Фаселис

                1.   
   В Кемере было неспокойно. Огромная свинцовая туча нависла над ближайшей горой и была готова выместить всю свою злобу на этот красивый курортный городок на берегу изменчивого Средиземного моря, такого теплого и красивого. Туча была не одна: по всему побережью, изрезанному скалами и пещерами, висело множество ее сородичей, привлекая внимание капитана нашего судна. На яхте было солнце, такое приятное, лучистое, спокойное. Тучи не могли закрыть небесное светило, поэтому оно излучало свет и было, как всегда, таким теплым, весенним. А море? Эх, море, море Средиземное. Какое ж ты бываешь разное, непостоянное? Сейчас – синее, через пять минут – серое, через десять – голубовато-зеленое по берегам. И гонишь ты своих белоснежных барашков, и разбиваешь их о прибрежные глыбы скал на маленькие слезинки прозрачной, чистой соленой воды.
   Наш курс был взят на Фаселис: древний город с очень красивым названием и, как оказалось, красивым пляжем. Дул сильный, холодный ветер, и, хоть светило знойное турецкое солнце, был ужасный холод. Я даже замерз. Матросы были одеты в легкие не продуваемые костюмы и развлекали людей на корабле. Капитан был спокоен: под морщинистым турецким лбом виднелись маленькие стеклышки пенсне, придавая ему (капитану) очень интеллигентный и интеллектуальный вид.
   Мы проплывали пещеры и гроты, огромные скалы возвышались над нами и, хоть это и было метрах в двухстах от нашей яхты, выглядело это впечатляюще. На скалах виднелись огромные, коренастые сосны, свисавшие со скал над морем, как бы завершающие этот ландшафт вечнозеленым ковром. Там же, где не было скал, виднелись большие, но уютные отели с пляжами и водными развлечениями типа катания на «банане», на катамаране, полеты на парашюте и т.п.
                2.
    Бухта Фаселиса была полна яхтами. Мы подходили к этому древнему городу на полном ходу. Его древние солидные стены свисали над синей пучиной моря, создавая неповторимый ландшафт развалин древнего города. Скалистость местности была высокой. Солнце спряталось в тучу, и люди, загоравшие на носу корабля и на верху, спустились под козырек. Но и там свирепствовал ветер. К счастью, на корабле громко играла музыка, но туристы танцевать под нее не могли, потому что была качка. Только лишь одна девушка пыталась согреться таким образом, но по всему было видно, что качка на нее действует тоже, да и замерзла она не меньше меня.
   Мы бросили якорь (для неопытных моряков сообщаю, что вопросы типа «куда?» или «в кого?» не имеют никакого логического смысла т.к. якорь почти всегда (за некоторыми исключениями, приводящими в психушку) бросают в воду, и это означает, что корабль остановился). Всем было уже наплевать на качку и все принялись танцевать под очень зажигательный мотивчик:
                Hey mambo,
      Mambo italiano.
 
   И я танцевал тоже, но никак не мог согреться, потому что солнца не было.
    Мы ждали катер. Один раз он проехал мимо, но на обратном пути причалил к нам. Я не без труда забрался в него: мне помог капитан, папа и матрос-гид (не путать с гадом), развлекавший всех на корабле. Пока мы подъезжали к пристани, сквозь тучи начало пробиваться солнце, такое теплое, ласковое, нежное.
   Мы сошли на берег по пристани, большая часть которой была деревянной, а последние метра четыре пришлось перебираться по плоским камням. Занятие это было не из легких, но у меня был некий «опыт» хождения по подводным и надводным плоским камням, приобретенный в Олимпосе.
   А капитан в пенсне остался на кораблике со своей командой. С нами пошел только матрос-гид.
                3.
   ѕ Эй, русский. ѕ сказал матрос-гид моему отцу со своим свистящим турецким акцентом. ѕ У тебя есть сорок пять минут на все.
   ѕ Я слышу. ѕ ответил отец.
   ѕ Чего?
   ѕ Слышу я.   
   ѕ Слышь, русский. Ты чего, по-английски понимаешь?
   ѕ Да.
