Божественный наркоз 1 часть

Руки  держали пачку желтоватых бумажных листов, исписанных мелким суетливым почерком.

 ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ:  Два человека сидели на скамейке. Скамейка была белая.  Люди - рыжие. Погода - отвратная.
-  Послушай, друг, - сказал один из них, тот,  который сидел ближе  к другому, - Ведь   мы  с тобой друзья?
-  Мы с тобой,  как братья.  - ответил ему  другой.
А  тем временем погода из пасмурной превратилась в дождливую.
-  Крупные тяжелые капли, сколько они весят? -  произнес первый из рыжих.
-  Твои черные ботинки, сколько они стоят? – задумался второй.

Лицо писателя было увлечено чтением, глаза скользили по строчкам:  День близился к своему концу. Солнце  готовилось к прыжку за горизонт. Рыжее солнце. Рыжие волосы людей на скамейке.  Ржавые  трубы на стене соседнего дома.
-  Как все вокруг гармонично,  не правда ли?
-  Сижу и любуюсь.
Их диалог  взвивался к небу…

Это был обычный писательский кабинет: книги, картины, массивный дубовый стол. Настольный календарь. Тысяча девятьсот двадцать девятый год.
 Писатель сидел за столом, смотрел перед собой, разглядывал молодую девушку, сидящую напротив. Она была  немного растрепана, не сняла уличный берет, из под которого выбивались непослушные локоны. Ее лицо светилось от нетерпения.
- Ну  как?  - девушка подалась вперед.
У нее был  пронзительный писклявый голос.
     Писатель  отложил в сторону  пачку желтоватых бумажных листов, не глядя на девушку, потом медленно  поднял на нее глаза.

Воспоминание: В полдень явилась,  ворвалась в прихожую.  Маленькая, неугомонная. Сунула бумаги под нос- мол, пишет с младенчества и хочет озарить Вселенную своим талантом. Мол, необходимо резюме  мастера. Сунула  ему под нос какой-то конверт.

- Вас как зовут, милая?
- Анна.
- Так вот, Анечка. Кое-какие литературные данные у вас, несомненно,  имеются. Но…
Она еще больше подалась вперед: казалось, еще мгновение, и она полезет на стол.
- Михаил Александрович, я гениальна? Скажите честно.
 - Знаете ли…Через два часа у  меня конференция.  И к тому же…
- Я так и думала. – она всплеснула   миниатюрными руками, - Нам, глыбам искусства, порой так трудно сделать достойный комплемент друг другу.  Эта неуверенность в себе…                                                
- Послушайте, дорогая, я интеллигентный человек. Но ваши слова побуждают …               
      Невероятно быстро и ловко Анна вскочила с места, приблизилась к писателю  и  приложила  ладошку к его губам:
      - Не говорите ничего… - в ее глазах вспыхнул огонек таинственного безумия.
   Писатель молча посмотрел на  девушку.
-   Мне неловко заводить об этом разговор, зная о Вашей неподкупной     честности. - внезапно ее интонация стала более серьезной. - Но я пришла  с деловым предложением.
 Анна подошла  к нему вплотную и стала шептать:
- Я кажусь Вам сумасшедшей? Не мудрено. Мое поведение, скорее всего, странно, но я в этом не виновата.
Она  вилась вокруг писателя, оплетая его, как лиана.
- Поверьте,  глупые  обстоятельства встали на моем жизненном    пути, эти же обстоятельства  привели меня сюда, и они же заставляют вести себя так, как я это делаю. Вы шокированы. Да, да, не отпирайтесь! Шокированы! - последние слова она произнесла с некоторым восторгом.
- Позвольте,  давайте разберемся. – прервал ее экзальтированный поток писатель, -   Вы пришли, вернее сказать, вломились в мой дом, чтобы я ознакомился с вашим  рассказом. Я это сделал. Но вы даже не стали слушать рекомендации. Видимо, они вам не очень-то  и нужны. Тогда почему вы здесь? И отвечайте, ради бога, быстрее. У меня мало времени.

Он посмотрел  на часы. Анна тоже кинула на них взгляд. Замахала руками.
- Нет, что вы! Я нуждаюсь в Вашей оценке. Только вот дело, из-за которого я здесь, более серьезно. Не торопите события - я безумно взволнована. У Вас, случайно, не найдется капель доктора Штимбурга? Они успокаивают нервную систему.
 - Простите, но не найдется.
 - Жаль. А то я не знаю, с чего начать. -  она отошла в сторону и села  на корточки, прижавшись спиной к дверному косяку. -  Столько готовилась к этому разговору, и теперь веду себя, как дура. Даже смешно.
- Встаньте, ради бога!  Во-первых, вот – стул. Во-вторых…
 - Все понимаю… - вздохнула Анна, - На Вашем месте, сама бы взорвалась от такой неслыханной наглости. Видимо, мы оба не готовы к серьезной беседе. В другой раз.
 - Не знаю, когда  смогу принять вас снова. 

Он помог  девушке подняться,  под руку проводил ее в прихожую. Там открыл входную дверь. Анна сделала  шаг к ней и оказалась стоящей на пороге. Полными слез глазами она с надеждой глядела на писателя.
 - Может, в субботу?
 - Пока не знаю. Простите, мне нужно идти.
Он  чуть уловимым движением подтолкнул Анну, и она оказалась за пределами квартиры.
- До встречи, Михаил Александрович!
Шумно захлопнулась  входная дверь.

Писатель вернулся в кабинет, сел за стол. О чем-то задумался, потом раскрыл тетрадь, взял перо, невидящим взглядом посмотрел на страницы, пробежался глазами по тексту статьи и закрыл  тетрадь.      
Потом поглядел на желтоватые листы, оставленные Анной, из-под них торчал уголок конверта, в котором виновница нарушенного спокойствия принесла свой рассказ. Писатель вытащил конверт. На мятой поверхности  что-то написано мелким почерком. Без особого интереса писатель прочитал вслух:
 - Наш первый рассказик. Анечке два года десять месяцев.  – он удивленно приподнял брови. - Тысяча девятьсот третий год.
     Писатель  заглянул в конверт, встряхнул его. На свет показалась фотография маленькой девочки в пушистом рюшечном платьице. В девочке трудно угадывалась Анна. Писатель перевернул фотографию, там было написано: ""Неллечке и Карику от Анечки."" Михаил Афанасьевич снова прочитал  слова на конверте.

 ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: - Анечке два года десять месяцев. Наш первый рассказик. Сумасшествие какое-то.

Писатель встал, распахнул окно, окунувшись в поток ворвавшегося воздуха. Вместе с ветром в лицо ударило  воспоминание.
 
Маленький Миша, трех лет от роду, сидит в большом отцовском  кресле, сосет леденец на палочке, а вокруг , с тряпкой в руках, снует   домработница, усердно натирая и без того уже чистый пол. Домработница, вредная и глупая,  приказала Мише сидеть в кресле, пока   не закончится уборка. Эх, если бы не леденец,  Миша  давно бы уже бегал по комнате. И плевать на запреты. Благо возраст позволяет.

