Правдивые небылицы

Из серии “Правдивые небылицы”


Все случаи, описанные здесь, произошли на самом деле. Автор изменил лишь несколько имен, по причине того, что настоящие были им, по прошествии времени забыты, а также, в отдельных случаях, место и время действия.


                Про торт.


Был однажды какой-то праздник. Не помню уже какой, но заказали мне тогда огромное количество продуктов купить в магазине, плюс арбуз, плюс торт.
Вот купил я продукты, сложил их в большую сумку и иду домой. А сумка тяжелая. А я иду и думаю: “Ничего, приду и отдохну“.
Вдруг вспомнил про арбуз. Купил арбуз. Взял сумку в одну руку, арбуз в другую и дальше иду. Почти до дома дошел, когда про торт вспомнил. Пришлось немного вернуться и еще торт купить.
Взял я сумку в одну руку, арбуз в другую, а на локоть торт положил и подбородком его придерживаю. В магазине мне, между прочим, торт веревочкой не перевязали, потому как сказали, что “веревочки нонче дефицит“. Так что я торт  подбородком хорошо придерживаю, чтоб не упал. Иду и думаю: “ Ничего, вот приду домой и отдохну“.

Но уж очень тяжело было идти. Сумка мне пальцы режет, другая рука все арбузом балансирует, а еще торт. Стала у меня рука с тортом потихоньку опускаться. А я думаю, что до дома уж совсем не далеко. Как-нибудь дойду.
И тут как налетит ветер. И откуда он только взялся. Ведь не было же ветра, точно помню, что не было. Так вот. Налетел ветер и крышку с моего торта сдул. Все уж больно быстро произошло. Я захотел, все-таки, крышку то удержать. Но руки у меня заняты, вот я подбородком то ее удержать и попытался. Только ветер все-таки быстрее меня был, и крышки на торте уже не было.

Вот я со всего размаха всей моей физиономией в торт и угодил. Стою посреди улицы с сумкой, арбузом и тортом и глазами хлопаю. Народ уже потихоньку интересоваться стал, не кино ли снимают. Уж больно сцена с тортом знакомая. А я стою и даже вытереть лицо не могу, потому как в одной руке сумка, но поставить я ее не могу, я этой рукой еще то, что осталось от торта держу, а в другой руке арбуз, но я его тоже положить не могу, потому как для этого присесть надо, а присесть я не могу, потому что торт рукой придержать надо, иначе уроню, а придержать я не могу, потому что другой рукой арбуз держу.
Стал я думать, чем мне пожертвовать, тортом или арбузом. А народ  кругом собирается, и все сочувствуют, но помочь никто не хочет, а я и попросить не могу, потому что рот тортом залеплен.
Хорошо, что потом все же одна женщина помогла. Взяла у меня арбуз. Я торт в другую руку переложил. Поставил сумку, а на нее торт. Потом вытерся немного. Иду домой и думаю: “Вот приду и хорошо отмоюсь“.               


Про дядю Федю.

Вся родня моя по мужской линии происходит из деревни Иванцево Нижегородской области. Раньше эта деревенька совсем маленькая была, а сейчас, говорят, снова разрастаться стала. А раньше совсем маленькая была и каждый, как положено, всех других знал, и какие истории смешные с кем происходили, всем сразу же в деревне известны были.

Жил тогда в деревне мужик один по имени Федор. Мы еще совсем маленькими детишками были и звали его просто дядя Федя. Был дядя Федя необычайно огромного роста и силы.  Я до сих пор вспоминаю, как он за один раз целый стог сена вилами переворачивал. Нам, пацанам, любил он всякие поделки из дерева делать. Мне, помню, свисток из молодой рябины вырезал. Ну очень мне этот свисток тогда понравился.

Так вот, как и все мужчины в деревне, любил он тоже выпить и иногда напивался буквально до потери ощущения времени и пространства. Однажды возвращался он из соседней деревни с очередной пирушки, и не дойдя буквально нескольких сот метров до дома, упал и заснул. Все бы хорошо. Ну устал мужик, отоспался бы и встал. Только была тогда лютая зима, и снег был буквально до пояса. Такие снега тогда зимой были. Упал наш дядя Федя в снег и уснул. Его еще сверху немножко припорошило, никто его вечером и не заметил.
Сколько раз такие истории заканчиваются трагически. Правильно говорят: Много пить вредно. Да и в снегу спать для здоровья не очень полезно. Только все это нашего дядю Федю не касается.

