Как меня возили в военкомат из переписки с эль Йонкой. Басня
Ну, слушай. Пятнадцатого ноября двухтыщного года (см. Ложный Миллениум), часов этак в девять утра стою я у себя на лестнице между шестым и седьмым этажом и курю сигарету с табаком перед отходом ко сну. Состояние моё самое что ни на есть затупленное и примороженное. Я гляжу в окно и вижу, что к моему подъезду направляются менты. Я смутно сознаю, что сейчас - призыв, и менты вполне могут идти ко мне, но - то ли мне в лом бросать недокуренную сигарету, то ли не хочется глупо выглядеть, побросав всё и свалив безо всякого повода, то ли просто всё фиолетово, но Я-А, Я ОСТАЮСЬ, как пел Толик Крупнов. Пока лифт едет, и в особенности, когда понятно, что лифт не остановится на шестом (а седьмой - последний), у меня ещё есть маза спуститься вниз, чтобы не попадаться ментам на глаза. Я остаюсь.
Окрывается лифт, из него выходят два мента, во главе с нашим участковым, флегматичным увальнем двухметрового роста. Выходят и озираются в поисках хотя бы одного номера квартиры. "Вы в эндесят эмную?" - спрашиваю я. "Да", - отвечают менты, - "нам нужны Сергей и Антон Самоховы". Теперь, конечно, пытаться отвертеться бесполезно, да и ломает что-либо придумывать. Сергей - это я, - говорю я, а Антон лежит дома со сломанной ногой. Идём смотреть сломанную ногу. Ногу видно из коридора, и менты, вполне ею довольные, забирают меня с собой. А должен вам напомнить, дорогие друзья, что, идя домой, горящую сигарету я положил на решётку перил. При выходе я беру её, делаю пару затяжек, и, входя в лифт, кидаю бычок в шахту. Всю дорогу вниз менты обсуждают пожароопасность моего действия, хотя маленькие дети знают, что внизу шахты - только бетон и металлическая пружина. Ну и бычков немножко.
Садимся в машину. Едем в сторону отделения. Менты заводят светскую беседу. Вот, говорят, к самому начальнику отделения тебя везём. Мы у него не так часто бываем, а ты у нас практически первый раз - и такая, типа, честь. А что, говорю, может у Вас к нему какие жалобы есть? Или пожелания? Могу передать уж заодно.
Приезжаем в отделение, приводят меня к начальнику. Сидят там ещё штук пять гавриков вроде меня, только помоложе. Один с папой. Папа, видимо, знает начальника, и ведут они беседу о том, какие в военкомате дураки сидят.
...конец первой части...
.
.
.Привет ещё раз! :)
Первую часть я написал ещё днём, в пол-второго, до того, как пошёл в гости. А потом пошёл в гости. Пошёл, значит, в гости, посидел там. В гостях. И пришёл, значит, оттуда, из гостей, обратно к себе. Домой, то есть. Пришёл, поел со сковородки холодной баранины, вытряхнул кости из бороды и сел опять за письмо. Сел, посидел и написал следующее:
.
.
.Ну, то есть, сначала сходил на кухню, поел ещё баранины, налил себе чаю, сел, посидел и написал следущее:
Сидит, значит, начальник с папой. То есть, папа с начальником. Ну, то есть, короче он не его папа. Ну, короче, то есть... Короче, сидят два мужика и ведут разговор про то, какие в военкомате дураки сидят. А менты, надо сказать, хотя и обязаны сотрудничать с военными на предмет отлова пацифистов, но делать этого не очень любят. Впрочем, оно и понятно. Мало ментам своего начальства...
За разговором время пролетело незаметно, и вот уже доставлен последний отщепенец и предатель родины. Пора ехать в военкомат. А в военкомат выпало мне ехать на чьих-то коленках - неохота была ментам гонять две машины по одному вопросу. Вот, стало быть, привозят меня на коленках в военкомат, ведут в комнату начальника второго отдела. В смысле, "me... and six other guys", как верно подметил Его Чувачество.
