Исповедь Богородицы

“Рядом на больничной койке сидела пара:
старая женщина и ее сын в пижаме.
Он сидел, поджав ноги, положив голову
на материнское плечо. И они замерли
в печальной отстраненности.
Они были друг у друга и вместе выживали.
Сын собирался спасать человечество.
Тупел от уколов. А она подставила
свое плечо: вместе спасать. Вместе тупеть.”
   Виктория Токарева “Лавина”


Я подарила тебя миру. И мир помнит тебя. Ты стал одним из его самых великих и известных. А я помню твою первую улыбку, первые шаги и слова, обращенные ко мне. Я все это помню. Как и восторженные взгляды учеников твоих, злобу врагов, подозрительность. И я — любая мать поймет меня — помню каждый миг его умирания. Мой сын, мой и не мой... Но какая разница, я все равно оплакивала твои раны и умоляла небо о невозможном спасении.
Являлся ли мне ангел, тогда перед радостью твоего появления? Вот этого я уже не помню. Целых тридцать лет ты был мне утешением и отрадой, лучшим из сыновей — это ли не чудо? Когда же ты решил идти по свету и дарить людям “слово Божье”, разве я могла тебе перечить. Ведь ты был всё, что я имела.
Ты решил посвятить себя истине и шел избранным путем. Я всего лишь слабая земная женщина, что мне твои речи, сынок? Ты говорил мудро и красиво, я гордилась тобой, верила тебе. Когда же мои земляки обвиняли тебя в кощунстве, сердце мое обливалось кровью. И ведь верно, по еврейским законам ты был еретик, преступник. Но я забыла обычаи отцов, как и все, кто верил тебе. Мы поверили, что ты — свет миру, Знак ему. Но каково было мне, мальчик мой милый, постигать эти истины?! Я радовалась твоим радостям, но с каждым днем мне становилось все яснее, что народ мой не пощадит тебя. Сердце матери пророчествовало мне это еще до твоих откровений. И я смотрела на твое лицо, светившееся любовью к людям, и на душе у меня было так тяжело: ты уже не принадлежал миру, и я не могла взять тебя и увести от беды, как в детстве. Я любовалась тобой, и сама не верила, что ты мой сын. Всё больше верила что ты — Его. Слезы лились из моих глаз, когда ты въехал в Город под радостные крики и приветствия. Слезы радости или обреченного знания, разве это теперь важно?
Ты помнил обо мне до последнего часа. И я благодарна тебе за твоего юного ученика: он стал мне любящим сыном, а я старалась быть ему доброй матерью. Но всё никак не могла забыть твой стон Господу. Тот, что отозвался в душе моей эхом: для чего Он тебя оставил?! Видела я, как ты умирал, и горе разрывало мое сердце. Я смотрела на твои любимые окровавленные ладони и видела тысячи тысяч ладоней, сжатых в мольбе — во имя твое, стискивающих оружие — во имя твое, протянутых просяще — во имя твое. Я смотрела на капли крови из-под терния и видела, как дальние потомки врагов твоих молятся и плачут, боятся и умирают (за не менее колючей проволокой) от издевательств более изощренных, чем чинили над тобой. И простила я их, и пожалела — вслед за тобой.
И ты воскрес. Когда мне сказали — я поверила, как верила всему о тебе. Я радовалась за тебя и благодарила Его. Тебе не в чем упрекнуть свою мать: я старалась жить, как ты велел. Мне ведь оставался недолгий срок на земле. На той земле, где тебя распяли. Ты вспомнил обо мне и позвал. Вот и снова я с тобою.
Я слышу всех этих людей, что просят меня — меня! — о своих невзгодах и надеждах. Что я могу, люди? Я всего лишь любящая мать, которой Он дал необыкновенного сына, на земле и на небе. Но я научилась (если только этому можно научиться): теперь я люблю и всех вас, и обо всех вас болит у меня сердце, дети мои. Я помолюсь за вас, чтоб вы могли верить и умели любить.
Аминь.