Отоспался он в снегу, а к утру потихоньку замерзать стал. Нашли его доярки. Шли, как обычно, рано утром на дойку, да и услышали, как кто-то из-под снега орет: “Баба Манька, затопи ты печку! Опять всю хату застудила!“ По голосу его нашли, откопали и разбудили. Встал дядя Федор, и как ни в чем не бывало отправился домой на печку досыпать. И ничего ему не было. Даже насморк не подхватил. Ну очень мужик сильный был.

Как-то, помню, сидели мужики на улице по поводу какого-то праздника. Пили водку, разговаривали про жизнь. Мы пацанами бегали рядом. Иногда таскали что-нибудь со стола. На столе, по русскому обычаю, гора закуски. Как сейчас помню, разговаривает дядя Федор, выпивает стопочку водки, и, не смотря на стол, загребает своей огромной рукой все, что на столе находится и сует это себе в рот. Меня просто поражало, как это у него во рту столько всего помещается, что мне целый день есть нужно.

Вот смотрю я на дядю Федора, а он, насказывая про свой боевой Балтийский флот, где служил в свое время, сгребает со стола кусок хлеба, луковицу и коробок спичек и сует себе все это в рот.
Никто кроме меня этого не заметил. Я решил, что через секунду заметит это сам дядя Федор, но и он этого тоже не заметил. Рассказывая дальше, дядя Федор спокойно пережевывает то, что подобрал со стола.
Я подошел к столу, и стараясь перекричать выпивших мужиков, подергал его за рукав и сказал: “ Дядя Федя, а ты только что спичечный коробок съел.“ На что пьяный дядя Федя , повернувшись ко мне, ответил: “ Ничего, Игорек, в животе все перевариться“.
Ну крепкий мужик был.
               

Про скупого Савельича.


Какого только народа нет в деревне. Помню, возле хаты моей бабушки стоял высокий, добротный дом с резными ставнями и коньком на крыше. Жил там со своей семьей мужик по имени Савельич. Держал он хозяйство исправно. Имел участок большой и сад с самыми сладкими яблоками в деревне. Конечно же, эти яблоки не давали нам, мальчишкам, ночью спокойно спать.

Но был этот Савельич чрезвычайно скуп. Зайдет к нему, например, кто-нибудь из соседей, спросит: “Савельич, знаю, есть у тебя дрель новая и сверла всех размеров. Дай мне, пожалуйста, на сегодня. Я как раз телевизор купил, хочу антенну провести. А я потом, как положено, тебе проставлю“.
А Савельич отвечает: “ Конечно, Николаич, дам я тебе дрель“. и кричит жене в дом: “Женка, где там дрель моя, сосед просит!“, а сам за ухом чешет, мол “ смотри только дай, не поздоровиться“. Жена знак этот тайный из окна видит и отвечает: “Ты что ж это , Савельич, забыл, как еще на прошлой неделе ее куму отвез?“ “ Ах да. И верно“, говорит Савельич.“ Забыл совсем“.
Вот и приходится соседу ни с чем домой идти.

Так вот, как яблоки у Савельича созрели, захотелось нам, пацанам, их конечно же попробовать. Но Савельич был всегда на страже. Он и банки консервные на забор повесил, чтоб гремели ночью, и  даже кругом дощечки со вбитыми гвоздями, острием наверх, разложил. Злой мужик был. Только нашли мы способы и против банок, и против этих дощечек. И тогда решил Савельич сам в саду спать.

Когда мы его спящим в саду увидели, совсем у нас настроение упало. Думаем, ну все, не видать нам яблок как своих ушей.
Но на счастье был среди нас парнишка один. Звали его Мишка, а кличка у него была- “пупок“. Вот и говорит нам Мишка-пупок: “А что, пацаны, не проучить ли нам Савельича?“ и рассказал про свой план. Нам сначала страшно было, но он сказал, что все сам сделает, а мы только “на стреме“ стоять должны, чтоб никто из взрослых не помешал. Достал Мишка-пупок катушку ниток, иголку и перелез осторожно к Савельичу в сад. Я, помню, тогда очень боялся, чтоб банки не загремели, но все обошлось. Тогда Мишка осторожно добрался до Савельича и стал его одеяло к матрасу пришивать.
Уж как чутко не спал Савельич, только Мишка был еще осторожнее и вскоре знак нам подал, что все в порядке. Тогда мы тоже через забор перелезли и еще больше Савельича к матрасу пришили, для верности, а потом стали яблоки собирать. Собрали много, а когда уже уходили, Савельич проснулся.