Начальник второго отдела - персонаж в высшей степени колоритный. Он плотный, низенький, бровастый, и вообще внешне удивительно похож на Сергея Роста. Или на рассерженного Шалтая-Болтая. Сходство с последним особенно подчёркивается его рассерженностью.
...скоропостижный конец второй части...
.
.
.Привет, это опять я :)
... А поиграв в две или три компьютерные игрушки, собрался было идти ещё в одни гости, но вместо этого повалился на диван, и, даже не разуваясь, заснул. Времени было что-то около одиннадцати.
И проснулся я в шестом часу утра. Проснулся, налил чаю и полез с чашкой в интернет. Ответил на все четыре твоих рецы на все мои четыре произведения, прочёл 1(один) чужой рассказ, скачал одну песню Дэйва Метьюза и Тима Рейнолдса, одну программу и 1(один) скин к ней. И из интернета вылез. С пустой чашкой. Вылез, поиграл ещё в игрушки, выпил ещё чаю и уселся опять за письмо. А усевшись, написал вот что:
Чёрный ворон пьёт глазки до донушка,
Собирает по косточкам дань.
Сторона ли моя ты, сторонушка,
Вековая моя глухомань.
Хотя нет, это не я написал, а Бунин. Иван Алексеич. А что написал я - об этом и пойдёт речь далее.
И написалось мне, что, как я уже говорил, сходство начальника второго отдела с рассерженным персонажем "Алисы в зазеркалье" (и английского фольклора за компанию) особенно подчёркивается рассерженостью последнего. А рассерженность последнего удачно дополняется тем, что он постоянно орёт. (А постоянный ор забавно сочетается с названием его должности - то ли Первый Парень по Призыву, то ли Замкомиссара по Невольным Вскрикам и Нервным Всхахатываньям). А орёт он, в сущности, о простых и вечных вещах. О том, что любовь - это теорема, которую нужно доказывать каждый день. Что, если ты действительно любишь свою родину, то ты просто обязан доказать это с оружием в руках. Или хотя бы с лопатой. Потому что эта родина слишком монументальна чтобы любить её просто так, без инструмента.
Неожиданно к нему присоединяется другой начальник - нашего отделения милиции. И некоторое время они орут дуэтом. Друг на друга. А потом договариваются собраться поорать у префекта. А потом ментовский начальник молча отваливает, а Старший Менеджер Отдела Манков остаётся орать один.
Теперь он орёт о том, что держать руки в карманах - вульгарная и недостойная интеллигентного человека привычка. Это он мне. Это я держу руки в карманах. И товарищу Зам. Старшей Банши это просто разбивает сердце. "Ты так перед своими друзьями на тусовке будешь стоять!" - горестно предрекает он.
Жизнь - не литература. Чудеса в ней, конечно, тоже происходят. Но не всегда мгновенно. Иным пророчествам нужно время чтобы сбыться. А пока... пока я стою в кабинете, и Рупор Патриотизма интересуется, почему я не в армии. "Понимаете какая штука," - говорю я, - "тут такое дело," - говорю я, - "хохма в том," - говорю я ему, - "что я в своё время написал заявление об альтернативной службе..." "В армию пойдёшь!" - вновь прорицает Бригадир Пифий, забывая о том, что из одного трипа двух правдивых предсказаний не вынесешь. - "Сегодня же!"
Возможно, он беспокоится о моём стиле. Одет я во что попало, на голове у меня - одуванчик волос соломенного цвета, кончики которых местами не прокрасились и отдают в рыжину, на лице - лёгкая при****нутость, похуизм и двухнедельная небритость. Короче, спасать надо парня.
...однако на этом обрывается и третья часть...
.
.
.Осень проходит, зима на носу, когда ж я до почты письмо донесу. Вот уже восьмой час девятого ноября, а моё прошлое так и шебуршится где-то внутри, не находя себе исхода. Непорядок. Надо быстренько замутить чаю - и писать, писать.
