Кошка

   Все, что можно было сказать, однажды уже было сказано.
Но в то самое ранее утро, когда погода, как это часто бывает осенью, успешно портила настроение, он шел. Шел не совсем понимая, зачем вообще вышел на улицу в это сырое утро. Но так как дом был уже позади, возвращаться не стоило. Листья унижено валялись в лужах грязи, и все казалось нелепым. Кроме тихого "мяу", которое почему-то насторожило нашего героя.
"Мяу" было одновременно жалобное, щемяще-зовущее, рыдающее и вопрошающие. Источник же звука определенно находился на дереве. Да, это была кошка. Самая обычная кошка, носящая на себе смесь трех невероятных оттенков и ободранная до необычайности.
   Степе стало её жаль. И не просто жаль, на него вдруг внезапно нахлынуло это жуткое чувство ответственности, мешающее порой обычному человеку не только совершать плохие поступки, но даже думать о них. Ответственность так сильно схватила Степину душу, что она сжалась и от бессилия выдавила из себя горькую слезу сострадания.
  Когда Степа лез на дерево все уже было решено. И то, что он героически снимет скиталицу, и что притащит к себе домой, и все то,что случится дальше было теперь, увы, так же неотвратимо, как и гадкая погода того утра...

   Наш герой был средний, и как все средние - обычный, и как все обычные - нормальный. Как человек нормальный он имел полуторку не в центральном районе города. Как человек обычный Степа каждое утро просыпался, и каждый вечер не позднее десяти отходил ко сну. при этом в ночной тиши на него никогда не нападали муки совести или творчества. Просто садилось солнце, часы били десять и Степа сладко закрывал глаза. Ну и как у человека нормального, у него были потребности, которые ему не без успеха удавалось удовлетворять. Была работа и женщина, наполнявшие его бытие смыслом. Одно никогда не мешало другому. Женщина была приходящей, а приходила она чаще всего к вечеру, и ненадолго. работа у Степы тоже была периодической, то есть через день, точнее через ночь, ибо работал он сторожем в антикварном магазине.
   В это склизкое осеннее утро он  только что вернулся с работы и, отказав себе в мучительном желани смять кровать, героически отправился за молоком и хлебом. Здесь то и услышал голос своей судьбы наш герой. Не обладая от природы спортивными данными, Степе потребывалось не мало усилий , чтобы вскарабкаться на дерево и, схватав когтистую тварь не свалиться с него обратно. Но подвиг был совершен, и кошка была спасена.
   Мысль взять её к себе домой возникла как-то сразу и непонятно откуда. Степа не привык задавать себе вопросов и поэтому, спрятав животное за пазуху, уверенно зашагал в сторону магазина на ходу обтирая кровь с ободранной руки.
   Через некоторое время трехцветная бродяжка уже пила молоко, сидя на коврике, завернутая в старое полотенце. И Степан, чувствуя некое предзнаменование в случившимся, с ощущением полной удовлетворенности лег спать.
   Проснуться ему ни как не удавалось. Он боролся, что было сил, но ощущение себя то всплывало до уровня сознания, то вновь куда-то вываливалось из него. В глубинах сна как из пролетающего мимо поезда слышалось михое "Мяу" зовущее и повторяющееся, к тому же ссадина на щеке сильно болела, боль все росла и росла, и вот...Степа проснулся. Кошка орала. В квартире стояла вонь. Щека опухла от чрезмерного внимания гостьи. Будучи настоящим мужчиной, наш герой знал, что делать. Он пошел в кухню, перекрыл газ,залитый кипяченым молоком, и открыл окно.
  Поступок кошки не просто поразил Степу, ему хотелось встать перед ней на колено и поцеловать за доблесть лапу. Но делать этого он не торопился. Подойдя поближе, нагнувшись, он пристально взглянул ей в глаза. Они казались неистово прекрасными в вечернем полумраке. Они светились! Светились тайной, неведомой ему глубиной мысли. О чем могла думать кошка? Всего лишь кошка! А может быть не просто кошка? Эта мысль сразила его на повал. Да, это была не просто кошка, не просто случайная незнакомка на дереве, не просто беззащитный зверек, нет, это была его судьба.