 Девочка глядела с фотографии, улыбаясь всем своим маленьким личиком. Счастливый кудрявый ребенок, аляповато заретушированный фотографом. 
Писатель взял  листы с рассказом Анны, стал  перечитывать.
Голос Писателя: - Два человека сидели на скамейке…

За окном был  солнечный майский день. Стучали трамваи. Доносились крики торговок пирожками.
Писатель дочитал рассказ. Закурил. Поднес к глазам фотографию, вгляделся в черно-белую мордашку девочки. Большие, в пол лица, глаза… Большие и очень печальные… Печальные глаза на улыбающемся лице…
Потом взял  в руки конверт, изучил  его.
В углу надпись: "" Главсоцнадрасторг"".

 
 ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: -  Как я любил ее, боже! Иногда мне кажется, что так же сильно, как себя самого…

 Надпись  над входом в небольшое ветхое здание: "" Главсоцнадрасторг""…
 Замшелые таблички на дверях, узкие коридоры, режущая слух тишина  -   трясина бюрократии.
   
Анна сидела в маленькой комнатке,  у окна, подставила солнечным лучам всю себя и, похоже, дремала. На свету  она казалась прозрачной, и было в этом что-то  мистическое, а, быть может, болезненное.
Писатель вошел в комнатку. В эту секунду девушка проснулась, увидела  его,  вскочила  и, оказавшись в тени, снова  обрела  плоть.
- Вы?  Как Вы меня нашли? А впрочем… - она махнула  рукой. -  Что я такое говорю.…Извините, столько работы! Ничего не соображаю.
    Анна принялась  усердно перебирать  бумаги, заполонившие поверхность стола.
- Встаю рано, в шесть утра. Целый день – здесь. Подсчеты, бланки,  телефонные звонки. Это так утомляет! И дома дел выше головы.
 Писатель ее перебил
- Скажите, - он  извлек из портфеля все те же желтоватые листы. -  Вы действительно написали  это в два года?

В  комнатку проник  полумрак. Видимо, солнце скрылось за облаками.
- Там написано: два года десять месяцев.  - осторожно уточнила она -   А это значит – почти три.
 Писатель стал внезапно раздражаться.
- Какая разница!  Два, три, четыре…
Анна пожала плечами.
 - Для маленького ребенка каждая секунда – эпоха. Новорожденный не может самостоятельно держать головку в равновесии. Тем не менее, через год он уже начинает ходить…  У  вас есть дети, Михаил  Александрович ? 
 - Предпочитаю разговоры по существу . – глухо произнес писатель. - Я пришел сюда с определенным вопросом, а он абсолютно не касается моей личной жизни.
- Хорошо. Что  Вы хотите?
Она опустила глаза.       
Невыносимо тоскливое чувство вины пронзило  писателя,  прошло сквозь сердце и вынырнуло на воздух из-под левой лопатки. Это ощущение было настолько  реальным,  что  он  еле удержался на ногах.  .
Анна метнула быстрый взгляд в его сторону:
- Вам плохо?
- Нет-нет, не стоит беспокоиться. Не стоит беспокоиться.
Он покрылся испариной.
 - Может, вы присядете?
 - Да. Минутку.
Он сел  на стул, стал тереть виски, облизывая губы.
- И  глоток воды, если можно.

     Звон стеклянного графина растворился  в застойном воздухе кабинета.
- Простите, Михаил Александрович, но я на работе. Нельзя ли ближе к делу?
Ее голос внезапно и заметно похолодел.
Он осушил стакан воды и продолжил в более спокойном духе.   
- Итак, Анна, мне хотелось бы узнать, действительно ли вы написали этот рассказ в том возрасте, который указан на конверте?
 - Да.
Она стояла у окна, с абсолютно прямой спиной, и отвечала, как на допросе. Было видно, что она все еще обижена.
-  А  потом  вы  еще что-нибудь писали?
 - Да.
 - И что же именно, интересно знать?
  - Многое.
    Она наклонила голову и с усмешкой поглядела на писателя.
 - Анна, не нужно дурачиться. Поймите,  мой интерес к вашему творчеству в первую очередь касается вас. Я не могу не сознаться в том, что для трехлетней девочки  этот рассказ по меньшей степени гениален; в ином случае, я  не пришел бы сюда. Нашу жизнь определяет контекст, и поэтому  вы были обязаны сообщить дату написания сего трактата. Еще раз напомню, что я руководствуюсь только лишь стремлением помочь вам реализовать  талант, - он сделал короткую паузу, -  Во благо народа.

Анна задумчиво смотрела сквозь него, чуть улыбаясь уголками губ, молчала. Воцарилась гробовая тишина.
 - Вы не хотите отвечать?
 Он  поднялся  и стряхнул со штанин  невидимые крошки.
- Я не знаю, как лучше ответить, – вдруг  произнесла Анна изменившимся, ставшим  более низким голосом. – Это очень серьезная тема, и, как ни странно, касается она больше Вас, чем  меня, – ее рот  передернуло нервной  усмешкой, -  Можно сказать даже, что меня она теперь уже совсем не касается.
Открылась  дверь,  в комнату заглянула  вихрастая женщина в  очках:
- Анюта. Отчет готов? Петрович требует.
- Скажи Петровичу, что у него память, сама знаешь – где. – отпарировала Анна, -  Я же на пятиминутке доложила: через два дня будет готово. Могли пройти два дня за четыре часа?
 - Ясно.    – мрачно ответила женщина.
 Она почему-то недовольно оглядела писателя с ног до головы и скрылась за дверью.

Анна тяжело  вздохнула:
- Так вот,  дорогой Михаил Александрович,  послушайте, что я  скажу. Когда мы беседовали у Вас дома,  я  упомянула о неком деловом предложении, но была бесцеремонно вытолкнута в зашей. Теперь Вы являетесь ко мне, и цель  визита – тот же самый вопрос, только рассмотренный с  обратных позиций. По самой примитивной из аналогий я должна поступить с Вами так же, как Вы поступили тогда со мной, то есть, попросту   выгнать…

    Терпение  покинуло писателя, он развернулся и пулей вылетел  из комнаты.  Потом - продирался сквозь щемящую пустоту коридоров, пересчитывал ногами ступеньки казенных лестниц, автоматически здоровался с проходящими мимо незнакомыми клерками; наконец, вырвавшись из затхлого здания, опустился на скамейку  и сделал  громадный глоток свежего майского воздуха.
    В этот момент послышался   крик:
- Вы меня не дослушали!
Это была  Анна.
       Писатель  вскочил и быстро, широко ступая,  зашагал прочь; но острый звук цокающих по тротуару каблучков мгновенно настиг его, и  маленькое создание засеменило рядом.
 - Вы меня не дослушали. Я не хотела никого выгонять. Это были всего лишь абстрактные метафоры, если хотите. Мы же с вами художественные личности. Должны понимать.
Анна    попыталась  взять писателя под руку,  но тот плотно прижимал локти к себе.
 - Вы так забавны, правда! – засмеялась она. - Наверное, со стороны мы смотримся этакими рассорившимися супругами.

