Ах, дети - цветы жизни

                « Власть никогда не довольствуется малым, она отбирает у личности все…»

Под голубым небом, у распахнутого настежь окна на пятом этаже многоэтажного дома, с вытянутыми в бездну руками стояла семилетняя девочка. В руках она держала щенков овчарки недель-ного возраста… .
  …Этот день выдался необычно теплым. Стоял май. На де-ревьях уже появилась листва, и дерзкий запах весны кружил не только молодые головы. Закончив учебу, Рита спешила домой, ведь дома у неё уже целых две недели живут маленькие щеночки, совсем крошечные, слепые черные комочки, пищащие без умолку,  и ползущие только в одном направлении - к теплу своей мамы. Ри-та видела их буквально новорожденными. Она  помогала  разры-вать мешочки, в которых они рождались, перевязывать им пупки и складывать в специальную корзинку, чтобы они могли обсохнуть и придти в себя. Рита их очень любила и поэтому каждый день не-слась после уроков очертя голову домой, чтобы поскорей увидеть своих малышей  и убедится, что их неуклюжая мамаша случайно не дернула какого-нибудь за еще не отвалившийся пупок.
Запыхавшись, она открыла дверь и  ввалилась в квартиру, мгновенно оценив стойкость собачьего запаха. Под столом в ком-нате, ровно и сдержанно дыша, возлежала её величество мамаша – восточно - европейская овчарка в возрасте двух лет. Звали её Кара, что с местного переводилось как «черная».  Рита бросилась под стол проверить все ли в порядке. В порядке было все. Оба щенка смиренно поедали маму, издавая при этом поразительные звуки. Они  не были похожи друг на друга -  один был больше другого, и Рита любила маленького. Она даже придумала ему временное, ну пока он живет у них, имя - «белопузик». Закончив трапезу, щенки заснули и девочка, взяв на руки обоих, стала любоваться  их неук-люжей невинностью и красотой…
- Они такие маленькие, такие маленькие, а я такая большая для них…такая большая - крутилось в голове девочки – они сла-бые и совсем ничего сами не могут, а я для них такая большая и сильная, и я все могу… я все могу…все могу. Я могу их кормить, заботится…, а могу…, могу… и убить их?! …Ведь они такие ма-ленькие,… а я …для них такая  сильная, - мысли эти рождались где-то в черной бездне разума, прорастали,  усиливались, и уже не утихали -… и  они ничего ни смогут сделать мне …ничего… не смогут сделать…ничего…ничего… ничего!
На ватных ногах, прижимая щенков одной рукой к груди, с мутным взглядом и тяжелым дыханием, она подошла к подокон-нику, встала на стул и распахнула окно… .
Держа на вытянутых руках, за шиворот, каждого щенка, Рита внимательно смотрела на них. Они спали. Хотя  тогда это не имело  никакого значения, ибо они были слишком малы, чтобы увидеть пропасть под своими лапками и запросить пощады у семилетней девочки, которой вдруг захотелось увидеть в их глазах страх. Страх смерти, утоляющий жажду власти, всходы которой могут оказаться очень юными и очень ядовитыми, чтобы пройти бес-следно для детской души. 
Но они спали, не подозревая ни о чем.  Она смотрела на них и на землю, распростертую внизу, понимая, что расстояние не даст им шанса выжить, и осознание этой страшной власти, власти над жизнью и смертью, пьянило и будоражило её душу.
Малыши весили мало, но силы в детских руках было еще меньше, Рита стала уставать. Она чувствовала, что щенки могут просто выскользнуть из пальцев, ей нужно было торопиться, надо было выбирать.… И вновь страх сделал свое великое дело.
Рита дрожащими руками перенесла их через подоконник на кро-вать и закрыла окно. Теперь от страха дрожала  уже она.  Ей вдруг внезапно вспомнилось, что она пока лишь маленькая девочка, а скоро два часа и на обед придет папа, и что будет, если она убьет этих щенят, даже если это произойдет по случайности?! (по непо-нятной и необъяснимой случайности!) Чем объяснит она эту случайность отцу?  Что скажет в своё оправдание? И что тогда бу-дет с ней? …. И снова страх! Страх поменяться местами со свои-ми жертвами спас тогда им, а в некотором смысле и ей,  жизнь…
Когда в положенное обеденное время отец пришел домой, он застал свою девочку плачущей навзрыд над спящими щенками.
- Папа, а что если с ними что-то случится, ведь они такие ма-ленькие, такие крохотные, такие беззащитные…, папа….
И он не понимая причин этих волнений, как мог, стал успо-каивать свою впечатлительную, нежную, маленькую дочь. Тогда ей было семь, но первые ростки власти уже пробивали себе дорогу…
…Сегодня летнее солнце не знало жалости. Не знала её и Ри-та. Изнывая от жары - термометр зашкаливал за тридцать семь в тени,  в начале августа в светло розовом брючном костюме она рассекала пространство маленького городка в направлении ветеринарной лечебницы. Мучил её не только атмосферный температурный режим, но и  тонкий, кожаный собачий поводок, который создавал  сопротивление её решительным шагам. На поводке Рита вела Кару. Овчарка уже не выглядела молодой и резвой, прошед-шие годы надавали ей хороших оплеух в виде лишнего веса, уста-лости и сильной отдышки. Её собачий возраст достиг девяти лет, а вес  полных семидесяти килограмм. Последнее приводило одних прохожих в полный восторг, других, как это и бывает в жизни, в окончательный ужас. Конечно, выглядела Кара не лучшим  спортивным образом, хозяйская любовь испортила её внешне, но внутренне она не изменилась. Полнота придавала ей особую очаровательность, обрамленную добрым, терпеливым нравом и по человечески умным взглядом.
