Тонна одиночества

Мы никогда не испытываем истинного наслаждения
 от общения с собой, т. к. никогда не страдаем
от его недостатка.
Он хотел его всегда. Сколько себя помнил, сколько жил, каждый миг, даже во сне он хотел его. Но ему не удавалось даже приблизиться, ни разу, никогда. Он сходил с ума, но тихо, так, чтобы никто не узнал, не заметил. Он ни на минуту не забывал о нем. Он ждал. Он вожделел. Он звал, повторял, словно заклинание: «Я хочу тебя, одиночество».
Но они отбирали, захватывали его время, его силы, его внимание, а он не мог, не имел права им сопротивляться. Ведь если бы он замкнулся в себе, оторвался от общества, они бы досаждали ему еще больше: они бы следили за ним, пытались бы его лечить, поместили бы в какое-нибудь заведение, заставили ходить на процедуры, проводили бы регулярные осмотры… Нет, он хотел не этого.
Он понял это еще в детстве. Тогда было тяжелее всего: они все время беспокоились, сюсюкали, хлопотали. Им казалось, что ему необходимо внимание, как можно больше внимания. А уж если ему случалось разбить коленку! А когда он сломал руку! Какое же это было испытание. Но никто не знал о его желании, никто не догадывался, как они все его раздражали. Он очень рано понял, что чем меньше им перечишь, чем точнее исполняешь их указания, тем меньше они тревожат тебя, тем меньше обращают на тебя внимания, тем больше драгоценных минут одиночества. Но даже эти мгновения все время омрачались сознанием, что сейчас скрипнет дверь, зазвонит телефон, позовет чей-то голос… Это длилось бесконечно, не прекращаясь ни на минуту: общение, общение, короткое затишье, наполненное горько-сладкой тревогой, снова общение. Но он научился противостоять им. Он угадывал их желания, ту реакцию, которой они ждали от него, которой хотели, и он подчинялся, он делал все для них, а им ничего не оставалось, как уйти… но они всегда возвращались. Навязчивые призраки повседневности. «Какой послушный мальчик», «блестящий ученик», «классный парень», «он такой… внимательный», «душа компании», «перспективный сотрудник», «прекрасный руководитель», «он умеет найти подход к человеку», «мечта, а не начальник» - говорили они о нем. Да, выполняя их требования, следуя их пожеланиям, он достиг этого, но все это было ему не нужно.
Что же ему было делать? Где искать одиночества? Его не научили этому, они, всегда стремившиеся утолить свою жажду общения, не придумали еще места, где человека ждала бы тонна одиночества, свежая, нераспечатанная, целая, не испробованная, вожделеющая его так же, как и он ее… И он просто бродил по улицам. Он где-то вычитал, что в толпе человек более одинок. Неправда. Если ты куда-то спешишь, значит от тебя чего-то хотят, и сознание этого не дает тебе покоя. Если же ты просто бредешь, или стоишь, то ты мешаешь им, и они хотят, чтобы ты исчез. Они все время чего-то хотят. Он почти физически ощущал щупальца их желаний, тянущихся к нему, запутывающихся в своей иррациональности, умирающих, рождающихся, вечных. И все равно он предпочитал улицы, здесь он хотя бы не должен был исполнять их желания, они вскоре сами забывали о них. Только иногда у него спрашивали время, или как пройти на улицу N/такуйскую или в переулок такуйтовский, но он научился вычислять, выделять их из толпы и обходить.