Он резко остановился.
- Анна, за последние полчаса  я  так устал, как не уставал уже десяток лет.  Я утомился до потери чувств, до основания, - он потряс в воздухе указательным пальцем, - До одурения! А, между прочим, у меня сильная нервная система, я могу три дня работать без сна и отдыха,  я  в состоянии подтянуться пятьдесят раз и тридцать раз отжаться от пола, - он извлекает из кармана папиросы и закурил. - В общем, я считаю, что диалог у нас не получился. И не получится. А посему, возвращайтесь, девушка, в контору.
 - Пять раз. – мрачно изрекла Анна.
- Что? – не понял писатель. 
- Вы пять раз сказали  ""я"".
 - Ну и что из этого?
- Так, просто заметила.
   Она протянула  писателю сложенный лист бумаги
 - Это мой домашний телефон. Позвоните сегодня вечером.

Писатель шел по улице.
 ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: -   …дети сидели на куче песка, а вокруг была война. Но они не пугались. Это были очень спокойные дети.  Они ничего не видели, ничего не слышали и не чувствовали. И только один мальчик на секунду ощутил, как ласковая рука легла на его голову. Это было первое ощущение в его жизни, и это была смерть…

      Анна лежала на кровати,  в сатиновой пене простыней. Рядом с кроватью – телефон, она напряженно на него смотрела, ждала звонка Уже давно спустилась на землю полночь, луна выкатилась из-за соседнего дома ; а в округе потухли практически все окна. И все же телефон по-прежнему молчал.
         Злая, ненасытная тревога подступила к горлу, подобно бездомному псу, принялась прогрызать душу. Ах, как больно!  Анна закрыла глаза.
        С чего началась трагедия в ее жизни?..

      …Осень, бушевал суровый ноябрьский ветер.  Анна стремительно шла вдоль домов, и, наконец, остановилась у одного из них – красного кирпичного старца.
На доме вывеска: ""Редакция  журнала ""Городские пегасы"". Она заправила под    косынку  выбившийся русый завиток,  глубоко вздохнула, толкнула тяжелую дубовую дверь и оказалась  в здании. Это  был механизм  гигантской печатной машинки : все здесь стучало, скрипело, гудело.
      Анна  растерянно остановилась в центре вестибюля. Одурманивал  густой табачный запах. Она отошла в сторону, привалилась плечом к крашеной стене. В руках, как младенец, тихо дремал  кожаный портфель.  Постояв немного и понаблюдав за двумя худыми мужчинами, которые о чем-то спорили у противоположной стены: они были очень похожи, одинаково жестикулировали, и выглядели на редкость гротескно, Анна слегка взбодрилась, почувствовала циркуляцию смелости в теле и  ринулась вглубь здания.
Медная цифра «шесть» красовалась на двери, отбрасывала глухие блики.  Проникнув в комнату, Анна попала в странную туманную пьесу.
Пожилой бородатый редактор ,  тучен и краснолиц, восседал за столом, заваленным бумагами и папками. На стене – висели казенные часы, стрелки которых указывали на два часа дня.

Анна  -  Здравствуйте. Антон Павлович?
Редактор поднимает глаза.
Антон Павлович:  -  Допустим.
Анна:  - Мне Вас посоветовали.
Антон Павлович: - В каком ключе, позвольте?
Анна: - Я написала роман .
Антон Павлович: - Допустим.
Анна: - Это очень занятный роман. Я работала над ним практически  всю жизнь, и надеюсь на публикацию.
Антон Павлович: - Извините, сколько Вам лет?
Анна: - Двадцать восемь.
Редактор откидывается на спинку кресла и скептически произносит:
-  Замечательно. И как называется творение?
Анна: - Названия пока нет, но в скором времени…
Анна достает пухлую папку.
Антон Павлович: - Хорошо, оставьте рукопись.  Через месяц – приходите.
Анна: - Но почему через месяц? Вы прочтете за одну ночь. Поверьте мне – это очень интересно!
Она кладет папку к нему на стол
Антон Павлович: - Девушка, нужно быть скромнее. Взгляните на ту стопку.  Рассказы, повести, поэмы . И все это еще не прочитано.
Анна: - Мне сказали, что вы очень хороший редактор.
Луч самодовольства скользнул по рыхлому лицу редактора.
Антон Павлович: - Разумеется. Но к тому же – занятой человек. По какой причине я должен делать для вас исключение? Не скажете?
Анна: - Скажу. Дело в том, что я сочинила роман века, и у меня нет в этом никаких сомнений.
Редактор нарочито серьезно сдвигает брови и поясничает:
- Роман века. Это серьезно. Не каждый день бывает.
Потом его лицо наливается злобой и он говорит уже искренне:
- Самоуверенность – неплохая черта, но не до такой же степени! Нужно адекватно себя оценивать, голубушка моя.
Анна: -  Мне думается, чтобы так говорить, следует сначала ознакомиться   с  текстом…
Антон Павлович: - Достаточно !  Приходите через месяц, и все.
Анна: - Я не уйду, пока вы не прочтете хотя бы пару страниц.
Антон Павлович: - Это ничего не изменит.
Анна: - Пару страниц! Пожалуйста.

Тучный редактор начал задыхаться от негодования, и запыхтел, как вскипевший чайник.
Он расслабил узел галстука,  расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, небрежно бросил перед собой рукопись и нехотя стал читать. Постепенно его дыхание становилось все легче и легче. Он жадно скользил своими маленькими глазками по строчкам, суетливо перелистывал страницы. На казенных часах – четыре часа. Сначала Анна, присев на краешек стула, наблюдала за  редактором;  потом заскучала, вышла из комнаты, сходила в буфет, где полакомилась черствым пирожком ; побродила по просторному холлу, долго рассматривала  развешанные  репродукции картин какого-то авангардного художника, и вернулась в кабинет в  тот самый момент, когда Антон Павлович, оторвавшись от романа,   вытирал большим носовым платком пот со лба.

           Анна остановилась в дверях.
           Редактор посмотрел на нее и тихо произнес:
- Фантастика…
Анна молчала.
- Это что-то удивительное! – он поднялся из-за стола. – Как ваша фамилия? Вы состоите в Союзе Писателей ?
- Моя фамилия ни о чем Вам не поведает,  я нигде не состою, и это -  первая крупная работа.
     Она подошла вплотную к столу:
-  Могу ли я рассчитывать на публикацию?
- О да! -  воскликнул  Антон Павлович. – Ничего подобного в моей жизни… Вы создали невероятное… - у него начался приступ косноязычия. – В моей жизни, конечно, бывали мгновения, но за сим хочу…В моей жизни…
     Анна еле скрыла улыбку:
- Когда мне прийти?
Редактор плюхнулся в кресло:
- Я  вам позвоню. Позвоню обязательно. Скоро, очень скоро.