   Матрос-гид и все остальные участники экскурсии пошли куда-то наверх, к амфитеатру, а мы не пошли, потому что видели амфитеатр в Аспендосе, который отлично сохранился, и после него смотреть на какие-то развалины (да простят меня археологи) было неинтересно и бессмысленно. 
   Вдоль дороги, по которой лежал наш путь, стояли остатки древних бань. Я прошел сквозь одну из них. Солнце светило ярко, и потому я забыл, что еще двадцать минуть назад мне было ужасно холодно. Пройдя метров сто от бань, я увидел пляж, море, солнце,
которое светило все ярче и теплей. Не знаю кем: человеком ли или же природой был сделан этот минизаливчик, но вода в нем была теплее из-за того, что он отделялся от моря косой, проходящей метрах в двадцати от берега.
   Я достаточно нагрелся на солнце, и потому захотел искупаться. Вода, как это уже было замечено ранее, была теплейшая. Я очень боюсь воды, поэтому никогда не захожу в воду глубже, чем по колено, и барахтаюсь у берега т.к. я просто не умею плавать. Однажды, в деревне у деда я стоял на дне местного пруда, лениво держась за деревянный «причал». Вдруг, откуда ни возьмись, какая-то странная волна сзади неожиданно набросилась на меня.  Испугавшись, я отпустил «причал» и упал на спину в воду. На мое счастье рядом был дед: он вытащил меня из воды. После этого случая я еще не раз тонул.
    Искупавшись, я сел на гальку пляжа рядом с папой обсохнуть на солнце. Горячее турецкое солнце светило особенно ярко, создавая неповторимую средиземноморскую солнечную дорожку. Вдруг на отдалении я увидел трех девушек, которые направлялись в нашу сторону.
                4.
   Эх, девушки, девушки! Юные созданья матушки-природы. Как же вас много! И все такие разные, священные совершенства. Вы не представляете, как нам, мужикам-оболтусам, трудно без вас, как вы, выходя во двор, преображаете его так, что меняется в нем почти каждая пылинка, и вы становитесь главным украшением этого некогда скучного и мрачного двора.
   Эх, девушки. Вы выработали во мне «комплекс мужской неполноценности». Когда вы сидите напротив меня в метро или же идете мне навстречу по улице, я хочу познакомиться с вам, но не могу. Тут можно привести очень много причин: ДЦП, неопытность в знакомстве, легкая психическая неуравновешенность и т.д. Но тут причина в другом: я, когда проходит рядом девушка, боюсь заговорить с ней только потому, что она может не понять или не услышать то, что я ей сказал из-за моей «суперсовременной», неповторимой дикции, выработанной годами. А уже потом ДЦП и т.д. А еще, девушки, вы слишком быстро ходите (только что придумал анекдот: «Надпись в нашей школе: «Бегать только во сне! Администрация»»). Но давайте оставим эти ненужные, беспочвенные рассуждения и перенесемся в Фаселис.         
                5.
   ѕ Здравствуйте. Как вода? Холодная или нет? ѕ спросила одна из тех девушек у моего отца.
   Я не силен в описании женских тел, потому не буду описывать, как она выглядела; скажу лишь, что она была действительно красивая, и более загорелая, чем я. Ее голос был очень звонкий, особенно, если сравнивать его с моим.
   И тут откуда ни возьмись появился этот матрос-гад (не путать с гидом) и говорит ей:
   ѕ Эй! Это моя группа. Вы не должны разговаривать.
   Потом, как признался нам сам матрос, он хотел познакомиться с ней, но она послала его.
   Послала она его и в этот раз и повторила вопрос. 
   ѕ Не знаю. Спросите у сына, он плавал. ѕ ответил отец.
   Она повернулась ко мне:
   ѕ Привет. Вода холодная?
   ѕ Теплая. ѕ ответил я.
   ѕ Ага, а, может, она только для тебя теплая. Может, ты меня обманываешь.
   ѕ Нет. Вода действительно теплейшая.
   ѕ Теплейшая?
   Две другие девушки, стоявшие на берегу, уже раздетые до купальников, спросили у третьей про состояние воды и, получив положительный ответ, резво ринулись в соленую воду.
   ѕ Пойдем, искупаемся?
   ѕ Пойдем. ѕ ответил я и встал с гальки.