В тот раз он тоже бродил, стараясь не глядеть на них, чтобы не видеть ненасытных глаз, но, как всегда старательно, избегая «подозрительных вопросников». Он почти успокоился, хотя это удавалось редко: постоянное напряжение, необходимость следить за всеми изменениями в теле толпы. И все-таки к нему подошли. Совершенно неожиданно хорошо одетый мужчина, которому явно не требовалась подсказка, протянул ему визитку. Без слов, без лишних движений, не останавливаясь: просто сунул в руку тисненый картон и пошел дальше. Даже такое маленькое происшествие выбило его из колеи, хотя он был почти благодарен странному господину за то, что тот не втянул его в разговор. Но и визитка сама по себе означала какое-то предложение, желание. «Ну почему именно сейчас, когда все было почти хорошо?». По инерции он продолжал лавировать между ними, зажав ненавистную визитку в руке. Только через несколько минут он оторвался от созерцания внутреннего беспорядка и сообразил рассмотреть ее: «Центр нейтрализации гиперактуализированной экзистенциональности, профессор … », далее следовали адрес и телефон. Это было странно. Чего хотел тот человек, нужно ли делать что-нибудь или просто забыть? Думая об этом, он сам не заметил, как вышел на улицу, указанную в визитке.
Скромная серая вывеска Центра, занимающегося непонятно чем, была на удивление нетребовательной. В ней не было строгости, присущей официальным учреждениям, не было и навязчивого неонового блеска увеселительных местечек, и вычурной показательности витрин. Неброская серая табличка рассказывала о себе только тем, кто хотел узнать. И он зашел. Его охватила прохлада серых каменных плит, она была так похожа на его мечту. К нему никто не кинулся, не обратился, не окликнул, не стал выяснять, чего он хочет, и зачем пришел, не стал предлагать, выспрашивать. Тишина безмолвно пропустила его в свои владения. Столь же беззвучно ожидал в холле знакомый незнакомец с улицы, даже не кивнув, направившийся куда-то в глубину молчаливого здания. Он последовал за этим странным человеком. Он сам не смог сразу понять, почему идет на поводу у них, почему не пытается избавиться от такого ненавязчивого призыва, хотя это несомненно было бы легко. Лишь когда незнакомец остановился и бесшумно распахнул перед ним дверь, его осенило. Впервые он хотел чего-то от них, кроме покоя. Они сумели озадачить его, заинтриговать, пробудить его желания, его интерес. Да, он хотел. Хотел узнать, что кроется за этим приглашением, что ему предложат. И самое главное, что подкупало и завораживало, он мог в любой момент отказаться и уйти, он был уверен, что ему не стали бы препятствовать.
Тем временем владелец кабинета пригласил его сесть и разместился сам в одном из кресел напротив аквариума, слегка повернутых друг к другу. Некоторое время оба молчали, наблюдая за пузырьками воздуха, потом незнакомец заговорил:
- Вы выглядите несчастным.
- Мои друзья говорят иначе.
- У вас нет друзей. Возможно, это будет для вас неприятно, но я все же попросил бы меня выслушать. Вы одиноки, но вам этого мало. Единственное ,чего вы хотите, это абсолютный покой совершенного одиночества. Вы устали от людей, от их требований, но вы справляетесь с собой, чтобы они не тревожили вас еще больше.
- Почему вы так решили, и зачем собственно вы меня сюда пригласили таким странным образом?
- Дело в том, что наш центр занимается изучением методов разрешения психологических проблем.
- Что же в этом необычного. Любой психолог…
- Простите, что перебиваю вас. Но это не совсем так. К психологу человек обращается только когда он считает, что у него есть проблема и ему нужен совет. Но дело в том, что проблемы есть у каждого человека, даже если он об этом не подозревает, не считает это проблемой. Это часть его личности, она была с ним всегда. Он просто не знает, что от этого можно и нужно избавиться, а это отравляет ему жизнь, не дает развиваться. Очень сложно вычислить, что именно не дает ему покоя, но есть некоторые люди, способные осознать, что им мешает. Таких людей мы можем вычислить. Вы один из них. Что же касается необычного приглашения, дело в том, что он был наиболее приемлем в вашем случае, да вы, наверное, сами это понимаете. Если вы способны довериться нам, я бы для начала предложил вам пройти тест, который поможет нам определить дальнейшие методы… - незнакомец запнулся, опасаясь, что продолжение может не понравиться ему.