   Судьба щурилась от яркого света настольной лампы, сидя на столе. Шерсть была всклокочена, трехцветная окраска придавала ей особенно безобразный вид, но Степа этого не видел, не хотел видеть, и не мог. Он смотрел на неё,не отводя глаз, чувствуя как ответственность перерастает в признательность, а признательность в любовь. "Нет, в ней явно есть, что-то особенное! Нет, она необычная уличная гостья! Но какой ум, какая грация!" - думалось ему в полумраке. Тут в дверь раздался звонок, и мысль погасла. Поспешив к двери, он застыл в недоумении. Дверь открывалась сама, легко и осторожно. Но через мгновение уже был спокоен, увидев свою женщину медленно и нерешительно проникающую через входную дверь.
   - Я звонила тебе, но никто не отвечал,- сообщила она, как бы извиняясь.
   - Я был занят, - бросил он в полумрак коридора.
   - Но, ведь ты сам дал мне ключ на всякий случай, и так как ты долго не открывал, то я подумала, что никого нет, и решила подождать тебя...
   - Я просто не успел тебе открыть. Ты очень торопилась?! - перебил её Степа. Ему было не по себе от внезапного визита, хотя она всегда приходила именно в это время. (ВСЕГДА. ВЕЧНО. Их встречи длятся уже ВЕЧНОСТЬ. НЕНАВИЖУ...)Степан зашел в зал, но она не успокаивалась.
   - Я не понимаю,почему ты злишься? Ты что не один?
   - Да, я не один ты права! Я не один! И давай не будем больше об этом. Ты пришла, я рад. Заходи.
   Через мгновенье нестойкого замешательства "Приходящая" все-таки прошла в комнату и , не увидев никого, застыла с изумленным выражение лица, ожидая разряжения обстановки.
   В тусклом свете ночной лампы она была похожы на ночную фею - высокая, кареглазая шатенка с длинными вьющимися волосами, в темно синем плаще, который слега прикрывал её колени. Она была молода. и молодость украшала её настолько, насколько она вообще может украшать женщину старше двадцати пяти. Она стояла молча, а он молча мотрел на неё.
    - Эксилансия, - начал Степан спотыкаясь и подбирая слова, прости я не ждал тебя сегодня...Точнее ждал, но не сейчас... Знаешь в такой день... Ну, в общем, сегодня мне показалось..., я встретил..
   - Так кого же ты встретил, Степа? - девушка теряла терпение, - кого?
   - Вот, - и он указал на высовывающуюся из старого махрового полотенца мокрую мордочку - её!
   Женщина почувствовала себя полной идиоткой в сложивщейся ситуации. Она знала Степу, или думала, что знает его, достаточно давно, для того, чтобы не предполагать с его стороны подобных выходок. Во-первых, в таком тоне он с ней не разу еще не разговаривал. Во-вторых, он никогда не грел задом диван, в то время как она стояла одетая в проходе, ожидая хоть каплю внимания. И весь этот сыр бор из-за какой-то мокрой крысообразной кошки? Но так как, понять все сразу у неё не получалось, она решила быть умнее.
   - Ах, какая киска!
   - Тебе нравится? Правда, она особенная?
   - Ну, конечно! (раньше , он вроде не производил впечатление больного...)
    - Мы встретились сегодня утром, знаешь, непонятно, почему я вообще вышел из дома, но как видишь... - Степан громыхал чайником на кухне - как видишь, теперь мы вместе...
   - Да, - думалось "Приходящей" - чего только не бывает на свете, еще вчера она знала, что это она с ним вместе. Эксилансия и Степан! Эти два имени как будто созданы друг для друга. Но уже сегодня, оказывается, что он то вместе с НЕЙ!? А не с ней! Боже мой, да к кому же она ревнует?
  - Знаешь, милый, я наверное, пойду. Нет, нет спасибо. Нет, ничего не случилось, просто устала, что-то не по себе. Извини, - произнесла неопределенно, и отправилась к двери.
   Проходя мимо кресла, Эксилансия нагнулась, и в упор взглянула на проходимку. Да, кошка, в её понимании, была действительно безобразна, и, ощутив некое успокоение, Эксилансия вышла в двери.
   Степан недоуменно застыл с чайником в руках, но не поторопился остановить вечерную фею.