Как он там, бедняга, крутился и кричал, вспоминаю я до сих пор. Народ в деревне тогда долго над этой историей смеялся, а Савельич свои яблоки потом аж в областной центр продавать возил, потому как всякий в округе, кто его со своими яблоками увидит, сразу же улыбаться начинает, а ему это жутко не нравилось.


Про Левку-челюсть.


Зимой, помню, прислал мой старый дружок, Левка Кузнецов, письмо. В письме писал, что была  у него свадьба, и фотографию свою прислал с женой Людмилой. Всякий, кто на фотографию эту посмотрит, никак понять не может, почему до армии у Левки кличка “челюсть“ была. Вроде нормальное лицо и челюсть как челюсть, только произошла с Левкой история одна, которую он сам рассказывать не очень любит.

По субботам приезжал к нам из райцентра зубной врач по имени Еремин Василий Иванович. Кабинет у него был в местном клубе на втором этаже, напротив библиотеки. Иногда у него много больных было, а иногда сидел он целый день в библиотеке, разговаривал с библиотекаршей Еленой Павловной или просто газеты читал.

Вот сидит он однажды в библиотеке и больных ждет, и слышит, как зашел к нему кто-то в кабинет и что-то там делает. Василий Иванович думает, что все знают, что в библиотеке он, и сейчас кто-нибудь в библиотеку заглянет. Но никто не заглядывает. И тогда встает Василий Иванович и сам в кабинет свой идет.

Что же он видит. Какой-то парень копается в его шкафчике с медикаментами и явно что-то там ищет. Спрашивает тогда Василий Иванович, как всякий врач спрашивает: “ Ну-с , что Вас беспокоит, молодой человек?“
Только молодой человек ничего ему не отвечает, а только рот раскрыл и головой по сторонам крутит. Испугался тогда немного Василий Иванович и из библиотеки Елену Павловну позвал. Она ему и объяснила, что есть, мол, в поселке местный дурачок по имени Тима. Он совсем безобидный и разговаривать не умеет, но речь немного понимает. Иногда заходит Тима к различным людям и денег на водку просит, или так что-нибудь стащит и цыганам продаст. В общем, гнать его надо из кабинета. Он хоть и дурачок, но прекрасно понимает, что здесь спиртом разжиться можно.
Но Василий Иванович, видимо, так испугался, что дал Тиме целый рубль и за руку из кабинета выпроводил.
Еще рассказала Елена Павловна, что вся семья Тимина немного не того. Мать запивает и работает в местной школе уборщицей. Еще есть у Тимы брат, тоже не в себе, а отца вообще нет.

Вот проходит немного времени и приезжает Василий Иванович снова к нам в поселок и опять ждет больных, но на этот раз в своем кабинете, потому как Елена Павловна в отпуск ушла и на огороде своем картошку копает.

А в это время дружок мой Левка работает в слесарной мастерской и чинит свой трактор. И то ли он зевнул слишком сильно, то ли яблоко слишком большое укусить захотел, только выворачивает Левка себе челюсть в самом неподходящем для этого месте.
Больно стало Левке. Собрались мужики. Кто-то сказал, что ударить надо несильно, что бы челюсть на место вправить. Стали Левку несильно бить, только кроме боли ничего не добились. Решили уже в райцентр его везти, но тут вспомнил кто-то, что суббота сегодня, а значит сидит в клубе Василий Иванович. Уж он то Левке точно поможет, постоянно ведь с челюстями дело имеет.
Хотели Левку отвезти, но он знаками показал, что не надо, мол, сам справлюсь. Сел Левка на свой мотоцикл и через пять минут у клуба был. Только зря он, все-таки, один поехал.

Вот входит он к Василию Ивановичу в кабинет. Рот у него раскрыт и сказать он ничего не может, а только все руками на рот показывает.
А Василий Иванович, вдруг, вместо того, чтобы первую помощь больному оказать, вскакивает со стола и начинает на Левку кричать: “Убирайся от сюда! Я уже один раз рубль твоему братцу на водку дал, больше ни копейки от меня не получите! Не так много я зарабатываю, чтоб рублями разбрасываться! Иди и сам заработай!“

Ничего не понимает Левка, но все же старается знаками разъяснить. Потом совсем отчаялся и решил на бумажке про челюсть написать. Только никакой бумажки у него не было, и тогда решил он на больничном журнале написать.
Очень не понравилось это Василию Ивановичу. Как только увидел он, что Левка к журналу потянулся, так сразу вскочил, схватил веник из угла и начал веником буквально Левку из кабинета выгонять.