   Вся странность ситуации заключалась в том, что я не «миксовал», т.е. не стеснялся ее, и в тот момент у меня не было никаких комплексов вообще. Быть может, это было потому, что она меня понимала так, как никто нигде никогда не понимал, а, возможно, что я тогда лучше разговаривал, хотя это вряд ли. А она? Она сняла с себя кофточку и тапки, подошла ко мне и неожиданно спросила:
   ѕ Ты в тапках?
   ѕ Да. А что? ѕ ответил я очень быстро на столь неожиданно поставленный вопрос.
   ѕ Ничего.
   Она нежно взяла меня за руку, и мы, не спеша, зашли в воды Средиземного моря, такого спокойного, тихого и необыкновенно красивого. Ее подружки уплыли метров на двадцать от берега и купались там.
   ѕ Давай зайдем по глубже. ѕ предложила она, когда мы были уже по колено в воде. И тут я вспомнил, что, оказывается, я не умею плавать! Но весь ужас был в полном отсутствии ужаса, как такового. Кроме того, сейчас я думаю, что если бы я тогда предпринял попытку поплыть, то я бы, наверное, поплыл и, быть может, научился бы плавать! Но я не рискнул.
   ѕ Нет. ѕ ответил я на ее предложение.
   ѕ Почему?
   ѕ Потому что я не умею плавать.
   ѕ Ну и что. Я тоже. А мы, как лягушка. Умеешь?
   ѕ Нет.
   ѕ Да? А мы по-собачьи.
   Она смешно жестикулировала руками, показывая мне, как плывет собака и лягушка, будто уча меня. И я слушал ее. На мгновение нам (по крайней мере, мне, но я думаю, что ей тоже) показалось, что мы – одни на этом пляже и среди нас есть только камни, горы, свежий, как капля утренней росы, воздух и море.
   ѕ Я совсем не умею. Я даже боюсь воды. ѕ продолжал упираться я.
   ѕ Совсем? Ну тогда давай не будем плавать. Девчонки, ѕ крикнула она своим подружкам так, что у меня даже в ушах зазвенело. ѕ мы не будем плавать!!
   И не знал я, что мой отец фотографирует меня в эти минуты, минуты полного счастья!
   О, время! Как же ты скоротечно. Как быстро ты бежишь и за тобой никто не в силах угнаться. И вот сейчас, дало б ты мне еще минут двадцать того самого счастья, которого я истинно заслужил за свои долгие почти двадцать лет жизни, такой бездарной и однообразной, и я бы получше узнал мою новую знакомую, которая была мне уже несколько больше, чем просто подружка.

                6. 
   Не помню, по какому случаю: то ли камни были острые, то ли грязные, то ли горячие, то ли дело было не в камнях вовсе – она сказала, выйдя на берег.
   ѕ Ты умный - ты в тапках, а я, дура, без тапок пошла. Ну так мне и надо.
   Мы вышли из моря. Вылезли из моря и ее подружки. Она познакомила меня с одной из них, верней пыталась познакомить, потому что у меня сразу вылетело из головы, как ее зовут.
   Мы вдвоем подошли к отцу. Она одевалась.    
   ѕ А вы недавно в Турции? ѕ спросила она.
   ѕ Нам уже послезавтра улетать. ѕ ответил отец.
   ѕ Да? А чего ж вы такие незагорелые?
   ѕ А мы не любим солнце, потому и загораем под навесом.
   ѕ Тут хорошо. Сегодня тридцать два градуса, а приедешь в Москву – там двадцать три. ѕ сказала она, обращаясь ко мне.
   ѕ Я из Питера. ѕ гордо заявил я, несколько озадачив ее.
   ѕ Да? Ну вот, там еще холоднее.
   ѕ Нет, у нас двадцать шесть. ѕ столь же гордо ответил отец.
   ѕ Правда? Ну ладно, нам пора: у нас только пятнадцать минут свободного времени.
   ѕ А у нас – сорок пять.
   ѕ Да. Вам повезло. Пока.
   ѕ Пока.