  "Лохматая дура" - определила кошка и закрыла глаза. Её вновь окутал ночной мрак, манящий звездным запахом сна...
   Наступила зима. В доме Степана ничего не изменилось, точнее почти ничего. Своей, надолго задержавшейся гостье, он дал имя, а с именем - миску, коврик и кошачий домик с лестницей. Мими, так теперь её звали, внешне была довольна, но иногда Степе казалось, что она тоскует, а причину этой тоски он понять не мог.
  Он по догу смотрел в эти мутно зеленые глаза в вечерние, морозные вечера, и в них, словно в бездне вечности, казалось, таились ответы на все вопросы, которые ему хотелось задать. Она теперь была не просто ухожена и грациозна, для Степы она была божественно красива. И не только красива, но терпелива, сдержана и даже умна. После работы она ждала его к завтраку, они вместе обедали, и даже гуляли. Хотя, конечно, остальным его знакомым она не казалась такой незаурядной. Её мелкий размер, бездарный окрас, а так же происхождение, не впечатляли никого, но Степу это не волновало. В глубине души он был поэт, и это внутреннее зрение в достаточной степени портило внешнее.
  А как же подруга? Нет, она не перестала его навещать, дежа напротив, из "Приходящей" она превратилась в "Остающуюся" иногда, так, на пару дней. По крайней мере именно это виделось нашему герою на горизонте тихой реки его жизни. Хотя в действительности, все было не совсем так. Эксилансия решила не только не расставаться с предметом своих желаний, но и победить в этой не неравной схватке человека и зверя. Она хотела почувствовать себя тайной воительницей, и теперь упивалась своей тонкой и скрытой игрой. Она держала себя в руках, когда ОН предавался порывам нежности с этой бродяжкой, когда Он трепетал от восторга при виде изгиба её спины, и даже когда, разговаривая с нею, был похож на трехлетнего младенца. О! В этом бою внешне она была королева - достойна, величава и снисходительна к своей мохнатой сопернице. Она не ревновала, но она завидовала. И в минуты душевной слабости и отчаянья готова была отдать все на свете, чтобы свернуться у него на коленях, и ощутить тепло мужских рук и слов. Но в эти моменты она никак не могла представить, как скоро исполнятся её желания, и какими жалкими они покажутся ей тогда. А пока она страдала, но не оттого, что любила Степана, хотела дышать его дыханьем и жить с ним одной жизнью, нет.
   Будучи красивой, Эксилансия, как и большинство из красивых, была одинока. Ведь, как ей всегда казалось, никто не мог оценить её по достоинству, никто не спешил угадывать её желания, никто не жалел её, никто не хвалил, когда она так ждала, когда ей так хотелось. Никто... Она не мечтала взойти ради любимого на плаху, ей хотелось просто ласки и любви для себя. А ОН?! Он тратит это на НЕЁ, какая несправедливость,разве могут быть у кошки подобные желания?
   Конечно, таких желаний у Мими не было, но были другие. они бродили в голове то стаями, то по одиночке, сталкиваясь и разбегаясь. Одни были грустные другие радостные, но и те и другие были об одном. О том, о чем вот уже тысячелетия люди думают, отходя ко сну и просыпаясь. О любви! Мими мечтала стать человеком. Она изнывала от благодарности к своему спасителю, но никак не могла отблагодарить его, ответив на его чувства. Что можешь сделать ты, когда высота твоей холки двадцать пять сантиметров, у тебя крупные уши, четыре лапы и еще хвост. Ко всему прочему, единственное, чем ты можешь усладить его слух - это "мяу", и пусть для тебя оно имеет сотни оттенков, возможно, он не услышит из них не одного, тем более не поймет их содержания. Какая безисходность! Он дал ей все, а что она сможет дать ему? Сознание несправедливости мучило и томило её. Мими теряла аппетит и покой. Степа расстраивался.
  Через месяц Мими слегла. Эксилансия торжествовала. Степан был беутешен.