Выгнал сначала из кабинета, но Левка снова пришел, потому как челюсть болит, а идти больше некуда. Тогда Василий Иванович снова веник схватил и уже на улицу Левку выгнал. По улице как раз люди шли. Они Левку опознали и про это Василию Ивановичу сказали.
Он тогда уже к Левке пригляделся и как специалист, конечно же, сразу про челюсть заметил.  Пригласил его в кабинет и быстро все на место вправил. Потом долго извинялся. А к Левке кличка “челюсть“ так и пристала.

Написал еще Левка в письме, что на свадьбу он и Василия Ивановича приглашал, и вместе они на свадьбе над этой историей смеялись. А дразнили Левку еще долго, пока он из армии не пришел, и сам пару челюстей своим обидчикам не вывернул.


Самый жуткий страх.


Отец мой, Николай Иванович, любил раньше на охоту ходить. Это сейчас он к животным разным бережнее относится, а раньше приходилось мне и зайчатиной питаться, что,  кстати, я не очень любил.

Так вот. Собрались как-то мужики на большую охоту. Это значит с ночевкой в дальний лес. Целый день искали они по лесу бедных животных, чтобы их убить, но никого не нашли, а к вечеру добрались до сторожки лесника, маленькой избушки в глубине леса, где и планировали заночевать.

Затопили они печку. Разложили на столе все, что их жены им  на дорогу насобирали, и решили горе свое охотничье замочить. После вкусной еды и теплой водочки завязалась, как и положено, беседа. Поговорили о политике, об урожае этой осенью, и вместе с другими темами затронули случаи разные, какие с кем случались, в том числе и страшные.

В основном говорили про свои детские приключения. Но вот говорит один мужик абсолютно серьезно: “Все эти страхи в детстве были, а вот у меня один страх на всю жизнь в душе остался. И страх этот что ни на есть самый жуткий. Вот представляю я, что засну, как-нибудь, летаргическим сном, и решат все, что умер я. И закопают меня ,как положено, в гробу в землю. И вот жутко мне представить, как проснусь я там, внизу, в своем гробу и нет мне пути наверх. И должен буду лежать я там внизу в темноте, пока не задохнусь или с голоду не помру“.

Завязался тут спор. Одни говорят, что при современной медицине определить умер человек или нет чрезвычайно просто. Другие говорят, что определяет смерть иногда постой деревенский врач. И если пульс слабый или еще что, то и за мертвого быстро принять можно. На отца моего, кстати, эта история тогда большое впечатление произвела.
К ночи совсем опьянели мужики и стали кто где спать ложиться.

Ночью захотелось моему отцу в туалет. Ну дело привычное, только когда открыл мой отец глаза, обуял его дикий и что ни на есть самый жуткий страх, потому что очнулся он в темном тесном месте, и прямо перед лицом грубо строганные доски. И вот вспомнил мой папка все те истории, что раньше слышал про заживо закопанных, и стало ему ужасно страшно и за себя обидно, что так рано помирать придется. Попробовал он руками доски приподнять, но как он не старался, ничего у него не вышло. Совсем отец мой отчаялся и уже с горя чуть не зарыдал. Как вдруг послышался ему шум какой то, и как будто шум этот был сверху.

Закричал тогда мой папка так сильно, как только мог, чтоб там наверху его услышали и побыстрей откопали: “Люди, помогите! Здесь я, внизу, живой! Откопайте быстрей, а то задохнусь!“
И кричал он так до тех пор, пока свет не зажегся и сонный голос не сказал: “ Ты что, Иванович, совсем сдурел с перепоя! Это ж мы тебя сонного на печку положили. И не гроб это вовсе, а потолок у лесника такой низкий. Да, тесновато там, но внизу места больше нет. Так что спи наверху, и другим спать не мешай“.
Успокоился тогда мой папаня и дальше стал спать. И было ему так легко и хорошо на душе, что живой он еще.


                Про то, как поссорились Петр Евгеньевич и  Николай Иванович.

Жили у нас в поселке два мужика. Один, Петр Евгеньевич работал водителем автобуса и развозил по утрам рабочих, лес рубить, а по вечерам забирал их домой. Другой, Николай Иванович был уже на пенсии, а раньше слесарем в колхозе работал.
Сидели они часто по вечерам на скамейке возле своего дома, потому как жили их семьи в обеих половинках одного дома, разговаривали, газеты читали или просто всех проходящих рассматривали.