     … Анна перевернулась на другой бок, подмяв под себя одеяло. В нескольких сантиметрах от ее лица утопал в подушке гладкий затылок мужа. Анна принялась изучать сложные переплетения волосинок, обрамляющих его загорелую  лысину…
Муж повернулся, улыбнулся во сне, обнял Анну, прижал к себе…Анна снова закрыла глаза.
 
После прощания с Писателем, Анна вернулась в контору, встала к окну и простояла у него целую вечность. От запыленных казенных стекол веяло уличным теплом , и началась весна, второй раз за этот год. Ровно в шесть часов Анна пушечным ядром вылетела на улицу и понеслась домой. В хозяйственных заботах прошел вечер. Анна недоумевала: по ее расчетам, писатель, несомненно, должен был позвонить именно сегодня. Она то и дело приближалась к телефону, снимала трубку, вслушивалась в сверлящую остроту гудка…

           Писатель  в тот вечер приехал в гости к знакомому поэту, где собрались помимо него еще несколько представителей творческого света города.  Полная дама с лакированной головой читала бездарные стихи, привалившись сочным боком к подоконнику.  Худощавый молодой человек с лицом студента-медика подобострастно ее слушал. Остальные – пили водку.
- Мой роман напечатают в следующем месяце. Десять тысяч экземпляров! – воскликнул один из присутствующих, - А Таймыров говорил, что это не роман, а любовные записки курсистки.
- Да твой Таймыров дилетант! Гнать его нужно из редакции! Причем, ведь сам ничего создать не может! Гадюка, а воду мутит, будто дракон. - встрепенулся хозяин квартиры. – Помнишь, как он мой сборник стихов зарезал? Там ведь лучшие стихи были.
Он вскочил и начал декламировать:
 
                Болью продета спина  анархиста!
                Языком научным:  растяжение связок!
                До конца пути – метров триста,
                Только как доползти, коль болезнью связан?

                Словно камень с сердца – рюкзак с горба,
                Врезаясь пятками в мокрый грунт,
                Человек – локомотив, голова – труба!
                Вперед, под визжание нервов – струн!



- За это нужно обязательно выпить! – перебил поэта один из гостей, изрядно уже набравшийся. – Выпьем, товарищи, за  Мельпомену, дочь Зевса и Мнемосины. Она, товарищи, олицетворяет…
- Так что насчет Таймырова не переживай. - продолжал поэт, осушив добрые полстакана водки. – Бездарь он. И завистник.
- Петя, у тебя телефон работает? – раздался из дальнего угла мрачный голос Михаила Александровича.
- В коридоре, под вешалкой.
   Писатель шумно вывалился из прокуренной комнаты. Рука извлекла из кармана заветный листок с телефоном таинственной девушки…

    Утомленная ожиданием, Анна  ушла в чуткий тревожный сон. Вокруг мелькали белые огни, кружились в хороводе расплывчатые видения. Колокольным набатом отозвался в скользкой пустоте телефонный звонок.
- Алло! Анна? Это Михаил Александрович.
- Да, я узнала Вас. Здравствуйте.
- Вы просили позвонить.  –  Писатель заметно волновался.
- Я ждала.
- Мы можем встретиться прямо сейчас?  Я  подъеду к Вашему дому.
Анна оглянулась на храпящего  мужа.
- Давайте, подождем до завтра.
- Я позвоню.
     Комната излучала фантастический свет, неуловимо предвещала что-то крайне замечательное. Анна прошла по узкому коридору к умывальнику, наполнила ладони студеной водой, омыла лицо. Она подняла глаза, взглянула в зеркало…


     …Вьющиеся волосы, по-детски круглое лицо, точеная фигурка отразились в темном стекле входной двери...
      Антон Павлович стоял у стеллажа и рылся в картотеке. .         
- Можно войти? – глухо ударился о стены голос Анны.
Редактор повернул голову , отшатнулся и ушибся об угол стола.
- Вообще-то я занят… -  прошипел он, пятясь к окну.
- Я хотела бы узнать, как обстоят дела с моим романом. Вы говорили, что позвоните вскоре. Прошло пятнадцать дней, и я желаю получить ответ. - Анна говорила твердо и четко.
- Не буду разговаривать в подобном тоне. – выдал Антон Павлович. – Я почтенный человек. Ваша рукопись несколько слаба – надуманный сюжет, да и стилистика страдает…
 - В прошлый раз Вам так не показалось.
- Была несерьезная обстановка, я невнимательно читал, а потом, уже в одиночестве, обнаружил массу недочетов.
Он опять пыхтел и задыхался.
- Замечательно!  Хотелось бы ознакомиться с этими недочетами. Где рукопись?
- В данный момент  у меня нет времени . – он сел за стол, зачем-то стал натягивать бухгалтерские нарукавники. – На той неделе приходите.
- Я приду на той неделе, если потребуется. А сейчас хочу всего лишь взглянуть на свой роман. 

Он сымитировал усмешку:
- Вы несносны. По-моему, ваши желания не являются ведущими в данной ситуации.. Мне нужно работать. До свидания.
Анна не стала никуда уходить. Она пристально смотрела на редактора тем самым взглядом, который был отработан ею еще в далеком детстве, и который она пускала в ход чрезвычайно редко. Это был взгляд – выстрел, взгляд, заставляющий всех, кто становился его мишенью, испытывать  широчайший спектр ощущений, в большинстве своем - негативных. Антон Павлович в этом смысле не  был исключением. Он навалился своей по-женски массивной грудью на стол, тяжело дышал; над тщательно выбритой верхней губой проступили  капельки пота; две пухлые красные руки вцепились друг в друга, образовав плотное кольцо  .
        - Где моя рукопись? – жестко проговорила Анна.
    - Произошло недоразумение. Непредвиденная задержка. Рукопись сдана         в набор, но, знаете ли, конец квартала.
 
