конфетки- бараночки

               



                1               
               

 Солнечный луч пробил тюлевую занавеску мутного окна и запутался в щетине, опухшей в беспробудном пьянстве, физиономии Ваньки Сердюка. С трудом подняв голову от стола, заваленного остатками нехитрой снеди, обильно присыпанных пеплом неоконченных споров, он огляделся в незнакомой комнате, пытаясь вспомнить, где он находится.
 Огромный шкаф, кособочился открытой дверцей на шаткой опоре подставленных кирпичей. Обои, ободранные по швам в поиске постельных клопов. Бурыми мазками указательного пальца, они красноречиво свидетельствовали о полнокровной жизни хозяйки квартиры, чей лифчик, провисая стропами, розовел атласом на спинке одинокого стула, удалью песен и плясок загнанного в угол. Ворочая затекшей в неловкой позе шеей, он пошарил по карманам, в поисках «заначки». Изведя непослушными пальцами дюжину спичек, наконец то, задымил засохшим окурком  пролетарской «Примы».
Глядя на свисающие в беспокойном сне по краям раскладушки телеса хозяйки, Ванька, морща лоб и шевеля мохнатыми бровями, пытался вспомнить ее имя. Опаленная похмельем память, поднимала на поверхность пузырями шампанского пену разгульного веселья ресторана «Калинка» и запах ванили. Ванька поднес к мятому лицу раскрытые ладони, украшенные мозолями слесаря-сантехника. Втянул воздух, со свистом паровозного гудка раздувая ноздри. С отвращением глядя на оттопыренный зад мастодонта, узнал Диану, упаковщицу мармеладной фабрики.  Запах лимонной эссенции, с успехом замещающую местным гурманам, своей крепостью почти стопроцентного алкоголя, водку и коньяки, успел прижиться в растопыренных пальцах.
Относительная дешевизна приторного пойла и неограниченная заботой о здоровье безотказность Дианы делали эту гремучую смесь весьма популярной. Тревожным роем, одичавшие в трудоднях мужики, по выходным, слетались на сладкое со всего околотка. И по утру уносили с собой, храня за пазухой, россыпь влажных поцелуев и запах ванильного пота бессонной ночи, осевшего в растрепанных волосах седеющих шевелюр.
Ванька, встал из-за стола и качаясь, вышел из комнаты. В конце длинного коридора нащупал в полумраке «ничейной земли» дверь общего туалета и окунулся в аммиачную вонь нужника. Стены сортира, ядовито- зеленного цвета, хранили в себе вековую сырость «коммуналки». Тряхнув «стариной», Ванька, долго пятился задом, выбираясь из тесноты  отхожего места. Пробираясь по коридору, увешенному гирляндой детских велосипедов и промокших колясок, Ванька, старался не шуметь, передвигаясь на ощупь.
К Диане он не вернулся и, спотыкаясь о завалы киснувшей потом обуви, выставленной жильцами «коммуналки» на ночь за двери, пробился к выходу.  Рванув на себя скрипучую дверь, шагнул на встречу майского утра, глотая, широко открытым ртом, свежий воздух, наполненного светом яркого солнца. По-утреннему желтые огни светофоров мерили секундами таящую ночь. Огромные чайки, сменив соленую романтику Балтики, на сытные помойки столицы, потрошили мусорные контейнеры, разбрасывая по округе клочья бумаги. Дворничиха, усердно матерясь, под  градом птичьего помета, боролась с обнаглевшими птицами.
Ваньке нестерпимо хотелось выпить. Голова гудела колокольным звоном, раскалываясь на куски, под ударами пульсирующей крови. В груди, стянутой решеткой ребер, ворочался, царапая чешуей  страждущую душу, дремлющий зеленный змий. Желудок горел адским пламенем, выжигая остатки кулинарных изысков шеф-повара «Калинки». Ванька, с надеждой, пошарил по карманам кожаной куртки и выудил горсть желтых монет. Облизывая высохшие губы, Ванька, долго считал непослушную в трясущейся ладони мелочь. И когда понял, что с этой суммой наличности ему не выжить, присел на корточки, сползая спиной по стене дома. Закрыв глаза, Ванька, обливаясь липким потом, старался успокоиться, отгоняя приступы тошноты судорожными глотками воздуха. Сквозь пелену помутившегося сознания он, вдруг, увидел знакомый силуэт.