  Возвращаясь домой после трудовой ночи, он брел переулками безнадежности. Мир был сер. Небо давило. Утро было морозным, и резкий ветер обдувал лицо, но Степа не чувствовал. Он ничего не чувствовал: ни солнца, ни земли, ни жизни. Он шел с широко открытыми глазами и спящей душой. Мими болела. она отказывалась от пищи и медленно угасала. И ВЗГЛЯД! Её взгляд мучил Степана больше всего. В нем было все, кроме желания жизни. Степа пытался разгадать этот взгляд, но он, беспрестанно преследуя его, оставался загадкой. Взгляд плыл по зимнему небу, между домами и улицами, манил и ускользал. А Степина душа плыла за ним и растворялась в пустынной суете города...
   Удар! Дикая боль обожгла бедро, и Степу выкинуло на тротуар. Сделав неудачную попытку подняться, он повернул голову в сторону, увидел блестящий черный "мерседес" и позволил себе расслабиться. "Хрен с ним! - мелькнуло в его голове, - все, что могло случиться уже случилось..." но как оказалось, случилось еще не все. С диким негодованием и с пеной у рта, выскочив из "блестящего красавца", несся на "кретина прущегося на красный", высокий мужчина средних лет. Ненависть перепоняла его как вода кувшин, и при каждом шаге выплескиваясь наружу, разъедала окружающее пространство. Подбежав к корчившемуся "самоубийце" он с большим размахом и еще большим удовольствием пнул "сволочь" в живот, сопроводив поступок краткими, но очень внятными объяснениями. "Сволочь" сжалась, издав глухой стон, и стала медленно поворачивать свою рожу. Второго удара не последовало. "Рожа", почему-то стала приобретать черты знакомого лица и, вообще, "сволочь" лежавшая на снегу, тоже казалась до боли знакомой...

  - Степа, никогда я не думал, и даже не представлял, что вот такой будет наша встреча - восклицал высокий мужчина средних лет под стопочку на "Степиной" кухне, - а ты помнишь какой ты был? Какой ты был смелый, дерзкий, умный, ну, такой, как же тебе сказать. А! Нужный, самый нужный на нашей улице. А как нас "Рыжий" тромбил, помнишь? А Светку с пятого дома, ну эту длинную, с ногами, помнишь? Она же еще в девятом родила от Гришки с Вишневки, ну ты то не знаешь, ты же еще в седьмом классе переехал. А ведь ты её любил... Да... А, вообще, сука ты Степа хорошая. Хоть бы раз мне письмо написал, мы ж с тобой такими друзьями были. Эх, ты, Степа... Ну, да хрен с ним, наливай. А Мишку помнишь? А, Таньку?...
  Степа помнил все, но воспоминание походило скорее на мир давно  прочитаной и забытой книжки, чем на сюжет прожитой  самим тобой жизни. Все было далеким. И столь непохожи были четырнадцатилетний мальчик Степа и нынешний наш повзрослевший герой. Степа смотрел и слушал своего друга детства, но не видел и не слышал его, он смотрел на себя - мальчика, и слышал голос своего счастливого, как теперь ему казалось, детства.
Толик был хорошим другом, и почти не изменился. Изменились лишь его голос и имя. Теперь он Анатолий Валерьевич плюс все то, что к этому прилагается. А в общем, он остался таким же открытым, вспыльчивым, непосредственным и хищным до жизни парнем.
  - Степ, Степ, ты спишь что ли, а? - беспокоился Толик, слегка тряся друга за плечо.
  - Что? Да, нет,это я так задумался, и нога еще болит, зараза.
  - Ну, за ногу то прости, сам виноват, прешься, хрен знает куда, как слепая корова. А то, что я сразу... ну, ты понимаешь, не узнал тебя, так я еще в машине извинился. Ладно, забудь, слава Богу, переломов нет. Ну, давай, за твое здоровье!
  - Давай!
Водка проваливалась, согревала и связывала мысли о прошлом, настоящем и грядущем будущем в одно единое целое, именуемое судьбой.
  - Сдушай, Степ, ну, о себе то ты расскажи старому другу. Чай, девятнадцать лет не тебя не видел. Ну, как ты живешь,о чем мечтаешь?
 -  Ни о чем.
  - Нет, так не бывает, чтобы ни о чем. Человек всегда о чем-то мечтает, но иногда даже не понимает этого. Вот, у тебя сейчас нога болит?
  - Ну, болит.