   Внезапно перед ее глазами всплыла картинка: Антон Павлович у зеркала,  тренирует лицо, замирая в гримасах безразличия. Вот он стоит, толстый и потный, извивает губы в судорогах и твердит:
- Произошло недоразумение…недоразумение… недоразумение…

 Анна подалась вперед:
- Вы дурак? Или меня таковой считаете?– она ловко устроилась на краю стола, свесив миниатюрные ноги в темных чулках.
       Антон Павлович внезапно уверенно выпрямил спину, и его лоснящаяся физиономия обрела самодовольно-гневливое выражение.
- Слезьте с моего стола! – воскликнул он. – Вы помнете бумаги!
Анна спрыгнула на пол, уперлась ладонями в стол и наклонилась вперед так, что ощутила горячее дыхание редактора на своем лице:
     -   Я раздумала, – не хочу издаваться. Отдайте  рукопись.
Он с тяжелым вздохом отвалился на спинку стула:
- Это невозможно. – фраза прозвучала приговором: смерть, казнь через повешенье.
      Анна брезгливо промолвила:
- Перестаньте юродствовать.
- Я серьезно.
      По мере возрастания ее тревоги, он становился все более спокойным.
- Вы никогда не получите свою рукопись обратно.
У Анны подкосились ноги:
- Что за шутки…
- Какие тут могут быть шутки!– редактор  входил в стадию величия.– Кто ты такая? Нет, ну кто ты такая, скажи. Писательница? Смешно. Тебя же никто не знает. Девчонка! Я двадцать пять лет в литературном мире, грудью пробивал себе дорогу к известности, уважению. Самые лучшие умы города приходят ко мне: прочитай, мол, Антон Павлович, оцени, исправь, коли что не так. Еще при царе.… Да что я распинаюсь. Короче говоря, тебя никто не видел, никто не слышал, свидетелей не было. Ты ко мне не приходила.

- Что значит не слышал, не видел, не приходила? Вы с ума сошли?
- Девочка моя, да на твоем романе можно сделать мировую славу. Я со своими связями, карьерой и почетом могу это сделать. А ты? Рано или поздно кто-нибудь выкинет тебя на улицу. Наше общество не терпит отклонения от правил. Равенство и братство, - забыла? Тебе двадцать восемь лет, ты не состоишь в союзе писателей. И вообще, откуда ты взялась? С Марса?
- На Марсе жизни нет. – как во сне, пролепетала Анна.
- И не будет. Не будет , дорогая моя, понимаешь?
Анна почувствовала, что пол  стал вязким и зыбким, что ноги, по щиколотку, провалились в него и застыли, будто отлитые из мрамора.
    -   Пожалейте меня. – тихо сказала она.
- Я помогаю тебе. Ты даже не можешь представить, как помогаю! Твой роман будет опубликован без единого исправления. Ты ведь этого хочешь? Как хочешь, так и случится. Только с маленьким нюансом. На обложке будет стоять моя фамилия.

Пол разверзся, Анна беспомощно взмахнула руками, камнем полетела в пропасть и оказалась в темном замкнутом  месте под названием  Безысходность…

В ванной было душно, зеркало запотело. Анна протерла его ладошкой, посмотрела еще раз на свое  лицо.

Писатель стоял с телефонной трубкой в прихожей.


 ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: - Зачем ты съела мой омлет?
                -  Скажи спасибо: он был отравлен.
               
      Писатель уронил вороную трубку на рычаг телефона. Отдышавшись, он вернулся в комнату.
     Все   собрались вокруг круглого дубового стола, за которым сидела красивая молодая женщина и раскладывала карты. Напротив нее расположился нетвердо держащийся на стуле хозяин квартиры и нарочито серьезно следил за движениями длинных пальцев, которые умело тасовали колоду . Он был уже абсолютно пьян.
- Да, Петр Андреевич, нестабильность в денежном вопросе будет еще долго длиться в Вашей судьбе. Поглядите : девятка треф легла прямо промеж бубновой дамы и шестерки червей.
 Поэт согласно кивнул, вывернул карман штанов, - и оттуда, как жалкое доказательство вышесказанного, выпал и покатился по дощатому полу одинокий гривенник.
- Погляди, что там у него с личной жизнью? –  проговорила, краснея, одна из присутствующих.
-  Сейчас, сейчас… - гадалка заново разложила карты и углубилась в их изучение.
-  Ой, осторожно, падает! – раздался чей-то несколько запоздалый крик, так как в этот же миг  Петр Андреевич с грохотом рухнул вместе со стулом, сбив с ног нескольких человек . Стало ясно, что на сегодня вопрос о личной жизни поэта утратил актуальность.
Его вынесли на веранду, и  гости стали расходиться.
   
      Писатель  смотрел на происходящее сквозь пелену своих мыслей.
- Хотите, я вам погадаю? – врезался в туман вопрос.
Писатель обернулся. Женщина за столом смотрела на него, игриво перебирая карты.
-  Не стоит. – отмахнулся он. – Я не верю во все эти…
- У Вас в глазах страх выбора. Вы чего-то для себя решить не можете. Карты что-нибудь прояснят.
- Извините, Рита, но я не хочу. – Михаил  Александрович подошел к буфету и налил себе коньяка. – Что будет, то будет. А знать заранее… - он залпом осушил рюмку. – Скучно, неинтересно.
Женщина загадочно улыбнулась:
- Значит, все-таки верите.
- Что?
- Я говорю, значит, все-таки  Вы верите в силу провидения.
Волнение не проходило. Писатель выпил еще.
- Михаил Александрович, а помните, как мы прошлой осенью гуляли по парку, и чья-то собака лизнула Ваш ботинок?
- Не помню.
- Вы тогда говорили, что мы с Вами друзья.
- Что из того, Рита, что из того? – он вышел на веранду, приблизился к перилам, к самому краю пятиэтажной пропасти. Рядом, устремив взгляд своих закрытых глаз в ночное бездонное небо, безмятежно спал поэт, сбитый с ног силой провидения.
     Рита вышла вслед за писателем:
- Вы должны пойти мне навстречу. Как друг. 
- Оставьте, не занимайтесь шантажом. Если вам нужно узнать, что меня ждет впереди, ради бога – гадайте, колдуйте, ворожите, только я этого знать не хочу. Иначе  буду просыпаться каждое утро с ощущением бессмысленности, а это, знаете ли, ни к чему. Поглядите лучше,  какой у нас город!

А  город  океаном раскинулся вокруг, и был он черный, красивый, бескрайний…

 ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: - …болит все тело…

… Анна вытерла руки большим пушистым полотенцем и вернулась в комнату. В темноте не разглядела табурета, наткнулась, устроила шум.
В воздухе прогремел раскатистый бас разбуженного мужа:
- Нюра, ты?.. Сдурела, что ли? Давай спать.
- Иду, иду, – прошептала Анна, отодвигая табурет к стене. -  Я просто ходила в уборную.
Под мускулистым крылом мужа было уютно и надежно. Он крепко обнял ее, крепко поцеловал и в один момент снова захрапел. Анна уткнулась в могучее загорелое плечо, тихонько зарыдала. Что это были за слезы, она не знала, а просто плакала, плакала, плакала…

    Анна следила за Антоном Павловичем уже полтора часа, от самой  редакции. Она незримо скользила  меж прохожих, пряталась в тени домов, когда он останавливался у газетного ларька или перед доской с объявлениями, проследовала за ним, когда он свернул на пустынную березовую аллею.