Вот сидят они однажды вечером и на всех, кто проходит смотрят, а со знакомыми здороваются. Вдруг видят, идет по дороге мужик, совсем пьяный, то есть, как говорят в народе, “ на автопилоте“. Мужик этот, по каким то признакам дорогу от всей остальной местности отличает, но на столбы и остальные препятствия у него уже сил не остается. Поэтому он на все, что на пути встречается, натыкается, спотыкается, падает, но снова встает и мужественно дальше свой путь продолжает.

“Смотри, как набрался, под завязку“, говорит Петр Евгеньевич,“ до дома точно не дойдет. Упадет где-нибудь и уснет“.
“Да он уж сколько раз падал, а все равно встает. Я думаю, что дойдет“. отвечает ему Николай Иванович.

А мужик в это время зашел за угол и пропал. И стало тут мужикам ужасно интересно, дойдет пешеход тот до дома или упадет все-таки. Встали они тогда со своих насиженных мест и пошли скорым шагом мужика того догонять.
“Он, наверно, в Городище живет. Там геологи что-то бурят, и вагончики их стоят. Этот на рабочего похож, что я недавно подвозил. До Городища еще добрых полтора километра будет. Думаешь дойдет?“ говорит Петр Евгеньевич.
“ Ха, думаю! Да я поспорить готов на что угодно.“

Сказано сделано. Поспорили мужики на ящик пива. Про спор этот тут же прохожие прознали. Собралось уже немало народа. Все за мужиком идут. Впереди мальчишки, следят идет еще или нет. За ними наши спорщики, а за ними и все остальные. Как до конца поселка дошли, так вообще толпа большая собралась, как на похоронах или майских праздниках.

Мужик тот и вправду из Городища был. Дошел он кое-как до своего вагончика, стукнул раз в дверь, да тут же на ступеньках окончательно и упал. Из вагончика его женка выскочила. Ее толпа народа немного испугала, но когда ей кто-то про спор рассказал, не сказала она ничего, а только посмотрела зло так да взашей мужика своего горемычного в вагончик затащила и дверью хлопнула.

“Ну как? Прав я все-таки оказался.“ говорит Николай Иванович.“ Дошел он все-таки. Теперь ты пива купить должен. Только покупай лучше свежего. Его в пятницу обычно подвозят.“
А Петру Евгеньевичу вдруг обидно стало, что проиграл он, вот он и отвечает:“ Это ты пиво покупать должен. Потому как не ты выиграл, а я. Мужик то в дом свой так и не вошел. Если б здесь двор какой был, а так вагончик и есть его дом. А туда он не вошел, туда его жена затащила. Не буду пива покупать. И не денег мне жалко, а из-за принципа“.

Стали они тогда громко спорить, кто из них прав. Народ тоже на две половины разделился. Одни говорят, что прав Петр Евгеньевич, другие, что Николай Иванович.
Совсем разозлились мужики. Все уже разошлись, а они все возле своего дома стоят, и каждый свою правду отстаивает.

С тех пор не видели их вместе на одной скамейке. Говорят, что до сих пор друг с другом не разговаривают.
А мужик тот с Городища вовсе не пьяница какой-нибудь был, а самый обыкновенный бульдозерщик-Леня, и даже, говорят, за отличную работу осенью фотоаппарат “Смена“ от профсоюза получил.


                Про то, как мой отец Варвару-сплетницу проучил.

Жизнь  в маленьком поселке вся на виду, потому как народа мало, и всякий про другого все знает. Что с кем происходит, всем сразу известным становится. Другое дело, когда ничего ни с кем не происходит, и тогда люди отдельные, у которых фантазия шибко работает, истории разные про других выдумывают и всем это рассказывают. Короче, сплетни это называется. Вещь очень нехорошая.

Стал кто-то в поселке сплетни распускать, будто отец мой по выходным в райцентр один уезжает и в тайне от жены там семейные деньги прокутывает. Моему отцу это конечно не нравилось. Он и вправду в райцентр часто по служебным делам уезжал и сплетни эти его просто из себя выводили. Его жена, моя мама, во все эти сплетни не верила. Но когда она меня маленького в коляске погулять вывозила, народ на нее на улице таращился, и она это, конечно же, замечала.

Вот однажды пришел отец мой с очередного дежурства усталый, а маму срочно в больницу к больному вызвали, и пришлось ему меня на прогулку на улицу вывести.