 - Вот болит, значит, о чем ты уже мечтаешь? Правильно, о том, чтобы не болела. Так и в жизни. Ну, не тяни резину, рассказывай, валяй.
Степа взял рюмку и опустил голову.
  - Понимаешь, Толик, кошка у меня болеет (глаза Анатолия Валерьевича стали круглыми, а лицо неестественно сосредоточенным для данного момента). А я понять не могу, что с ней. К ветеринару её даже возил. Тот тоже ничего внятно сказать не может, говорит, что здорова, но она-то не жрет.
  - Кто не жрет?
  - Да, кошка не жрет.
  - Ну, и хрен с ней, что не жрет, значит зажралась!
Повисла пауза. Теперь Степа смотрел на гостя слегка изумленно.
  - Да, ты же сам спросил меня,о чем я мечтаю!
  - Спросил, спросил, а причем тут.... Господи, Степик, что ж с тобой стало то, братан!... - Толик зажмурился и завис над рюмкой. Тишина стояла гробовая. Степан не мигающим взглядом смотрел на друга детства, и ждал продолжения речи. Но продолжение ни как не наступало, оно еще долго стояло за углом, опасаясь нарушить возникшую паузу...
   Она проснулась. Проснулась, потому, что уже был вечер, и было пора, потянувшись, открыть глаза и увидеть мир четырех стен, который ОН зовет домом. Мир стен посмотрел не неё своим обычным пустынным равнодушием. Она легко ответила взаимностью.
  Услышав на кухне родной голос, Мими поспешила. Мягкими движениями она пробралась к возлюбленному, прильнула телом к его ногам, ощутив родной запах, и мгновенно оказалась на ЕГО коленях.

... Пауза уже начинала затягиваться, но тут Толю прорвало:
  - Это все бытие..
  - Что?
  - Бытие говорю, совсем ни хрена не слышишь, БЫТИЕ. Бытие опредляет сознание. Знаешь фразу такую, а? Маркса в институте учил? Вот твое бытие! (друг крупными шагами стал нервно передвигаться по комнате, размахивая руками в столь же нервном ритме). И вот твое сознание! - сжав кулак Толик стал стучать по и без того взлохмаченной  Степиной голове, - вот они, близнецы-братья!
  - Мне ничего не надо.
  - Нет надо. Я в начале тоже думал, что тебе ничего не надо, что у тебя все есть, но ты меня в этом окончательно разубедил. Ты посмотри на себя - тебе неделя до дурдома осталась. Что, мечтаешь? Об исцелении кошечки мечтаешь? Мужик в тридцать лет?! Ну, Степа. Да, ты... ты не Степа, ты Степашка, ясно тебе, ясно?! И мозги у тебя кроличьи!
  - Заячьи.
  - Убью сука! Заткнись лучше! - напряжение достигло своего апогея раскалилось и лопнуло. Толик обмяк и опустился. Сердце билось не ровно, и в такт ему, глухо на стол опускался кулак. Прошло какое-то время, и только сейчас он обратил внимание на урчавое кошачье мурлыканье, доносившееся из-под стола. С искренним интересом Толик придал своему торсу горизонтальное положение. Их глаза встретились...
  - Ладно, тянул гость, надевая дубленку, - я домой, пару дней у меня дела. Ты пока лечись. Сегодня что? Понедельник? Так, в пятницу будь дома. Всё.
  Дверь хлопнула , но они еще долго стояли и смотрели на неё, словно та была живая, готовая вот-вот извергнуть из таин своих, ушедшего в неизвестность гостя, герой и зверь, объединенные чувством и разделенные плотью...
  Думал ли наш герой, что именно то самое осеннее промозглое утро разбудило спавшую доселе линию в его жизни? Наверное, нет, ибо наш герой человек обычный и нормальный, а посему, все то, что с ним случалось, проходило само по себе, не останавливаясь и не анализируясь в затруженном сознании обывателя. Ведь так гораздо проще - ни кому ни чем не обязан "ни пану, ни другу".