Антон Павлович шел по аллее, средь засыпанных снегом беззащитных березок, насвистывал веселенькую мелодию. Он был доволен жизнью и собой.
Картинки будущего мелькали перед его глазами. Репортеры, вся творческая элита города, цветы, овации, СЛАВА. « Гениально! Удивительно! Неслыханно! »
Он присел на пронизанную зимней стужей скамейку, не переставая мечтать  о грядущих лаврах.
Наконец, дождавшись, когда  преследуемый сделает серьезный привал, Анна подкралась сзади к самой скамейке, прислонилась к березке, отдышалась. Ненавистная толстая спина, ненавистный каракулевый ""пирожок"" … Анна зачерпнула снега, слепила крепкий круглый шарик, прицелилась…
- Кто там хулиганит? – Антон Павлович вскочил, ощутив холодное прикосновение, - Сейчас я кому-то надаю по шее.
- Нехорошо давать по шее молодым красивым девушкам.
    Он обернулся.
         Анна отряхивала руки.
- Что вы тут забыли? – прорычал  редактор.
-    Вас забыла, дорогой Антон Павлович. Вас, родной.
-    Мы обо всем договорились.
-    Это вы договорились, а я абсолютно не договорилась.  Как поживает наш роман?
- Мне неприятно с вами разговаривать.
- Вам неприятно разговаривать со мной? – Анна разразилась громогласным хохотом. –Ему неприятно со мной разговаривать!
         Она опустилась на корточки и принялась лепить новый снежок:
    -    А вот мне очень приятно! Не сплю, не ем,  все жду – когда же удастся поговорить с дорогим сердцу товарищем.
      Антон Павлович поднял воротник, подхватил со скамейки портфельчик и засеменил вдаль по дорожке.
       Снежок догнал его, смачно вписался в самый центр драповой спины.
        - Готовьте сани летом! – раздался  голос Анны. –Мой друг детства тут как-то на днях за чаем поведал мне, что пришлось ему не далее, как пару месяцев назад, выложить  энную сумму некому гражданину  для того, чтобы тот опубликовал его очерк в журнале. А еще я знаю  товарища, который распрощался  со всеми материальными ценностями своей небогатой семьи. Представляете? А ведь бедняге  нужно было всего лишь самую малость  - чтобы повесть его отредактировали! Или вот еще история…
       Антон Павлович ничего уже не слышал. Он бежал по аллее, загребая дешевыми заграничными штиблетами рыхлый   снег…



Было темно. Ночь покрыла город.  В это время на улицах кроме фонарей и постовых на белых лошадях, здесь обычно никого не бывало.
Анна шла по темной улице. Легкий, невидимый дождик посыпал ее микроскопическими капельками, которые были видны только на лице и волосах.
Мимо проскакал румяный постовой на коне, как призрак, возникший из тумана. Он остановил коня, развернулся и подъехал к Анне.
- Документы есть? – сурово вопросил он.
- Анна молча протянула ему удостоверение.
Постовой сделал вид, что ознакомился с его содержимым.
- Почему так поздно на улице?
- На работе задержалась.
    -     Пора уже и домой. – он дернул за поводья, и конь скрылся в темноте, еще несколько мгновений белея у горизонта.
      
Стеклянная дверь редакции отражала ночь, преломляя ее сквозь призму мистического ужаса. Анна дернула за ручку. Дверь была закрыта.
Анна завернула за угол, поглядела наверх, на окно третьего этажа. По стене, как раз мимо окна, вилась лестница.
Анна оглядела пустую улицу, поправила на плече сумку и ступила на лестницу.
Поравнявшись с окном, она ловко ухватилась за ручку и переставила одну ногу на подоконник.
За стеклом окна, запорошенным дождиком, с трудом угадывался кабинет Антона Павловича. Анна, с трудом балансируя в такой неудобной позе, крепко вцепившись в ручку окна, раскрыла сумку и достала оттуда молоток. Размахнувшись, она плашмя ударила по верхней части окна, вытянув руку как можно дальше. Стекла посыпались вниз, озарив пустую улицу раскатистым звоном, и через несколько минут Анна была уже в кабинете. Она извлекла из сумки свечу, зажгла, стала шарить по стеллажам и папкам в поисках своей рукописи, но ее нигде не было. Анна осторожно выглянула в окно – улица по прежнему была пуста. На земле, под окнами были раскиданы стекла. Анна  продолжила поиски. Бумаги, бумаги, бумаги… Рукописи не было нигде.
Анна подошла к двери, дернула за ручку. Дверь была закрыта.
 Свеча тускло освещала кабинет, разбрасывая по углам потусторонние тени.

    Анна стала выходить из себя. Она принялась сбрасывать бумаги со стеллажей, судорожно роясь в них, пытаясь разыскать  нужные страницы. Но все было тщетно. Кабинет покрылся ровным слоем листов, бумаг и папок. Разъярившись до неузнаваемости,  Анна схватила одну из бумаг, подожгла ее, но во время одумалась и выбросила в окно, под которым ее уже поджидал давешний постовой, а рядом с ним еще один, на таком же белом коне. Горящая бумага, падая, разлетелась на  мириады мелких искр, но они вскоре потухли в насыщенном влагой воздухе. Тут, в последний момент, Анна разглядела пачку знакомых желтоватых листов, судорожно сунула ее за пазуху.

Увидев постовых, она  отпрянула от окна и задула свечу.
- На счет "" три"" я стреляю! – послышалось с улицы.
Куда собирался стрелять представитель власти, было непонятно, но Анна, не жива, ни мертва, собрала свой преступный скарб – молоток и свечу в сумку и осторожно, чтобы не пораниться, вылезла из окна и стала медленно спускаться по лестнице.
- А! Старые знакомые! – воскликнул румяный представитель социалистической власти, - Теперь ясно, на какой работе мы задерживаемся по ночам.
- Руки за спину и вперед, - скомандовал он, когда Анна спустилась на землю, и вырвал из ее рук сумку, а затем обратился к напарнику, - Покарауль тут до бригады.
Как преступница, крепко сжав руки за спиной и понуро наклонив голову, шла Анна по затуманенной улицей, ощущая у себя за спиной неровное дыхание коня…

…Перламутровый  сегмент луны с любопытством заглянул в окно. Слезы высохли, сомкнулись веки, Анна уснула…


