Установление личности

Женька, стараясь согреться, бежал по мокрому, раскисшему в оттепели снегу. Высоко поднимая ноги, перепрыгивал не глубокие лужи мутной воды, стараясь не упасть в месиво талого снега. Сырость прибалтийской зимы пробирала до костей, забираясь холодком в рукава, не по сезону, легкой куртки. Сутулясь, он зябко поводил плечами и короткими, на сколько хватало дыхания, перебежками приближался к своему дому. В гулкой темноте двора он остановился и, задрав голову, посмотрел на освещенное окно, окрашенное зеленным светом настольной лампы. В перекрестье оконной рамы мелькнул забытый на ощупь силуэт Ольги. Вспомнился и любимый диван, согретый плюшевым теплом, и чай, «со слоником», на маленькой «хрущовской» кухне, и кошка Сонька, приблудившаяся как то по осени.
Знакомо скрипнула пружиной входная дверь и тяжело ухнула за его спиной. Подъезд дома встретил Женьку приятным теплом чугунного радиатора. Он постоял в темноте, согревая озябшие ладони своим дыханием, прислушиваясь к ударам нетерпеливого сердца и стал подниматься по изношенным ступеням лестницы. Поручни перил обожгли ладонь занозой. Вырезанная перочинным ножом надпись белела  еще не залапанной руками жильцов чистотой. Некий Маргус приплюсованный к  Маше ровным крестом, томясь в ожидании «случайной» встречи, долго корпел над незамысловатым уравнением.
Женька, задыхаясь от долгого бега, поднимался по темной лестнице, вспоминая приготовленные заранее слова. Заплутав в паутине междометий, он старался вспомнить имя того вислозадого мерина из за которого все и началось в тот злополучный день рождения Зинки Помидоровой. Одноклассницы его жены, Ольги...
В душном от пота танцующих джигу, прокуренном зале ресторана «Калинка» яблоку некуда было упасть. Впрочем, яблони в кабаках не растут. По углам рассаженные в деревянные кадки медленно умирали приговоренные на вечную отсидку, усталые пальмы. Грезили в табачном дыму и копоти ресторанной кухни плывущими вереницами верблюдов, гонимых в никуда обжигающим солнцем  пустыни и  волоокой мудростью караван-баши. И высыхали, в тоске желтея порванными листьями, придавленные тяжестью нависшего потолка, некогда общепитовской столовой, именуемой нынче просто «калина».
Сводный, вокально-инструментальный ансамбль «халтурщиков», призванный на заработки скудостью окладов бюджетников,   под руководством учителя физики очень средней школы, лихо наяривал «И снится нам не рокот космодрома!!». Официанты-эквилибристы, пробираясь сквозь беснующуюся толпу танцующих, уносили на кухню недоеденное, вновь укладывали на огромные тарелки, маскируя обилием зелени аккуратно обрезанное по края, « мясное ассорти». И переливали недопитое..
Острыми углами адюльтера раскрепощенные выпитым жены рвали в клочья парадно-выходные колготки, «стреляя», подчеркнуто-наивными глазами налево и направо, в охмелевших «мужчинок». Осыпалась тушь наведенных глаз и кончалась, как патроны! В туалетной комнате, кривляясь перед зеркалом напомаженными ртами, взопревшие дамы, торжествуя очередную победу, поправляли растрепанные в пылу « рукопашной схватки», локоны причесок.
Мужья мочили галстуки в салатах и гасили недокуренные сигареты в тарелках, заваленных костями обглоданных куриц. Осатанелые, в семейном одиночестве мужчины, горячо спорили обо всем на свете, часто переходя на личности. Сам козел! И куда то выходили, возвращаясь сбитой мордой лица и нестерпимым желанием выпить на мировую. Чей то близорукий бухгалтер, заблудился в зазеркалье фойе, в поисках жены. Так и не найдя свою жизнерадостную супругу, он присоединился к оркестру, дирижируя коллективом массовиков - затейников  насажанной на вилку спинкой, почившего в томатном соусе, минтая.
В кутерьме ресторанного дня рождения Женя чувствовал себя, как не в своей тарелке. По штатному расписанию едоков он уже давно оприходовал  свою куриную пайку и усугубил пол-литра водки предназначенные ему, как гостю этого нудного «междусобойчика». Галстуков он не носил никогда, включая пионерский, а бить морды ему как то не хотелось. День рождения, все - таки! За здравие Зинки Помидоровой, по зову тамады, дружно поднимали щедро налитые через край рюмки и фужеры. Торопливо закусывали и пускались в пляс, растворяясь потными лицами в карусели огней цветомузыки.      