   Она медленно уходила вдаль, и я чувствовал, что теряю что-то важное, необходимое, совершенное. И не нужен был мне уже ни этот мрачный Петербург вместе с его пунцовым небом, ни милая моему сердцу Маша, которая все время говорит одно, чувствует другое, думает третье, а делает четвертое; и уж тем более не нужны мне были все остальные мелочи моей скучной, безрадостной жизни.
   А я даже не оставил ей номер своего телефона. Я чувствовал, что и она в тот момент была со мной абсолютно счастлива. Мозг можно обмануть – чувства не обманешь.
   И солнце опять зашло в огромную черную тучу, пришедшую из Кемера. Опять легко подул освежающий ветерок. Вскоре я вновь пошел на корабль, но уже влюбленный.

                7.
   О, любовь! Какая же ты бываешь разная: счастливая и несчастная, красивая и прекрасная, ответная и безответная, радостная и печальная, удивительная, поразительная, сногсшибательная, унизительная; духовная и телесная, романтическая и субромантическая, объективная и субъективная; первая, вторая, третья, четвертая и т.д. – в общем, все жизненные прилагательные и числительные, и даже больше, чем все. Мы живем, пока любим, и любим, пока живем. Жизнь создана для любви, а любовь – для жизни. Многие не понимают этого, и поэтому плохо кончают (жить, а не то, что вы могли подумать). Я понимаю это, но, видимо, тоже плохо кончу. А если результат один и тот же, то тогда зачем все это? «Зачем?» - вот вопрос, на который нет ответа.
   Но уйдем от этих общих фраз, слов и перейдем к конкретным персонажам. Я первый раз увлекся девчонкой, когда мне было всего пять лет. Ее звали Светой Кузнецовой. Она была на два года меня старше, и мне это казалось тогда такой большой разницей. И мне оставалось только петь:       
                Розовые розы
                Светке Кузнецовой,
                Светке Кузнецовой, однокласснице моей.
                Розовые розы
                Я дарю ей снова
                В память наших школьных,
                В память наших школьных дней.            
   Второй жизненный этап случился в девять лет. Это было первое мое большое увлечение. Ее на сей раз (раз на раз не приходится) звали Наташей Тихоновой. Вообще-то, мне только что в голову пришла одна мысль: «А, может быть, это и была любовь». Смотря, что считать гранью между увлечением и любовью.
    Первый и второй этап у меня прошли в санатории «Комарово». Потом я пошел в школу, сразу в шестой класс. Я долго искал ту единственную, красивую девчонку, которая б любила меня так же, как я ее. Но сейчас, трезво оглядываясь назад, я понимаю, что мой поиск был обречен на тупость, т.к. таких девчонок там не было, нет, да и, пожалуй, не будет. Сейчас я признаю свою ошибку, ошибку жизни.
    Но я не в чем не обвиняю Сидорову Машу. Я сам во всем виноват и за это понес самое суровое наказание: два года, месяц и девятнадцать дней беспрерывных душевных мучений, сопровождающихся беспочвенной надеждой и верой. А кроме этого, все перечисленные мои любовницы были ДЦП-шницами, чего нельзя сказать о четвертом этапе.
   Я никогда никого не любил с первого взгляда до 7 мая 2001 года. У меня обычно все продумано и взвешено. Но на сей раз все вышло иначе, а я не был готов к этому.

                8. Заключение.
    Я сидел на балконе отеля. Был темный южный вечер. Мрачно почерневшие море и небо, как казалось, были готовы разорвать глаза и выпить их до дна, не оставив ни капли. Но им мешала мерцающая на горизонте различными огоньками Анталия. Мощной струей огня она разрезала эту черную мглу. Я любовался этими огнями, но что-то сидело уже во мне. Тогда я и заплакал. Слезы лились медленно, не спеша.
   ѕ Что случилось? Почему я плачу? ѕ спрашивал я себя.
   И тут я понял, что где-то там, в сороках километрах от сюда, лежит себе на диванчике мое счастье, моя радость, моя любовь. И слезы еще быстрее и больше полились по моим щекам.
   А внизу веселилась беззаботная молодежь, и DIDO пела своим неповторимо нежным голоском, что хочет спать.
   А еще через шестнадцать дней я написал эту повесть.    
   Где же ты, любимая?
   Одни вопросы – не одного ответа.               
                23.05.01 14:13:06