Так или иначе, жизнь Степы изменилась. Он поменял работу, со временем поменял квартиру, пытался поменять женщину, но из этого ничего не вышло, слишком поздно спохватился, "таких" каким он стал теперь, благодаря своему другу, не бросают - не модно и не умно. Не поменял он только себя и свою "фартовую" кошку. Но счастья не было. Ненасытность Эксилансии, казалось, на два порядка опережала её красоту. Желания и их стоимость менялись, варьировались и увеличивались, однако не понимание и недовольство оставались вечными и не преодолимыми, как скалы. Любви между ними не было, она не появлялась и даже не наклевывалась. Дома Степан теперь бывал не часто. За новой квартирой и Мими присматривала соседка. В общем -то, все, как у всех, но...
 Та ночь была жаркой. Неистово жаркой, поэтому Мими дремала на подоконнике у раскрытого окна. Сон не шел к ней и, лежа на спине, подставив брюшко небу, она всматривалась в черную бездну полураскрытыми глазами. Лень укрывала её, но летний изнуряющий зной никак не давал уплыть в себя. Звезды сыпали таинственностью, их вечный свет стирал границы времени, и Мими блаженно представляла себя странствующим исследователем иных миров...
  Дверь бесшумно открылась. Экси так же бесшумно вошла. Усталость прожитого дня действовала на нервы. Пройдя в комнату, она села. "Лето, - пронеслось у неё в голове, - люблю лето, но не сегодня. Сегодня НЕНАВИЖУ... Надо успокоиться. Я просто устала. Устала, устала, устала. УСТАЛА? Но от чего именно?... От долгого летнего дня или от него?...Сволочь! Он считает вполне нормальным, что я должна тащиться сюда почти в ночь, только потому, что его соседка теперь в больнице и некому кормить его трехцветную тварь. Конечно, можно было, и отказаться, но... раз уж я пришла". С этой мыслью девушка поднялась и направилась к холодильнику в поисках кошачьей пищи. Насыпав "сушеных деликатесов" в миску, она не спеша, отправилась искать Мими. Звать её было бесполезно: к Экси Мими не выходила никогда. Пройдя по коридору, она заглянула в спальню, и увидела кошку безмятежно лежащей на подоконнике открытого окна. "Спит, - раскатилось эхом в женской головке, - как у неё все просто,...просто,... ПРОСТО!" Экси решительно подошла к подоконнику и толкнула животное в окно. Мими очнулась, изо всех сил уцепилась за подоконник передними лапами и закричала, но увидев Экси, поняла, что это бесполезно...
  "Она смотрит на меня... Смотрит прямо в глаза... Кошка? Это всего лишь кошка...ВОТ ТЫ, ВОТ Я... Нет тебя и нет проблемы... Все просто - твоя жизнь - моя власть", - и с этой мыслью Экси с большой осторожностью взяла Мими за холку и разжала кисть.
  Говорят, у кошек девять жизней, но так лишь говорят. Говорят, они не умирают падая с высоты, и всегда приземляются на лапы. Может и так. Мими летела с шестого этажа по всем правилам "кошачьего" полета: сальто с выходом - лапы к земле, но  кто же знал, что кроме деревьев на пути часто встречаются кустарники. Ободравшись в кровь, она упала на бок, и закрыла от боли глаза... Черный сон укрывал её своим звездным покрывалом, но страха не было... не было... не было... не было ничего...

 "Все... теперь все!" - ноги Экси устало подкосились, и она стала опускаться на пол, но внезапный порыв ветра с дикой силой ударил дверцу окна, и ухоженные женские пальцы оказались зажаты. Боль, шок и крик пришли почти одновременно. Поднявшись, она мгновенно освободила пальцы рук, нервно забегала по комнате пытаясь пересилить себя, но крик переходил в стон, а стон в зверинное рычание. Дикая боль била в виски и никак ни кончалась, тошнота подступала к горлу, кружилась голова. Уперевшись головой в подушку, подобрав ноги почти к подбородку, она сжалась, раскачиваясь в такт пульсу - единственного, что ей было слышно сейчас. Боль плыла и тянулась, переплетая их обоих, их чувства, их души... и судьбы.