     … Писатель вернулся домой. От коньяка он слегка захмелел,  настроение было  романтически-возвышенным.
       Писатель подошел к книжным полкам, долго скользил глазами по стройным рядам корешков, наконец, вытащил потертый томик Гете. Прямо в пиджаке и ботинках, писатель возлег на диванчике, в тысячный раз перечитывая любовную лирику германского классика. Через какое-то мгновение он уже спал.
.
       И вот он оказывается в просторном зале – будто в каком-то дворце . Здесь светло и пустынно. Писатель подходит к окну и видит, что это не окно, а старая картина, на которой изображена  барахолка на окраине города. И что самое забавное, картина тут же оживает. В одном из рядов он замечает  гадалку Риту. Она торгуется с каким-то грязным стариком-оборванцем, что-то хочет ему продать. Писатель окликает ее - она не слышит, и в тот же миг картина исчезает.
      Михаил Александрович видит, что  стоит на вершине высоченного холма, а внизу – бескрайняя водная пустыня - море, или океан. Сзади он слышит шаги. Оборачивается. ""Таймыров!""- восклицает он. Да, это Таймыров. Он идет в одних трусах, с удочкой, и, кажется, не замечает писателя.  Вот он поравнялся с писателем, вот подошел к самому краю обрыва, вот занес ногу над пропастью… Словно  леопард, одним прыжком, преодолевает писатель несколько метров , хватает Таймырова за трусы и кричит:
- Вы что, там же глубоко!
- А я умею плавать! – кричит в ответ Таймыров. – Выпьем за Шекспира, сына Зевса и  несогласованного деепричастия!
После этих слов он каким-то чудесным образом выскальзывает из трусов и ласточкой летит вниз. Не долго думая, Писатель прыгает за ним и приземляется  на крышу какого-то небольшого домика. Крыша красная, черепичная. Он подползает к ее краю и смотрит вниз. Там, внизу, деревенский дворик. Бегают дети, свиньи, птицы, - вперемежку. У одного из детей, пузатого карапуза в рваной рубахе,  ружье. Большое, двуствольное . Карапуз тащит его по двору, пытается поднять, но силенок не хватает. От обиды он плачет, размазывая слезы по грязной мордашке.               
        Тем временем Писатель оказывается внутри домика. Убранство здесь небогатое. На печи сидит какая-то женщина. Знакомая? Вроде бы нет. Этого лица он раньше не видел, но женщину знает. Кто же  она? Кто? Кто она?..

    
 На улице  мерцали полуночные огни, кряхтела за стенкой домработница.   По диванчику метался спящий писатель. У него начался сильный жар…

В милицейском  участке было сыро и неуютно. Анна сидела за решеткой, на скамейке, рядом с каким – то плохо пахнущим бродягой, и с напряжением смотрела, как переговаривался постовой с  человеком в штатском. Ей было не слышно, о чем они говорят, но постовой периодически оглядывался на нее, и было ясно, что речь идет об Анне.
Человек в штатском слушал постового, потом поднял ручку вороного телефона, набрал номер, что-то сказал, повернулся к постовому, кивнул ему – тот отдал честь и ушел.
Человек в штатском подошел к решетке, внимательно оглядел Анну и удалился, оставив ее наедине с подозрительным типом, запах которого с каждой секундой становился все отчетливее и отчетливее. Анна отодвинулась от него, достала из кармана носовой платок, зажала им нос. Тут бродяга, видимо, восприняв Анну как подругу по несчастью, решил поделиться с ней хлебом насущным. Он достал из-за пазухи половину краюхи заплесневевшего хлеба, отломил кусок и протянул девушке. При виде хлеба, у нее начались рвотные позывы.
Но тут появился  человек в штатском и жестом позвал ее за собой.

Они оказались в  кабинете, освещенным настольной лампой. За столом сидели двое – мужчина и худощавая женщина. Женщина была облачена в белый больничный халат.
- Садись. – обратилась женщина к Анне и указала на стул в углу кабинета.
Анна аккуратно опустилась на краешек.
    -   Анна, - спокойным и несколько вкрадчивым голосом вопросила женщина, - Ответь нам, что ты делала в здании  редакции "" Городские пегасы""
Анна молчала.
-   У нас тут написано: пробралась по настенной лестнице, разбила окно, чуть не устроила поджог… - зачитал мужчина, восседавший рядом с женщиной. – Зачем ты это сделала?
       Мужчина в штатском стоял неподалеку от Анны, прислонившись к стене. Он достал из внутреннего кармана наган и для чего-то принялся его разглядывать.
- Я искала свою рукопись, - быстро заговорила Анна, - А поджог я не устаивала. Там же – творения литераторов, моих собратьев.
Люди за столом переглянулись.
- Я искала свою рукопись, недостойно украденную у меня, надеюсь, небезызвестным вам всем Антоном Павловичем. Вы знаете Антона Павловича? – обратилась она к присутствующим.
 Люди за столом снова переглянулись.
- Ну, конечно,  знаем, - ласково ответила женщина и что-то записала, - И что за рукопись он у тебя украл?
- Мою рукопись, - сказала Анна, покосившись на человека в штатском, который к тому времени убрал наган, и поймала его взгляд – почему-то полный жалостливого сочувствия. – Он присвоил себе моё творение. И не отдает. Дело в том, что я написала роман века, а он…
       В дверях возник красноармеец с винтовкой. Он подошел к Анне и встал рядом с ней. Девушка забилась в угол.
Люди за столом тихо переговаривались…

Тучная женщина в белом халате шла по коридору, вдоль которого зияли окна, затянутые железными решетками. За ней семенила Анна, в сопровождении красноармейца и двух санитаров. Анна держала руки у груди, периодически нащупывая рукопись и все крепче и крепче прижимая к себе.

В просторном кабинете сидел бородатый врач, Анна напротив него, у дверей же нес свою службу красноармеец.
- И что же все-таки произошло? – Поинтересовался врач, перебирая в руках скальпель. Потом, не глядя на Анну, он стал орудовать скальпелем, как ножом, ловко втыкая его конец между растопыренными пальцами.
- Что? – переспросила Анна, с удивлением глядя на манипуляции доктора.
- Хорошо. – он отложил скальпель, открыл какую-то папку. – Ага..угу.. – читал он, - Понятно. Разбила, подожгла.
Он поднял глаза на девушку.
- Разбила, значит, и подожгла. А зачем?
- Понимаете, - затараторила Анна, - Антон Павлович украл у меня рукопись…
- Так-так, - перебил ее  доктор, порылся в столе и предъявил Анне фотографию Чехова,  - Этот?
Она внимательно вгляделась в снимок:
- Похож, но, по-моему, это не он. Тот толще. Может и он, но снимок старый.
- Понятно. Как называется рукопись? «Дама с собачкой»?

Когда Анну переодевали в подсобке, та же самая тучная женщина в белом халате, которая вела ее по коридору к доктору, записывала в карточку вещи девушки: сарафан, берет, сандалии, молоток… Пачка исписанных листов…
- Нет! – услышала женщина Анин крик и медленно перевела взгляд на перекосившееся от страха лицо пациентки.
- Чего нет? – спокойно спросила она.
- Это я не отдам, - Анна схватила  рукопись и снова прижала к груди.
Женщина, по-видимому, повидавшая и не такое, написала, читая вслух:
- Пачку исписанных листов гражданка сдавать отказалась. Распишись. Тут, тут и тут , - она ткнула пером в несколько мест квитанции и Анна судорожно поставила свои автографы.
- Я никого не принуждаю. Пусть врачи и разбираются. – она поднялась, - Пошли в палату.