Так они шли - Рита, стоически вдавливая шаг, в раскаленный асфальт, и её верная собака, волочившая из последних сил  ноги, задыхаясь от жары и усталости.…
…Проснувшись в то самое августовское  утро в своем родном маленьком городке, затерявшемся где-то в южных степях некогда огромной станы, Рита поняла, что в её жизни возникла проблема. Возможно, она существовала и ранее, но возникла в свой полный непреодолимый железобетонный  рост именно сегодня. Проблемой для Риты с утра стала собака. Её требовалось прогулять. Нельзя сказать, что эта процедура когда-либо за девять лет доставляла девочке удовольствие, но теперь она выводила Риту из равновесия окончательно и на весь день. Собака стала жирной! Ей было тяже-ло  ходить, и прогулка  превращалась в часовое мучение. Кара все время останавливалась, садилась и сильно дышала, при этом все попытки сдвинуть её с места, были обречены на провал, Рита бесполезно дергала за поводок, что приводило ее в еще большую ярость. Прокрутив ожидающую её с утра картинку, девочка поняла, что час настал, точнее, пробил, и, считая себя уже в достаточном возрасте, чтобы принимать решения, она его приняла…
…И вот уже битых полтора часа они продвигались - одна к своей цели, другая к месту, о назначении которого ей еще не дано было знать.
Думала ли Рита, идя по знойной дороге, чем закончится её поход? Наверно нет. Но кое о чем, она все-таки думала:
«Конечно, нужно разобраться до конца. Если она больна, то можно ли это вылечить? И если да, то как? В принципе люди тоже бывают толстыми, но ведь они как-то худеют? Правда она не в том возрасте, чтобы мучить её голодом …нет, отец на это никогда не согласится, он просто не сможет не дать любимой собачке лишний кусочек … . Да, вот так все это и начинается. Любовь! Слепая безрассудная любовь! Многих она уродует  и не только собак» - эту мысль ей не удалось продолжить, так как она почувствовала, что удаляется своим рассуждением куда-то вдаль, и эта даль не имеет никакого отношения к её настоящим действиям.
 « Боже, как жарко! Но нет, я все-таки дойду и узнаю, что теперь с ней делать. Надо, наконец, решать. Да, нужно быть решительным человеком, и не бояться ничего….», - в этом месте Рите стало особенно не по себе, но не найдя  явных причин этому, она пошла дальше. Она думала… Голова её была подобна кастрюле с кипящей водой, где мысли как пузырьки появлялись, всплывали на поверхность сознания, становились большими и тут же бесследно лопались. Их было много, очень много. Однако  все они ей казались не достаточно благородными и достойными. И тут родилась еще одна. Мысль быстро росла, поражая Риту своей красотой. Девочка даже начала произносить её в слух: « А, что если собака умрет? Ей уже девять. Она еле ходит. Я все лето дома одна! Что будет, если она умрет? Что мне тогда делать? Ведь она весит добрых семьдесят, куда я эту тушу дену? И бог его знает, когда приедут с дачи родители, я что буду сидеть с разлагающимся трупом в квартире целую неделю!?…» Да, мысль была прекрасна! Она придавала героине и силы и решительность, и к тому же, напрочь выжигала остатки жалости, пытающиеся хоть как-то из-за угла, ползком или на четвереньках закрасться в её «решительный» разум.
И вот они пришли. Никого из пациентов больше не было, что вполне соответствовало погоде. Прием прошел быстро. Быстро был поставлен диагноз и объявлен приговор. Пять минут и дело в шляпе. Рита была стойкой и решительной. Она стойко выслушала  резолюцию врача:
- Девушка, видите ли, ваша собака не молода, к тому же если учесть её раннее ожирение, то сами понимаете… . Не представляю, чем вам помочь. Скажу больше, я не могу вам ни чем помочь. У собаки явное ожирение сердца и тромбофлебит - говорил он, сидя на стуле,  изумленно глядя на животное.
- Значит, она умрет?
- Мм-да,…умрет, правда не знаю точно когда, но…вполне, да..
- И что же мне делать?
- Собака ваша, вам и решать.
И Рита решила:
- Вы… я слышала…, ну, в общем, Вы можете её усыпить?
- Нет, мы стреляем.
- В каком смысле?!
- Ну, нет, конечно, в ветеринарной практике действительно усыпляют безнадежно больных животных, но в нашей ле-чебнице этого не делают – нечем! Поэтому мы стреляем.
- А кто стреляет, Вы?
-  Да, нет же, девушка, нет. Стреляет сосед, вон из желтого домика. У него двустволка - двенадцатый калибр, один вы-стрел в голову и все.
 «Все», сказанное этим человеком было просто, очень просто, слишком просто. Рите стало страшно, такого поворота она не ожи-дала. Но чистый разум толкал её вперед…
- Значит, лучше собаку оставить  у Вас.
- Смотрите сами.
- Ну, хорошо…..