Я себя уже в таком возрасте не помню, но думаю было мне тогда в коляске хорошо и приятно спать. Но как со всяким младенцем случается, случилась и со мной маленькая неприятность. Стал я во сне морщиться и хныкать, и почувствовал папаня мой в воздухе неприятный запах. Понял он тогда сразу, что кроме прогулки обеспечена ему сегодня опять большая стирка, и должен он будет подгузники мои от неприятности этой вонючей отстирывать.

После дежурства делать ему это чрезвычайно не хотелось, и как настоящий офицер, принял он в этой критической ситуации оперативное решение, снять с меня обкаканые подгузники и просто их выбросить.

Вот вытянул он из коляски мое бельишко, завернул брезгливо в газетку и стал оглядываться, куда бы его бросить. Как назло ни урны, ни мусорного ящика поблизости не было. Отошел тогда мой отец немного в сторонку, огляделся, не видит ли никто, и положил пакетик этот просто под кустик, да запихнул подальше.

Происходило это все недалеко от продовольственного магазина, где небольшая толпа женщин заняла очередь за хлебом, который “вот-вот подвезти должны“. Одна из них, Варвара, очень любопытная и болтливая женщина, моего отца за этими манипуляциями увидела. Позвала он других да и говорит всем: “Смотрите, не зря я говорила, что Грачев семейные деньги пропивает. Вот он опять пол получки под кустом спрячет, а вечером придет и заберет, а потом пропьет“.

Не все ей поверили, но никто другой причины такого странного поведения отца моего придумать не смог (коляску за кустами никто не увидел). И решили тогда женщины переждать, когда он уйдет, пакетик забрать и как доказательство маме моей принести да наказать, чтоб за мужем своим лучше следила и без причины в райцентр не пускала. Дождались они когда отец мой ушел. Вышли из укрытия. Варвара пакетик этот взяла. Хотели женщины сначала посмотреть, сколько денег Грачев из семьи тащит, но Варвара сказала: «Нет. Пусть женка его сама откроет и все деньги перечитает. А вдруг пропадет еще что-нибудь. Не будем открывать“.

Пошли они тогда к дому, где мы жили. Совсем про очередь в ситуации этой драматической забыли, а по пути маму мою встретили, которая с работы скорым шагом домой возвращалась, потому как меня кормить уже давно пора было.
Рассказали тогда женщины наперебой про мужа ее преступления, а в доказательство пакетик этот передали. Собрались тогда все кругом и в молчании гробовом пакетик  раскрыли.

Что они там обнаружили, мы уже знаем. Варвару после этого случая больше никто не слушал. Слухи в поселке моментом прекратились. А подгузники эти моему отцу постирать все-таки пришлось.


                Про то, как меня из роддома везли.

Раз уж речь о моем детстве зашла, расскажу еще, как отец меня из роддома забирал. Человек я по своему физическому сложению довольно крупный и родился между прочим весом в пять с лишком килограмм. Мой отец, когда впервые меня в окне роддома увидел, закричал нянечке, которая меня показывала:“ Да нет! Мой только вчера родился, а не две недели назад!“

Когда время пришло меня и маму из роддома забирать, одел отец свою парадную форму и на “газике“ с товарищем к роддому подкатил. Взял он меня осторожно в первый раз на руки совсем закутанного (на улице начало весны, и было еще довольно холодно) и держит совсем не умеючи. Ему тогда еще нянечка сказала: “Ты что же это ,лейтенантик, ребеночка так держишь? Это ж тебе не автомат“. И показала, как правильно надо держать.

Вышли родители мои, сели в машину и поехали домой в поселок. Папа со мной на руках сел на заднее сиденье, а мама села впереди, потому как сзади вещи еще какие то лежали, которые водитель должен был отвезти. Он хотел их сначала переложить, но мама сказала: “Не надо, мы и так доедем“. Ехать то было всего полчаса.

Ехали сначала молча. Через некоторое время говорит папа: “Ну давай посмотрим, как он там. Что-то молчит. Наверно молчуном будет“.
“Посмотри“, говорит мама, “только осторожней разворачивай, не разбуди“.
Стал папка мой меня из одеяльца разворачивать, только никак что-то найти не может. Он и слева покопается, и справа, и все только одно одеяльце. Говорит он тогда маме: “Что-то уж больно плотно его запеленали. Никак найти не могу“.