                2


 За поворотом улицы, нарисовался, шагающий бодрой походкой, Мишка Самохвалов, в миру, просто Лобзик- передовик производства, по выпуску оконных рам, пропахших насквозь олифой и свежеструганным деревом. Оглохший от постоянного шума пилорамы, с ехидной улыбкой циника на тонких губах. Заложив руки за спину, Лобзик, низко опустив голову, в ожидании ответа, деликатно поинтересовался у полуживого Ваньки, не желает ли тот «дернуть по маленькой». Не дождавшись вразумительного ответа, утвердительно кивнул головой, принимая решение за двоих.
Сладкая дурь лимонной эссенции и бешеный темперамент вдовствующей Дианы были ему хорошо знакомы. Он и сам, бывало, сутками пропадал на медовой пасеке гостеприимства любвеобильной женщины. И кому, как не Лобзику, знать всю тяжесть навалившегося на Ваньку похмелья!? 
Лобзик подхватил под руки тело товарища и потащил волоком по улице. Шнурки изношенных ботинок, виноградными лозами оплетали ватные ноги. Стреноженным конем Ванька ковылял в след провожатому, спотыкаясь на каждом шагу. В попытке завязать шнурки бантиком, как учила мама, Ванька принял позу прачки, но прилив крови к воспаленному мозгу вовремя остановил его неосторожное движение. Удерживая шаткое равновесие, Ванька с испугом понял, что разогнутся без посторонней помощи не в силах и в поисках опоры ухватился за стену дома. Стена отрыгнула в сторону, как от прокаженного. Хватая воздух руками Ванька с удивлением посмотрел в пустые ладони. Орел или решка!? И не разгибая спины, рухнул на заплеванный асфальт, лицом вниз. Не орел!
Лобзик, цокая языком с укоризной посмотрел на распростертое тело. Добродушно ругаясь он взвалил на плечи бесформенное, как растаявший студень, тело. Прогибаясь под неподъемной тяжестью, он оттащил Ваньку в стынущий утренней прохладой парк культуры и отдыха, разбитого на месте старого немецкого кладбища.
Усадив Ваньку на гостеприимную скамейку, Лобзик пошарил в кустах сирени и извлек на свет божий граненый стакан, предусмотрительно  насажанный на ветку  неизвестным потребителем культурного отдыха. Торопливо развернул фольгу, засохшего по краям, плавленого сырка «Томатный» и многозначительно подмигнув Ваньке шаловливым глазом. Лобзик разрезал сырок на ровные дольки перочинным ножом, запустил руку подмышку  и с опаской, вытягивая тонкую, как у гуся, шею, огляделся по сторонам. Бутылка «Столичной» блеснула на солнце «бескозыркой» латунной пробки. Любопытная ворона, привлеченная блеском трапезы, считала по «булькам» содержимое поллитровки медленно истекающего на дно стакана. Наполненный заботливой рукой товарища стакан манил Ваньку предчувствием  амнистии!
Ванька вцепился в край стакана изъеденными кариесом зубами и медленно, сквозь плотно стиснутые губы, долго цедил  живительную влагу. Его острый кадык, поросший щетиной поршнем перекачивал водку в томимый желанием опохмелиться организм. Лобзик сопровождал каждый глоток одобрительным кивком головы принимая посильное участие в процессе реанимации. И пока Ванька пил птицы молчали! И не дай Бог, какая б.......! Под руку!