 Палата была просторной и пропитанной гнилостным запахом чужого пота, лекарств и сумасшествия. Здесь было около десяти женщин, все в одинаковых рубахах – как и та, в которую облачили Анну. Девушке определили койку – у окна - и перекосившуюся от старости тумбочку.
Анна положили рукопись под подушку, легла на спину.
Как только удалилась санитарка, к Анне подскочила женщина лет сорока – с растрепанными волосами и широко раскрытыми каким-то неведомым испугом глазами:
- Между любовью и ненавистью – один шаг, - шепнула она, наклонившись к Анне, - И этот шаг – через пропасть. – Анна равнодушно посмотрела на женщину, та же огляделась по сторонам, - Я сделала этот шаг и упала в пропасть.
Она внезапно вскинула руки к потолку и удивительно легко закружилась по палате.
- Это был незабываемый полет! Незабываемый! Я летела, летела, и никак не могла упасть! Я до сих пор не упала!
Седая мрачная старуха на соседней с Анной койке механически нажала на красную кнопку у себя над головой. Зазвучала сирена. Через мгновение в палате были санитары, которые поймали неугомонную танцовщицу, скрутили,  уложили в постель, сделали укол, и женщина быстро успокоилась, успев сообщить, однако, окружающим о том, что от ненависти до любви тоже можно сделать шаг, только не дай Бог - в шлепанцах; после чего захрапела.

Анна задремала – тихо, спокойно, без снов, проснулась оттого, что кто-то трогает ее за плечо. Она разомкнула веки, увидела лицо сестры милосердия.
- Укольчик, деточка.
- Какой укольчик? – Анна испуганно села. - Я здорова.
- Назначен укольчик, - сестра выпустила из иглы небольшую струйку раствора.
- Нет!  Позовите доктора! – Анна поджала колени.
Старуха-соседка снова механически нажала на красную кнопку у себя над головой.
Опять появились санитары. Анна поняла, что ее ждет участь танцовщицы, поэтому вздохнула и сообщила, что согласна на укол. После инъекции стены поплыли, конечности стали мягкие и гуттаперчевые, Анна почувствовала приятную легкость и погрузилась в сон.

Утром ее разбудили чьи-то крики. Одна из женщин билась в конвульсиях, изрыгая  бессвязные слова, а вокруг нее суетились медики, пытаясь нацепить на несчастную смирительную рубашку.
Анна поёжилась, провела рукой под подушкой – рукопись была на месте.

Принесли завтрак – жидкую кашу и чай. Анна есть не стала. Она медленно сползла с койки и приблизилась к соседке-старухе, но та тут же рефлекторно потянулась к ненавистной красной кнопке, и Анна отпрянула. Она оглядела женщин. В другом конце палаты на койке сидела молодая девица и поглощала кашу, интенсивно орудуя ложкой. Она мало напоминала остальных обитательниц данного помещения – румяная, с задором в глазах, казалось, что попала она сюда, как и Анна, случайно.

Анна тихонько подошла к девице и окликнула ее. Та обернулась:
- Чё надо? Поесть не дадут. – она  отвернулась, но вскоре вновь бросила взгляд на Анну, - Чё надо то?
- Извините, вы не подскажете, когда придет доктор?
- Добрый доктор Айболит – он под деревом сидит, - процедила девица, - Жди. Теперь месяц будешь тут валяться, пока не заколют до предела. Я сама только пятый день , но уже поняла их тактику. – она усмехнулась, - Доктор! На что он тебе сдался?
- Мне очень надо. – в глазах Анны стояли слезы.
- А ты, вроде как, нормальная. – оглядела ее девица. – Так на кой тебе доктор? Он же педик. Как я понимаю. Старый педик доктор твой, - она облизала ложку, - Или еще какой извращенец.
- Причем тут…
- Да ни при чем. – девица встала, взяла кружку с чаем, подошла к раковине и вылила напиток, - Чай здешний советую не пить. В нем брома больше, чем заварки. И вообще, ты с едой тут поосторожней. Лучше попроси, чтобы из дома приносили. Тебя навещать есть кому?
- Да, муж у меня. Но он не знает, что я здесь. Меня из милиции привезли.
- Значит, уже сообщили. Мужу твоему. И на работу. Они это любят. Так что, считай, что ты уже безработная. На счет мужа – не знаю. Он коммунист?
- Да. – Анна вернулась на свою койку, - А что?
- А ничего. – девица резко замолчала и, казалось, утратила к Анне всякий интерес.
Она легла на свою постель и  запела:
- Ой, миленочек ты мой,
Суженый, далекий!
Старуха протянула руку к кнопке.
- Только попробуй! Стукачка маразматическая. – прервала песню девица. Старуха послушно опустила руку.
Девица села, оглядела палату:
- А теперь, шизики мои, начнем играть в паровозик. Кто выиграет, тому таблеточка.
Несколько женщин поднялись с кроватей, встали друг за другом.
- Ну! – нетерпеливо воскликнула девица.
- Ту-ту… - мрачно и печально пролепетала первая, и они медленно побежали по кругу.
- Быстрее! Быстрее! Ой, не могу! – хохотала девица, - Наш парово-о-з вперед летит! В коммуне – остановка!
«Маразматическая стукачка» все-таки дотянулась до кнопки, и вой сирены заглушил все окружающие звуки.
Появились санитары.
- Рожкина, - заорал один из них, - Опять развлекаешься, мало тебе в прошлый раз показалось?
Они схватили хохочущую девицу и поволокли из палаты.

Женщины так и стояли ""паровозиком"". Скульптурная композиция. Анна несмело проговорила:
- Ладно уж. Идите по местам.
Те  повиновались.

Тут открылась дверь, и в палате появился доктор в сопровождении двух санитаров и человека в военной форме, которая проглядывалась из-под накинутого на плечи белого халата.
- Вот она ,- указал  доктор военному на Анну. – У окна, кудрявенькая.
Он подошел к девушке, протянул руку к ее лицу, приподнял ей веко, внимательно вгляделся в глазное яблоко, потом попросил сделать ""А-а-а"", после чего присел на тумбочку рядом с ее койкой.
-   Ну что, Аннушка, расскажи нам, что с тобой приключилось.
- Я же говорила, - Анна невольно подалась в сторону, подальше от доктора.
- Мне говорила, - кивнул тот, - А товарищу из МУРа – не говорила. Давай, милочка, надевай тапочки, и прогуляйся с нами. Совершим, так сказать, променаж. Витенька, дай девочке халатик.
Один из санитаров поднес синий байковый халат, помог Анне одеться.
- Красавица, - соскочил доктор с тумбочки, - Ну, пойдем.
Он прошел вперед, девушка быстро и незаметно извлекла рукопись из-под подушки и сунула за пазуху. Так, придерживая листы, она двинулась за процессией.
- Что ты там держишь, милочка? Болит что? – поинтересовался доктор, когда заметил, что Анна не отрывает руку от живота.
- Немного. – кивнула она.
Они пересекли мрачный, низкий коридор и очутились  в кабинете доктора...