   " Жить!... - внезапно лопнуло в голове в Мими, разрезав тишину бездны - Жить!...Жить!... Жить!... Надо жить! Ведь Он останется совсем один, без меня!.. Один... Один... Один! Силы!... Где вы! Вернитесь!...Жить!" Она кричала, никто не слышал этот вопль разума. Никто в ту ночь не знал, что кошке, лежавшей на земле в липких пятнах крови, тоже очень хочется жить. Ей казалось, что поток времени сносит ее в небытие, а у неё не хватало сил противостоять его власти. Устав сопротивляться, она остановилась, поток затих, все умерло..., лишь желание жить медленно подталкивало её наружу к выходу, к миру. Его толчки были слабыми,редкими, но они были, и каждый из них поднимал Мими выше и выше над Черным сном, и тогда, вновь собравшись силами она закричала "Жи- и..-ить!" СВЕТ ВОЗНИК ВНУТРИ И ВЫРВАЛСЯ НАРУЖУ ВМЕСТЕ СО СТОНОМ, ОН ТОЛКНУЛ ЕЁ В СПИНУ И МИМИ РЕЗКО СЕЛА, УПЕРШИСЬ РУКАМИ В ПРОСТЫНЮ КРОВАТИ, ОТКРЫВ ГЛАЗА.
  Она жива! И это главное. Мими нелепо огляделась вокруг, и осознав, что находится дома, медленно погрузилась в сон.
  Утро уже стояло за окном, когда Мими спросонья потянулась под простыней. Шея, руки и ноги, почему-то, затекли, и она  долго потягивалась в кровати, не открывая глаз. Но когда открыть их всетаки пришлось, мгновение ужаса, возникшей ситуации застыло на её лице (не надолго, минут на десять). Когда мысли вновь выстроились в ровные ряды восприятия окружающего, она попыталась приподняться и сесть на край кровати. Так как делала она это впервые, то получалось нелепо, но все-таки получалось.
  Мими смотрела на себя, но себя не узнавала. Размеры её увеличились на столько, что ей было сложно это представить, к тому же, движения не были столь слаженными, как раньше и приносили своеобразное чувство дискомфорта. Лапы, шея, пальцы, и тело стали невыразимо длинными и... лысыми!? Еще какое-то время Мими тщетно пыталась очнуться от наваждения, но вскоре поняла, что все напрасно. Приподнявшись с  края кровати Мими решительно направилась к зеркалу. "Ну, была не была!" - и она встала перед зеркалом. Дыхание стало не ровным, сердце забилось чаще, голова закружилась, тело осело - "Вот так подлость!" Из зеркала на неё смотрела ЭКСИ. Это было её тело, её вьющиеся волосы, её карие глаза... они были как пержде красивы и печальны, только теперь из-под этих длинных черных ресниц струился свет кошачьей души.
  Мими расплакалась. Она никогда не плакала раньше, но теперь обида сдавила горло, и слезы беззвучно побежали по лицу. Почему именно она? Именно она? Мими знала, что наказания как и испытания в жизни бывают разными, но что такими жестокими - она ни как не могла представить. Теперь ей предстояло жить и видеть каждый раз перед собой лицо своего лютого врага, слышать биение её сердца, улыбаться её губами, любоваться её телом, и возможно, самое ужасное - жить её жизнью... Нет, жизнью она будет жить своей! ... О, как же это тяжело, как же это сложно!...
  Еще несколько часов кряду Мими неестественно металась по квартире, то присаживаясь, то вскакивая, то застывая у зеркала с выражением лица параноика. Лишь вечерние сумерки слегка успокоили её. В своей кошачьей жизни Мими всегда была стойкой, и как поистине стойкая женщина решила встретить эту гримасу судьбы в полный рост (теперь недостатка в нем не было). Она заставила себя собраться - "В конце концов, все не так уж плохо. Я жива. Правда не совсем, в желаемом виде, но хоть что-то, вместо ничего. К тому же, - она стала расслабляться, - возможно, это и к лучшему. ОН все еще со мной, а она... ОНА!? Господи, ведь она теперь!?..."
  Через мгновение, Мими уже стояла на улице. Её вчерашнее еще тело лежало на летней земле, на боку в пыли и в засохших пятнах крови (из-за растущего кустарника его никто не заметил).