- Лечения. Я не боюсь этого слова. Я сам нахожу, что мое состояние сродни заболеванию. Я согласен попробовать. Мне хотелось бы верить, что это действительно может мне помочь. Да, вы кажется не представились…
- Можете звать меня так, как вам нравится: у нас нет имен. То ощущение, которое человек вызывает в вас, и есть его имя. Если вы не против, я буду называть вас Мар.
- Море по-французски?
- Возможно по этому, впрочем, не уверен.
- В таком случае, мистер Анноун, давайте приступим.

Незнакомец, нареченный Анноуном провел его в странную серую комнату, содержавшую кресло с датчиками, пару стульев и экран.
- Присядьте сюда, я прикреплю датчики и буду задавать вам вопросы. Компьютер, оценивающий ваше состояние, сформулирует проблему и погрузит вас в сон. Затем он будет искать решение.
Кресло, несмотря на странную форму, оказалось анатомическим. Он погрузился в мягкие изгибы и почти сразу же почувствовал прикосновения датчиков, прикрепляемых умелыми руками. 
- Какие руки у смерти?
- Прохладные.
- Что такое равнодушие?
- Это когда вы не существуете.
- Вас раздражает ваше умение говорить?
- Да.
- Кто хочет быть лучшим?
- Тот, кому этого никогда не добиться.
- Почему легкость, с которой мы принимаем чужие жертвы, нас не пугает?
- Потому, что они жертвуют не нам, а себе.
После ответа на последний вопрос он почувствовал, что засыпает…
«Я облачко. Я плыву один и я счастлив, но наползает страшная большая туча и вбирает меня в себя. Я не могу ничего поделать и сливаюсь с ней. Потом мы проливаемся дождем. Она выжимает меня по капельке. Я капаю и думаю: «Если там, где я прольюсь, что-то вырастет - хорошо. Не вырастет - тем лучше. Меньше облаков - меньше туч. Больше неба».
 Он был один в пространстве, он падал. Он не знал, что ждет его внизу, или вверху - он не знал, куда он падал. Просто полет, погружение, вне времени, вне жизни. Но тут появились они, их руки. Сперва несколько, потом все больше и больше: они цеплялись за него, то ли желая удержать, то ли пытаясь удержаться. Но они все хотели его, тянулись к нему, хватали, рвали. И вот он уже в сплошном комке рук, слепо сжимающих его своей кишащей массой.
В ужасе он проснулся. Прохлада после потных прикосновений принесла облегчение, но он все еще боялся, открыв глаза увидеть их. Вокруг разлился голос Анноуна:
- Вы видели это. Вы боитесь чужих желаний, они мешают вам. Если вы готовы, еще несколько вопросов, - легким кивком он открыл дорогу речи незнакомца, а возможно, и новой пытке, - Что значит для вас право на жизнь?
- Это право на боль и на смерть.
- Что такое человеческие отношения?
- Кладезь требований и желаний.
- Что такое вечность, проведенная с одним человеком?
- Это вечность проведенная с собой.
Снова накатил сон…
«Тучка! Я так хочу, чтобы ты умерла и открыла небо, но перед смертью ты заплачешь дождиком, вырастут цветы и деревья и закроют его. Они умрут. Но прилетит другая, и снова прольется… Тучка, не умирай!»
Он был в лесу. Шел между деревьев, продирался сквозь кустарник. Ему мешали ветки, его раздражали голоса птиц, вокруг вились насекомые. Он был единственным человеком, но природа не оставляла его в покое. Она кричала и ухала, шуршала рядом, кусала, цепляла сучками, пронзала ветром, резала камнями. Он был здесь лишним, она хотела, чтобы он ушел. И снова забытье, но не пробуждение.
 «Тучек больше нет. Только небо и я, только я и небо. Но почему же я его не вижу? Это я, все из-за меня. Я такой большой: я закрываю небо. Я должен умереть.»
Они оставили его, они не видели, не слышали, не чувствовали, что он есть. Им больше не было до него дела. Они просто шли сквозь, не требуя, не претендуя на его внимание. Но он не был одинок. Только одно существо мешало ему, не давало успокоиться ни на минуту, изводило и изматывало. Только одно существо не оставило его в покое - он сам.