- Хорошо.
Я знаю, что делаю глупость, но так хочется ему верить. Опять же, я просто не знаю, что он может сделать такого, что бы мне не понравилось…
- Любопытная квартирка.
- Располагайся. Ванна здесь, кухня здесь.
- А попить что-нибудь есть?
- Все, что найдешь твое. Я буду в комнате.
Все, что найду. Хм. Еды никакой и довольно странный набор напитков: виски, молоко и сок. Беру темные бокалы - других нет - и, плеснув молока, иду в комнату.
- Послушай, почему здесь все в свечах?
- Лампочка перегорела.
- Можно ее заменить.
- Мне нравиться эта. - похоже бесполезно пытаться оторвать его от чтения.
Впрочем, ревновать к своему творчеству глупо. Придется подождать. Забираюсь с бокалом в кресло и смотрю на свечи.
- Прочитай-ка мне вот это.
- Гипнотизера?
- Да.
Читаю, старательно пытаясь передать все то, что хотела сказать.
- Расслабься. Когда читаешь, не надо напряженности, стараний - убивает главное, ускользающее, - встает и берет что-то со стола, - Знаешь что, приходи, когда захочешь. Вот ключи.

Пять минут после двенадцати. Мы не виделись два дня. Я дома. Но часто прихожу туда. Говорим о  стихах, молчим, смотрим на пламя. Иногда он просит что-нибудь прочитать. Так я не читала еще никогда, ни на каком уроке литературы, никому, ни друзьям, ни родным… Я словно даю мимолетную жизнь каждому, самому маленькому, самому незаметному слову, я открываю такие оттенки чувств, на которые никогда не обращала внимания, я понимаю все иначе, ярче… Он жутко сердится, когда ему что-то не нравиться: он кричит, топает ногами. Тушит руками свечи из-за каждого слова, показавшегося ему фальшивым, или недостаточно сильным. Его сложно успокоить, разве что неожиданной для меня самой находкой… зато потом он объясняет. Я не всегда могу сразу его понять, иногда нужная строчка приходит ко мне уже дома, и я дрожу от нетерпения увидеть его, чтобы показать. Но все это лишь старые стихи - мне почему-то не пишется. Наверное, просто не могу больше ни о чем думать. Только ОН.

Восемь минут до половины первого. Мы не виделись целые сутки. Скрежет ключа в замке по душе, шорох в прихожей морозом по коже… и Он рядом, такой солнечный и ласковый.
- Как хорошо, что ты пришел. Знаешь, мне совершенно не пишется - просто не знаю, что делать.
- А ты пробовала писать Здесь?
- Нет…
- Тогда давай, прямо сейчас! - он достал листок и ручку,  - Садись.
- Но я не могу так с ходу, по указке. Мне нужно поймать какое-то состояние…
- А ты постарайся.
Удивительно, но у меня получилось. Никогда еще строчки не выходили наружу так легко. Мне даже не мешало то, что он смотрит. Обычно я напрягаюсь, теряюсь, хочу только чтобы они скорей ушли - тут уж не до стихов. Я никогда не думала, что кто-то, сидящий рядом, может так гармонично вписываться в ощущение уединения. Одновременно быть и не существовать.      

Двадцать две минуты до девяти. Мы не виделись шестнадцать дней. Он не приходил. Почему?! Хлопнула дверь. Вот и он, как всегда пронзительно-ироничен и легок. На помине.
- Какого черта! Я, как идиотка, жду, а тебя нет!
- Но я не просил тебя… Не обижайся. Я не мог.
- Я тоже не могла. Писать. По крайней мере, так, как с тобой, - зачем я это говорю? Собиралась же оставаться холодной, равнодушной, - Ладно, извини. Я погорячилась.
- Не надо! Не сдерживайся, скажи все, что обо мне думаешь. Матом.
- Обсценная лексика не в моем вкусе.
- Зря. Иногда очень помогает. Что тебе мешает? Скромность, нравственность?
- Наверное…
- Ампутировать. Немедленно.
Он как будто сорвал резьбу. Из меня полились слова, которые я никогда не произносила, не думала, не подозревала, что знаю…
- Действительно легче. Спасибо.
- Не за что. Смотри, я принес новую свечу.

Три минуты до без пятнадцати шесть. Мы не виделись пять дней. Я теперь прихожу реже. Кажется, мы перестали говорить нормально. Какие-то обрывки, наброски.
- Ты здесь, ты пришел?
- Я вокруг, я внутри, я всегда.
- Но я не чувствую!
- Не следует...
- Я могу сделать больно тебе, или себе, но я не хочу никого убить.
- Знаю. Мне все равно. Когда ты не ощущаешь внутри - пронзительно, и жгут слова… И некуда, некуда!
- Прости, я постараюсь…
- Бессмысленно, нестерпимо, невозможно! Только хуже, острее… Ласкай в запекшихся кровью гранях хрустяще-гладкий.
- В темный бокал? Лед? Виски?
- Нежнее - ананасовый.
- Это, конечно, экономно - пить сок из стакана для виски…
- Не понимаешь. Потрогай: целуешь спящего. Чуть-чуть, легко, перышком: он не должен проснуться…
- Сок?
- Лед! Он же растает, если разбудишь грубым прикосновением, как мысль, как образ… Осторожнее, наслаждаясь, нервами кожи губ и кончиков пальцев. Бережнее с ним - утечет.
- Да… я запомню. Знаешь, я хочу сделать солнечный и светлый…
- Почему ты всегда хочешь прозрачно-теплое?
- А почему ты всегда приходишь, когда мне тяжело?
- Но ведь легче, яснее?
- Иногда.
- А сейчас?
- Да. Постой! Ты еще придешь?..

Двадцать восемь минут после четверти пятого. Мы не виделись пять дней. Сегодня молчим. Я принесла стихи. Прочитав, он сел рядом и обнял меня. Не знаю, сколько мы так сидели… Потом он зажег новую свечу. Я сомкнула ладони вокруг нее, а он положил сверху свои. Свеча не погасла.
Я понимаю, что нуждаюсь в нем. Никогда и никто не был мне так необходим. Разве что в детстве, когда я не могла обойтись без посторонней помощи, но тогда не было так важно, откуда она придет. Я больше не пишу дома. Вообще нигде. Только Здесь. С НИМ. Мне страшно.

Три минуты до одиннадцати. Я не помню, сколько мы не виделись. Что-то резануло: дом сегодня не такой как всегда… Окно! - там горит лампочка… Я развернулась и пошла домой. Не помню ни дороги, ни мыслей. Только какие-то лихорадочные мазки, обрывки. Не знаю, как открыла дверь, как вошла, включила свет… помню только одно. Я села писать. Прозу.