Мама тогда заволновалась. Говорит: “Открывай побыстрей. Задохнется еще“.
Стал папка дальше одеяло тормошить, а меня все нет и нет. Остановили тогда машину. Стали родители мои непутевые меня в одеялке искать. Искали, искали пока не нашли мои НОГИ на том месте где лицу положено было быть.
Оказалось, что когда нянечка моему отцу показывала как меня правильно держать, взял мой отец меня правильно, да только ногами вверх, да так почти до самого дома и довез.
Перепугались тогда мои родители не на шутку. Распеленали меня совсем. Но я спокойно посапывал и никаких неудобств при транспортировке моей не почувствовал. Довезли до дома меня со всеми предосторожностями, чтоб еще раз не перевернулся.

Вырос я вполне нормальным. Как уже выше говорил, физически даже очень ничего. А что касается умственных отклонений, то ни друзья, ни соседи пока не жаловались, а жена моя, Света, так та вообще во мне души не чает, за что ей и спасибо.


                Про голову.

Неприятности в поселке хотя и редко, но все же происходят. Нашли путейцы под откосом железной дороги труп мужчины. Решил этот мужчина, видимо, с поезда на ходу спрыгнуть, да сил своих не рассчитал, вот и попрощался с жизнью. А может и “помог“ кто-нибудь. Поезда у нас скоростные проходят. Народ в них разный ездит. Так вот, труп то путейцы нашли и милицию, как положено, позвали, все запротоколировали. Только труп тот без головы оказался. Ее как не искали, и кустарники прочесывали и с собакой тоже, да так и не нашли.

На следующий день, уже ближе к вечеру, возвращался с рыбалки мужик один из нашего поселка, Бобров Василий Михайлович. Шел он вдоль железной дороги, потому как так ближе было, и увидел между шпал ее, голову. Всякий другой струхнул бы маленько, но только не наш дядя Вася. Прошел он в свое время две войны, конечностей отдельных много повидал, да к тому же про труп уже слышал. Новости в поселке быстро распространяются. Непонятно ему, конечно, было, как это голова аж за восемнадцать километров от места происшествия закатилась, но это уже милиция разобраться должна, а также уголовный розыск.

Стал дядя Вася рассуждать. Конечно надо было бы в милицию сообщить и дать им самим все посмотреть и сфотографировать,да только телефон ближайший километра за три будет. Да и вечер уже, наверняка ни до кого не дозвонишься. Да и голову здесь тоже оставить нельзя. Не ровен час, еще кто-нибудь со слабыми нервишками на нее наткнется или собаки поедят. Осмотрел тогда дядя Вася место получше, чтоб потом найти проще было. На том месте, где голова лежала, колышек деревянный вбил и понес голову в поселок.

Отец мой тогда главный по политической части был, самый сознательный значит. К тому же юрист. К нему часто народ по разным спорным вопросам советоваться приходил. К нему дядя Вася голову и понес.

Отец мой, как самый сознательный, голову конечно же взял. Договорился с Василием Михайловичем на завтра с утра в райцентр в милицию ехать и понес голову к соседу своему Свечникову Александру Николевичу.
“ Саша“, говорит ему отец,“ у меня дети малые везде, где не положено, шастают. Найдут еще чего доброго голову эту. А ты один, со старушкой-мамой живешь. Подержи ты эту голову у себя до завтра, а завтра с утра я у тебя ее заберу. А маме своей ничего не говори.“
“А что“, отвечает Сашка,“ у меня в холодильнике вон две недели голова сома большого лежала, так одну ночь и человеческая полежит. Давай сюда твою голову.“
Взял он голову. В газету завернул, в целлофановый мешок положил и подальше в холодильник запихнул.

У нас возле дома фонарь большой стоял. Под ним мужики вечно до полуночи в домино играли. К ним Сашка и пошел. А чуть позже пришла с работы Сашкина мама, Анастасия Ивановна, она во вторую смену в тот день работала, и стала как обычно думать, что бы это ей на завтра на обед Сашке приготовить. Посмотрела в холодильник, а там что-то круглое в газету завернуто. Подумала, что это Сашка кочан капусты с колхоза приволок, и решила назавтра щей сварить.

Ровно в десять вечера потряс поселок наш страшный крик. Мужики со своих мест повскакали и к Сашкиному дому бросились. Впереди всех Сашка бежит. Он уже самое плохое предчувствует. Обнаружили Анастасию Ивановну на полу с ножом в руке в глубоком обмороке. А на столе голова лежит, которую Анастасия Ивановна по близорукости своей сначала полностью развернула, а потом уже как голову опознала.
Сашка потом большую взбучку получил. Голову назавтра в райцентр отвезли, а Анастасия Ивановна еще долго к холодильнику подходить боялась, и все ей там покойники мерещились.               