Ольга весь вечер тянула его за рукав пиджака приглашая потанцевать и надувала раскрасневшиеся щеки, обиженно оттопыривая губу, выслушивая его вялые отговорки. Куда то исчезала и возвращаясь, скороговоркой рассказывала добытые новости, стараясь перекричать шум разгулявшегося ресторана. Зинка собралась замуж. Он бизнесмен и держит на привокзальном  рынке два киоска. Торгует кожей. Завтра едут в Турцию. Она беременна, но не от него. У Зинки шикарный парик, но в кабаке в нем жарко.
Учитель физики объявил медленный танец и к эстраде потянулись приглашенные дамы, разогретые мужским вниманием, как паровозные топки, целомудренно поправляя юбки. Пары, увлеченные мелодией, медленно топтались на тесном пятачке танцевальной площадки. К танцам приобщилась и Ольга. Под конвоем вислозадого мерина, с бритым затылком и добродушным оскалом бультерьера, украшенного золотой фиксой, она пробилась к эпицентру торжества и прилипла к бычьей шее партнера горячими  ладошками.
Женька разворошил вилкой высохшие кости бройлера и нахмурив брови, уставился на дно грязной тарелки. Малиновый пиджак мерина ярким пятном дразнил его самолюбие, растревоженное кокетливым смехом  жены. Ольга, запрокинув голову, громко смеялась, и укоризненно покачивала головой. Пушистые ресницы хранили тенью зелень кошачьих глаз. Покачивая оттопыренным задом в такт музыки, как курдючная овца, обладатель малинового пиджака нависал своей тяжестью над хрупкой фигурой Ольги и преодолевая ее вялое сопротивление, горячо дышал ей в ухо мокрыми губами.
Женька встал из за стола, сунул сжатые кулаки в карманы брюк и подошел к танцующим. Мерин вопросительно поднял брови домиком и продолжая вилять задом, как заводной, посмотрел на Женьку налитыми кровью глазами. Ольга равнодушно махнув в  сторону мужа рукой, что то сказала удивленному ухажору, пряча гримасу отвращения в уголках рта. И мерин успокоившись улыбнулся, довольно кивая  лобастой головой. Ах, это муж - объелся груш!
Что было дальше, Женька, помнил смутно. Он рванул мерина за рукав пиджака, разворачивая довольное рыло и упал на спину приняв встречный удар кулаком в грудь. Гомон кабака разорвал обидой довольный смех Ольги и тяжелое дыхание мерина придавило его к полу, обжигая ненавистью самца. Заученным движением дворового хулигана, Женька выскользнул из под навалившегося мерина, уселся верхом и долго-долго бил, как в бубен, испуганное неожиданным сопротивлением, лицо соперника. Не чувствуя боли разбитых в кровь костяшек пальцев, оглохший от ненависти, он отталкивал локтями желающих разнять дерущихся и не мог остановиться почуяв запах теплой крови.
Удар полицейской дубиной, пришелся по затылку и Женька, теряя сознание, провалился в ватную тишину. Как из под воды, глухо звучали чужие голоса, призывающие всех успокоиться и приготовить документы. Прибывшие на место происшествия полицейские окриками загоняли свидетелей драки в узкие проходы между столиками, отбиваясь от натиска претензий отдыхающих, между прочим, на честно заработанные! Стараясь не испачкать в обильно пролитой крови, синий комбензон, полицейский, встал на колено, заглянул в лицо Женьке, распластавшегося на полу  и покачал головой. Силен, бродяга!
.......Потом был суд. Огороженный парапетом лобного места Женька стоя выслушал приговор и отправился на «зону» шить рабочие рукавицы. Освоил специальность швеи - мотористки и был направлен на горячий участок по производству табуреток, где преуспел в показателях производительности труда, желая досрочно освободиться. За что и был бит «в темную» товарищами по несчастью, не желающих соответствовать достигнутым результатам и горбатиться на «дядю». Режима не нарушал, участвовал в художественной самодеятельности и отсидев положенные год и два месяца, вышел на свободу, с «волчьим билетом» в руках. Одаренный «зоной» гастритом и наколкой «Жека», въевшейся смесью мочи и жженого каблука форменного ботинка, в левое плечо, он вышел из ворот «зоны» другим человеком. Не лучше и не хуже. Просто другим.