Два слова… и один выстрел…
 

Кара сидела в углу комнаты уставшая, но счастливая тем, что в комнате этого странного человека в халате так прохладно. Она тяжело дышала, и, устав ждать свою хозяйку, легла. Через какое-то время отдышка прошла, но уснуть не удавалось. Почему-то чело-век в белом подошел к ней и снял ошейник. Кара вопросом взгля-нула в глаза хозяйки, но не найдя ответа, не стала сопротивляться. Она очень устала от долгой дороги, к тому же была мягкой и пре-данной. « И все-таки, зачем сняли ошейник?», почему-то дума-лось ей. Но странности на этом не заканчивались. Зачем-то человек в белом повел её во двор, где какой-то веревкой стал привязы-вать к дереву. Ей хотелось проявить себя в сопротивлении, но команды не было, а хозяйка осталась в доме. Пришлось подчиниться. «К тому же это, наверное, не надолго, и под деревом  в тени  тоже прохладно»,  успокаивала себя собака. Через минуту человек принес ей воды, и Кара стала ждать. Ждать когда же её молодая хо-зяйка закончит свои дела с этим непонятным типом, и они наконец-то отправятся домой. Правда, мысли об обратной знойной, летней дороге не была ободряющей, но все же домой возвращаться всегда приятно. …Так она ждала…

И вот, хозяйка вышла. Она несла в руке ошейник с поводком, но почему-то… почему - то, шла не к ней..., а к выходу, за ворота. Наверное, она её не видит, ищет, но не видит! И Кара стала лаять. Она лаяла так громко, как только могла, лаяла из последних сил, чтобы хозяйка услышала, чтобы взяла её, она кричала, что она здесь, под деревом. Кара хотела бежать. Вырывалась, что было сил, и хрипела, повисая на привязанной к шее веревке. Однако хозяйка все шла, шла, шла и уходила. Кара не сдавалась. Она скулила, вертелась на месте, пыталась грызть веревку и лаяла, лаяла и лаяла, пока хозяйка не скрылась на мосту. Как оказалось позже, навсегда… .
Рита слышала этот лай.  Выходя из лечебницы, в какой-то момент  она осмелилась  в последний раз взглянуть на собаку, и сердце её тоже застонало. Это благородное существо, шею, которого всегда украшали дорогие, тяжелые ошейники, было привязано грязной веревкой к большому карагачу, как только, что пойманная дворняга. Она заскулила, обрадовавшись хозяйке, и в этих черных влажных глазах святилась бесконечная верность и доброта… .
Рита отвернулась, и быстро пошла прочь по раскаленной ас-фальтовой дороге, ведущей в ад…
Время для неё тянулось и плавилось. Ноги не чувствовали земли. Она шла. Слезы полосовали щеки.  Не прошло и десяти ми-нут, а Рита уже обо всем пожалела. И сейчас в её глазах плыл мир жестокий и чужой, чей водоворот жизни не пощадил её невинную собачку. Этот мир она ненавидела и презирала. Ненавидела и пре-зирала  именно потому, что он ничего о ней не знал.  Он не знал, что больше всего на свете она хочет сейчас вернуться в этот двор и развязать веревку на горле своей собаки, забыть обо всем, обнять её и расплакаться. А уж Кара её простит, ведь она такая большая, мягкая, толстая и добрейшая псина….Она её простит… обязательно простит,  если…, если сейчас вот вернуться..., и... все исправить, сказать что передумала, что не вправе решать и  лишать её жизни… забрать Кару оттуда, сорвать эту веревку…, и тогда… тогда все будет иначе… .
Но этого не случилось.
В тот день ей было четырнадцать. Ребенком Рита уже не бы-ла, женщиной еще не стала, но вполне состоялась как человек. Человек достаточно «сильный», чтобы терпеть страдания  и достаточно «решительный», чтобы отправлять на заклание друзей.
В этой жизни проходит все, и прожитый день не был исклю-ченьем… Ночью Рита боялась спать, ей все время казалось, что она если и не почувствует предсмертную боль умирающего животного, то уж выстрел  услышит на самом деле. Однако, опасения её были напрасными - не случилось ни первого, ни второго. Время  шло, и ритм ежедневности затягивал раны памяти. Лишь одна маленькая деталь никак не предавалась забвению. Более того, она преследовала девушку еще долгие, трудные годы, которые никак нельзя назвать счастливыми. Это лай! Тот самый прощальный и последний лай зовущего на помощь друга, очень похожий на крик, и слышимый,  как плач. Лай все понимающего и все прощающего существа, в чьих глазах еще светилась жизнь, когда разорвало для него и время, и пространство…  Два слова … и один выстрел.