Лобзик посмотрел на циферблат « командирских» часов. Поймал взглядом убегающие стрелки и удивленно вскинул брови. Запах спиртного Лобзик успешно забивал парой лавровых листьев, но опоздание на работу не сулило ничего хорошего. Суетливо налил в стакан и запрокидывая голову к небу выпил до дна, подозрительно поглядывая на облака. Но успокоился и  привычным жестом убежденного атеиста, занюхал «мануфактурой», утирая губы рукавом рабочей спецовки, отправил в рот кусочек сыра и выразительно посмотрел на Ваньку. Бог не выдаст, свинья не съест! По второй «съели» без проволочек и Ваньке похорошело. Провожая муторную тоску похмелья, он с благодарностью смотрел на Лобзика.
Стакан исчез в зарослях сирени, вывешенный на хранение в зелени веток. Наглая ворона, колченого подпрыгивая, как старая цыганка, уволокла на серьги, латунную пробку. Лобзик, решительно выдохнув, хлопнул себя по колену, встал и по военному одернул спецовку. Пора, брат. Пора! 
Ванька долгим взглядом провожал своего спасителя и когда тощая фигура Лобзика скрылась за деревьями ему стало невыносимо одиноко. Прозрачная глубина залитого солнцем парка не радовали его своей идиллией. Ванька скуксился лицом, выдавливая скупую слезу жалости к самому себе, и посмотрел на плывущие в голубом небе огромные облака - пароходы. Провожая осоловелым взглядом вечных пилигримов, он решил повеситься прямо здесь, назло всем, и Лобзику, и Диане, и этому солнечному утру.  Зависнуть на ближайшем дереве, вытянуться сдавленной брючным ремнем шеей и показывая вывалившийся язык, пугать недоступно счастливых прохожих! Назло всем и пусть им будет хуже!
Рядом зазвучал колокольчиком детский смех и Ванька опасливо оглянулся. За спиной кучерявились плотной стеной кусты сирени. Дорожки парка, присыпанные битым кирпичом были пусты. Ванька посмотрел налево и испуганно перекрестился, складывая пальцы щепотью. На краю скамейки, топорщась маленькими рожками сидел чертик. Лениво обмахиваясь кисточкой хвоста поросячье рыльцо, он с укоризной смотрел на Ваньку. Хитрая бестия, покрытая порослью редких волос, стуча копытцами, подкралась поближе, прыгнула Ваньке на колени и  с невероятной ловкостью забрался к нему на плечо.
Ванька кинулся прочь, ломая кусты и разрывая тишину парка диким воем обезумевшего человека. Он бежал высоко задирая ноги и размахивал руками, отгоняя не званного гостя. Резко останавливался и тяжело дыша, горбился спиной подпрыгивая на месте, пытаясь сбросить оседлавшего его чертика. Как необъезженный мустанг, пенился перекошенным ртом, пришпоренный острыми копытцами безжалостного жокея. Не разбирая дороги, подгоняемый страхом, Ванька выбежал из парка и понесся пыхтящим локомотивом по улице.....
Инспектор криминальной полиции, осматривая место происшествия, долго мерил шагами щебенку железнодорожной насыпи, оберегая подошвы модельных туфель от радужных разводов масляных пятен и креозота. Труп мужчины разбросало по шпалам кровавым месивом ампутированных конечностей. Машинист маневрового поезда применил экстренное торможение, разрывая сонное утро скрежетом тормозных колодок, но так и не успел остановить состав, когда из-за поворота путей показался, бегущий на встречу поезда ошалелый мужик, семафоря налитыми кровью глазами. В воздухе, разбуженном теплом парного мяса стоял резкий запах ванили. Любитель сладкого, инспектор, сунул руку в карман своей куртки и достал раздавленную в тесноте дежурного «уазика», шоколадную конфетку. Посмотрел на то, что осталось от Ваньки и мотнул головой. Нет, показалось, наверное....