                Про важность внимательности в переводе.

Моя любимая учительница, Анна Яковлевна, всегда говорила: “Внимательность и усидчивость, вот что самое главное в изучении иностранных языков“.

Что касается усидчивости, то здесь нам, студентам,  ее не занимать. Изучение иностранных языков, вещь довольно специфическая. Если какой другой предмет, математику например, и про себя учить можно, то иностранные слова постоянно вслух учить нужно, чтобы произношение лучше было.

Пройдешь ,бывало, по коридору общежития, где первокурсники живут, так и слышишь со всех сторон: “Э............У............О.........“. Это новички звуки иностранные разучивают.
У нас в комнате жил студент один, Сергей, так он во сне постоянно разговаривал. Мы уже всей комнатой с нетерпением ждали, когда Сергей на слова перейдет. Надоело каждую ночь :“ Оооооо Кх Кх Ээээээээ...“ слушать.

На третьем курсе студенту тоже не сладко. Начинаем изучать второй иностранный язык. Тому, кто и с первым не в ладах, особенно трудно. Часто слова смешиваются. Иногда вместо одного слова другое, совсем из другого языка, произносится, вот и получаются казусы всякие. Однокурсник наш подрабатывал в “Интуристе“ переводчиком. Студенты-языковеды часто так делают. Подвел он как то в Ленинграде группу туристов-немцев к памятнику фельдмаршалу Кутузову и хотел им объяснить, что у того только один глаз, да по невнимательности вместо немецкого слова “глаз“ употребил английское, а на немецком это слово совсем другое значение имеет. Вот в итоге и получилось, что полководец наш великий не с одним глазом на постаменте стоит, а с одним яйцом.

Со студентом этим, кстати, постоянно случаи какие-нибудь происходили. В музее Великой Отечественной войны, например, рассказывал он туристам про наших героев-снайперов. На беду свою решил он, почему-то, что слово снайпер немецкого происхождения. Туристы слушали его рассказ очень внимательно. В конце подошел руководитель группы, горячо поблагодарил за темперамент, и спросил напоследок: “А кто это такие “шнайпера“?“

Но самый, по-моему, интересный случай произошел в Москве со студенткой одной, которую Марина звали. Она тоже подрабатывала в “Интуристе“ гидом-переводчиком и встречала в “Шерементьево“ группу туристов из Германии. Вот стала она с руководителем группы по-немецки разговаривать и нечаянно  вместо одного слова “оформление документов“ употребила другое “аборт“ (а слова эти в немецком очень похоже звучат) и абсолютно этого не заметила. Произошел тогда в “Шереметьево“ приблизительно следующий разговор:

“Здравствуйте“, сказала Марина.“ Я ваш гид-переводчик из “Интуриста“ . Меня зовут Марина и я две недели буду сопровождать Вас в путешествии по нашей большой стране.“
“Здравствуйте“, говорит ей руководитель-немец. “Нам очень приятно, что такая симпатичная девушка будет нашим гидом. Сейчас мы возьмем наш багаж и можно  отправляться в путь.“

“Вот и хорошо“, отвечает ему Марина. “Раз  у нас есть несколько минут, то я поднимусь на этаж выше и быстренько сделаю аборт.“ ( Еще раз повторяю, что Марина не заметила, что употребила неправильное слово. Она то имела в виду: “Сейчас поднимусь на этаж выше и оформлю документы“.)

“Как?“, восклицает руководитель группы. “Сейчас? Здесь? В аэропорту?“
А Марина подумала, что немцы про наших бюрократов наслышаны и удивительно им, что она так быстро все документы оформит. Вот и захотелось ей немножко похвастаться:
“Да.“ говорит она. “Здесь в аэропорту есть для этого все условия. И уверяю вас, уже через пять минут я буду готова. А встречаемся мы на этом месте, а потом сразу в автобус и в гостиницу“.

Справилась она довольно быстро. Когда назад к немцам подошла, заметила, что вся группа на нее так удивленно смотрит, но ничего не сказала. Зато немцы сразу вежливо
про самочувствие спросили. “Самочувствие мое хорошее“ так же вежливо ответила им Марина.
Все две недели относились немцы к Марине очень бережно. И вещи ей не давали тяжелые носить и про самочувствие постоянно спрашивали. Только к концу путешествия, на прощальном вечере, завели они разговор про наше здравоохранение, тогда вся история и раскрылась.
Вот что значит внимательность в употреблении иностранных языков.