Вот только про что бы написать? Про Верещагина-Старшего - надоело, про медкомиссию - неинтересно. Разве вот про психиатра. Или психоневролога, не помню. Всё равно врачи в военкомате своим названиям, призваниям и т.п. не соответствуют, так что какая разница. Короче, захожу я к психичке, и первое, что её интересует - это мои волосы. Те самые, соломенные. Согласен, причёска ядрёная, но ведь бырышня, по идее, мозговед, а не стилист.
Впрочем я, кажется, поторопился с выводами. Оказывается волосы - это неспроста. Если верить барышне, жёлтые волосы в семнадцать-восемнадцать лет - это ещё туда-сюда. А в двадцать пять - уже патология. Особенно патологичным должен быть признан тот факт, что волосы я покрасил впервые. То есть, когда было туда-сюда, я их почему то не красил. А когда стало ни в какую - здрасте посрамши! От корней и почти до самых кончиков!
На первый взгляд, дела мои не так уж плохи - в армию с такой головой можно. Там и постригут, и извилины причешут. Но я-то знаю, насколько я в действительности опасен для армии. Не хочется ужасать бедную женщину ещё больше, но, похоже, придётся открыть ей глаза. "Бессонница у меня," - как бы между делом сообщаю я, - "и пониженная работоспособность. Наверно, из-за наркотиков." Бедная женщина оживляется. "Да?" - говорит, - "И какие мы наркотики употребляем?" "Да всякие," - вяло отзываюсь я, и начинаю перечислять известные мне наркотики. Кроме тех, которые пускают по вене. И всякой откровенной бяки типа кокса. "Так что, будем обследование проходить?" - предлагает психичка. "Не знаю," - откровенно признаюсь я. "Ну, у тебя два варианта - либо в армию, либо обследование". Это, конечно решает дело - армию жалко. Получаю направление в наркодиспансер с предположительным диагнозом "полинаркомания" и иду опять к Зовущему в Ночи.
Зовущий зовёт меня одуматься. Я же загублю себе жизнь. Меня не наймут сидеть с ребёнком. Ни одна порядочная девушка не пойдет за меня замуж. Встречные собаки станут плевать мне в лицо, а голуби - показывать пальцами. Но слова его пропадают втуне - я готов на все эти жертвы.
Тут его прибивает повыяснять, какого цвета трава. "Зелёного," - не задумываясь, отвечаю я. Это легко, это мы ещё в детском саду проходили.
И где моя деликатность! Ну хоть вид бы сделал, что задумался над его вопросом. Так нет же - ляп! Теперь он обиделся. Его любимую загадку про траву - ляп! "Ладно," - говорит он, - "иди, ломай себе жизнь". "Я постараюсь," - отвечаю я в дверях. И иду домой, спать. Или нет, иду домой жрать, а потом иду в гости - чего уж теперь спать ложиться. А в гостях мы конечно, обсуждаем, что со мной могут сделать в наркушке. И, конечно, очень веселимся. Потому что все присутствующие хорошо знают, какого цвета трава.
Ну и вот, а потом я долго собирался в наркушку, да так и не собрался. Месяц, который мне дали на обследование, кончился 15 декабря, но больше за мной не приходили. А потом наступил новый век, а осенний призыв остался в старом, а как раз на старый новый год я бросил курить табак. И до сих пор табака не курю - ни на лестнице, ни в квартире, ни даже на балконе.
...конец всему...
Ффух! Неужели дописал? Даже чай не успел налить.
7-9 ноября 1 года.
=============
Примечания:
Банши (нариц.) - преимущественно ирландский дух преимущественно женского пола. Крик её считается предвестником смерти.
Пифия (нариц.) - жрица храма Аполлона в городе Дельфи, Эллада. Весной они усаживаются над трещиной в земле, и, надышавшись сернистых испарений, в состоянии транса выдают пророчества, именуемые оракулами.
эль Йонка (собст.) - ирландская поэтесса, визионер и колдунья (см. список рекомендуемых авторов).
Его Чувачество, или Чувак (собст.) - 1. Джеф Лебовски, герой фильма братьев Коуэнов “The Big Lebowsky” (цитата, естественно, оттуда); 2. Гук Ябовски, Писатель и Муж эль Йонки. (см. туда же)
Свидетельство о публикации №201111700023