  - Надо же... далеко ни каждому на этом свете предоставляется возможность увидеть свое мертвое тело, будучи живой, - молча размышляла она, вглядываясь в любимые черты и линии совершенного тела, - оно похоже на странника уставшего и выбившегося из сил по дороге к ... ДА И НЕ ВСЕ ЛИ РАВНО К ЧЕМУ ТЫ ШЕЛ, ЕСЛИ НАЛИЦО ПОКА ЕДИНСТВЕННЫЙ РЕЗУЛЬТАТ ТВОЕГО ЖИЗНЕННОГО ПУТИ - ТВОЙ ТРУП...
Не знаю, каким будет мой конец, - её мысли бежали по кругу причем в разных направлениях - ... но тело следует похоронить, правда, обычно кошек не хоронят, их выбрасывают на помойку, как будто и при жизни они были лишь "мусором", небрежно и повседневно дополняющим её.
  И в этом печальном танце души, Мими нагнулась и взяла в руки то, что еще не так давно принадлежало ей. Слезы заволокли ей глаза - кошечка казалась такой хрупкой, но это продолжалось не долго, так как пятнистый трупик был, как ни странно теплым и ко всему прочему, упорно, хотя и почти незаметно, дышал.
Мими нервно сглотнула комок в горле и пулей понеслась обратно в дом, прижимая к груди драгоценное существо.
  Прошел месяц. Мими выходила кошечку, хотя это было не легко, так как последняя проявлениям доброй воли отчаянно сопротивлялась. Находясь в непроходящем депрессивном состоянии, она то совсем отказывалась есть, то умудрялась нажраться каких-то помоев, так, что возникающие при этом проблемы пищеварительной и выделительной системы, обнаруживали себя по всей квартире и в самых не подходящих для этого местах. Причем, Мими, она особенно ненавидела и при любой возможности старалась продемонстрировать это охотничьими частями своего тела, как то, когтями и зубами. Но только Мими это никак не трогало. Она понимала, прощала и даже в какой-то степени любила эту маленькую душу, которая безнадежно протестовала против власти объявшего её тела. Она относилась к ней с теплом и нежностью, бережно сохраняя тайну, соединившую их, столь разных и непримиримых, в одно единое целое.
  Однако, Степа, хоть и редко бывал дома, но все-таки в достаточной степени начал уставать от необъяснимой смены характера своей любимицы, и через какое-то время, преодолев все преграды мыслительного процесса, пришел к выводу, что абсолютно ничего не понимает в жизни животных. Ведь кошку не приведешь на прием к психоаналитику, а терпеть её выходки уже не хватало сил. Неприятности складывались из мелочей, но в очень большую кучу. Не замечал он ни мутно-зеленого взгляда, который так волновал его раньше, ни красоты, ни ума. Как прежде, Степа кормил, гулял и гладил её, но все чаще от этого уставал. Наверное,он изменился или изменил себе, но в последнее время его тянуло к Эксилансии, хотя теперь ей не нравилось, когда её звали по имени. Степу просто поражало, как много он не замечал, не понимал, не чувствовал, не знал...
   Снова настала осень. День выдался промозглым. Степан мчался из аэропорта домой. Не доезжая квартала, он остановил такси и решил пройтись, зайдя по пути за цветами для НЕЁ - самой красивой, нежной и преданной - для ЭКСИ. Уже давно разлука с ней стала мучительной для нашего героя, он ЛЮБИЛ её. Шлепая по тротуару двора с букетом цветов, ему показалось, что где-то кто-то кричит. И действительно, кричали. На соседнем дереве дико орала кошка, чем-то похожая на Мими. Степа подошел ближе, взглянул на скиталицу... и в том же бодром темпе продолжил свой путь.
 ... Опавшие листья, как и тогда, купались в осенних лужах, провожая нашего героя,и, удивляясь, какие необычные истории случаются в обычной жизни нормального городского человека. Они то знали, как одна сильно хотела любить, насколько другая хотела быть любимой. Кто в праве осудить последнюю, и посмеяться над первой?
 Мими открыла на звонок. Степан торжественно ввалился в квартиру с сияющей физиономией. Сгреб в охапку девушку и произнес : "Как я соскучился. Ну, как ты?"
  - Все, хорошо, только знаешь, кошка наша куда-то пропала, уже пять дней. Ты её случайно по дороге сюда нигде не видел? - Мими выразительно взглянула ему в глаза.
Доли секунд длились для неё вечность.
  - Нет, не видел...