.....Женька поднялся на пятый этаж и замер перед хорошо знакомой дверью. Заново вставленный дверной замок насторожил его не добрым предчувствием. Он опустил руку в карман куртки, достал связку теперь уже не нужных ключей. На минуту задумался и нажал на кнопку звонка. Дверь, неожиданно быстро, широко распахнулась и на пороге появилась Ольга, приветствуя долгожданного гостя, заранее приготовленной улыбкой. В испуге неожиданной встречи Ольга попыталась захлопнуть дверь, но передумала и, пропуская Женю, отступила на шаг в глубь коридора. Женька молча повесил куртку на крючок и прошел в комнату.
На журнальном столике, в хрустальной блюде отливала золотом гроздь винограда. Свеча томилась горячим воском, отражая свет в янтарной глубине бутылки армянского коньяка, выставленной в накрахмаленное поле белоснежной скатерти. Два бокала соседствовали с плиткой горького шоколада. В вазе предусмотрительно наполненной водой, таяла таблетка анальгина. Это к цветам. Ольга все - таки ждала, но не его, не Жеку!
Он посмотрел на жену, страшно улыбнулся и в его глазах блеснула знакомая Ольге сталь ненависти. Жека подошел к столу, ухватил края скатерти, завязал старушечьим узлом, крест накрест, и распахнув с треском, заклеенную на зиму бумагой оконную раму, выбросил в темноту глубокого, как колодец, двора все, что было предназначено не ему, а кому то другому. Тому, в чьих объятиях, протирая локтями плюш дивана, похотливо постанывая от удовольствия, коротала длинные осенние вечера его жена. Тому, чьи руки мяли ее у газовой плиты, в ожидании разогретого сытного ужина. Тому, кто пил из его любимой кружки чай «со слоником», на маленькой «хрущовской» кухни.
Ольга вжалась хрупкими плечами в спинку кресла, прикрывая высоко поднятые ноги полой коротенького халата и вцепившись тонкими пальцами в подлокотники, зло смотрела в побелевшие от обиды глаза мужа затравленным зверьком. Затем рывком поднялась и выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью.
Жека отдышался, заглянул на кухню, обливаясь холодной струей, хлебнул воды из под крана и вышел на лестничную площадку, тускло освещенную сиротливой лампочкой. Идти было некуда. В отчаянии, Жека, обхватив голову руками, присел на холодные ступени, пытаясь вспомнить имя того вислозадого мерина в малиновом пиджаке...
Полицейский патруль, поднимался по лестнице, как назло, на пятый этаж «хрущовки», растревоженной семейным скандалом. Впечатлительные соседи, разбуженные звоном стекла, захлебываясь слюной, перебивая друг друга, рассказывали о драке и выброшенной из окна пятого этажа простыне с закуской, и о вернувшемся из мест не столь отдаленных уголовнике и его жене-стерве. А еще, вчера, с чердака белье украли! И велосипед. Подсвечивая узкие лестничные пролеты фонариком, устало кивая головой, полицейские отбивались от назойливых свидетелей, клятвенными заверениями обязательно во всем разобраться и наказать, кого попало...
Старший патруля подошел к Жеке и внимательно посмотрел в его мокрое лицо. Спросил документы и, рассматривая «волчий билет», неожиданно по-доброму улыбнулся, вспоминая белеющий в темноте двора мешок битого стекла. И злые глаза Ольги, стынущей в телефонной будке голыми коленями. И ресторан «Калинка». Силен, бродяга!
...В отделении полиции Женька, сидя на казенном стуле, судорожно напрягая память пытался вспомнить номер статьи уголовного кодекса именуемой «хулиганство» и предельный срок наказания, но взбудораженная память отказывалась воспроизводить текст, заученный  в «зоне» наизусть. Старший патруля о чем то долго разговаривал с помощником дежурного по отделению, на не понятном Женьке, эстонском языке, и положив рапорт о происшествии на стол, вышел из кабинета.
Помощник дежурного раскрыл журнал регистрации задержанных, аккуратно записал установочные данные Женьки, место и время происшествия. Взглянул на пустующую графу «причина задержания». Еще раз прочитал рапорт патрульного и, с удовольствием, вывел красивым почерком «задержан без документов, удостоверяющих  личность. Личность установлена. Освобожден в 23.10 18.11.1993г.» И поставил точку.