Записки рыболова-любителя Гл. 164-167

Возможно, что именно от Любы я узнал эту "умопомрачительную новость" о поступлении Димули в Духовную Академию. Сан чёрного монаха он, конечно, тогда ещё принять не мог. Просто сказал кому-нибудь, что в будущем собирается. От самого Димы я хоть и получил письмо примерно в то же время, что и от Любы, но ничего не узнал. Эта новость не так уж меня и поразила. Димино место было не в физике, это было ясно, но и не в официальной советской культуре вообще. Это тоже было ясно. Судить же о его религиозности я не мог: не представлял чётко, что это такое, да и самого Диму уже давно не видел. Мне казалось, что Диму увлёк интерес к истории культуры, и он решил полностью отдаться этому, что выглядело вполне естественным для него. Но об этом позже. Сразу вслед за письмом Сашуле Люба посылает письмо мне.

Из Ленинграда. 22 ноября 1974 г.

Мой горячо любимый брат!
Только тебе я могу поверить, в сколь отчаянно безнадёжном положении я сейчас нахожусь. Проходят месяцы, а боль моя растёт и растёт как снежный ком. Мне стоит неимоверных усилий сдерживаться, быть такой, какой я всегда была с ним, и делать эти самые "шаги", к которым ты меня призываешь. Пока я уверена, что он не догадывается о тех муках, которые почти ежеминутно терзают мою душу и ум. Я заставляла себя успокоиться, взять себя в руки, наконец, постараться просто не думать какое-то время об этом в надежде, что решение придет  само, внезапно, как при поиске математической истины, иногда мне кажется, что я просто схожу с ума; у меня появилась эта навязчивая идея - принять решение, согласно которому я должна действовать и вести себя соответствующим образом. Тогда только спадёт то нервное напряжение, в котором я постоянно нахожусь, и которое отравляет всё моё существование. Без тени рисовки признаюсь тебе, что впервые поняла то, что мне всегда казалось чудовищным и невероятным, попросту необъяснимым - самоубийство. Это - когда жить невыносимо, всё делаешь машинально, через силу, будто это уже не ты, а кто-то другой, ибо из твоих действий и поступков исчезла твоя личность - она умерла уже.
Фу, чёрт, какая-то достоевщина попёрла из меня. Я не то всё же хочу сказать тебе, а хочу я сказать вот что. Вся беда в том - а я знала это и раньше, но знание это было несколько абстрактным - что всегда любила и люблю только этого человека, что бы там ни было, и потерять его любовь для меня равносильно смерти. На этот раз мне допустим, удастся "удержать" (противное словечко) его "около себя", но если это повторится (а почему бы и нет?), я этого не перенесу, и уж лучше заранее избегнуть, как мне теперь кажется, неизбежное. Когда у нас всё наладится, и он сочтёт, что равновесие восстановлено, я уйду. Это и будет моя маленькая месть.
Наверное, это и есть то, что ты называешь - "кривая психология"?
Мой благоразумный брат!
Ну что ты заладил одно и то же "он - хороший человек"? Добавь ещё - порядочный. Всё это я знаю и согласна с тобой тысячу раз. Однако эти качества не мешают ему не моргнув глазом нанести сокрушительный удар по тому, что называют - семья, ведь это для него не святыня, а что-то вроде карточного домика. А раз так, то должно свершиться чудо, чтобы этот карточный домик не развалился! А я вряд ли бы так смогла! Первая мысль, которая останавливала все мои дальнейшие помыслы - а как же он будет без меня? Он не сможет без меня, ему будет очень плохо без меня. А на деле вдруг выясняется, что вовсе нет! Прекрасно даже может, давно уже к этому готов! И дело вовсе не в оскорблённом самолюбии и не в моей неспособности простить ближнему, что прощаешь самому себе. Я знаю, ты считаешь меня не в меньшей степени виноватой в том, что произошло. Но моя правда в том, что я была всегда очень далека от разрыва и любыми путями старалась бы его избежать. И ещё, банальная истина: "духовная" измена гораздо страшнее, чем физическая, и здесь ты меня не переубедишь.
Я всегда слепо верила этому человеку, и это облегчало жизнь нам обоим, теперь же "червь сомнения" навсегда засел в мою душу. Такой пример: стоит ему повысить чуть-чуть голос или сделать справедливое замечание, как у меня уже слёзы на глазах. А ведь я никогда раньше не была особенно чувствительной! А теперь стала. Или это просто нервы? Но, ты не забыл? - я стараюсь сдерживаться... Те две последние недели (с 5 по 19 ноября), что он здесь провёл, повергли меня в ещё большее недоумение. Он был таким, каким я его давно не знала - пылким, нежным, влюблённым, неизменно заботливым и чутким. А я себе отравляю удовольствие тем, что злорадно думаю: это то, другое, отвергнутое чувство находит у него выход не там, где должно бы...
Прощай, это не всё, но тебя я пощажу.  Люба.

Из Москвы. 10 марта 1975 г.

Дорогой брат!
Вот я уже в Москве чуть больше полутора месяца. С 14 февраля сижу в высоком светлом здании на восьмом этаже, напротив МИД, на Смоленской площади, окна моего отдела выходят на Садовое кольцо, отчего здесь невероятно шумно. Хорошо, что народ здесь очень приятный, но вот какова работа - толком ещё не знаю. На работу меня оформили только по истечении месячного перерыва, так как не удавалось никак получить прописку. С огромным трудом мне удалось прописаться временно в Протвино до 15 мая лишь 28 февраля. Как это проистекало - расскажу как-нибудь. Всё время моего нахождения здесь - эти полтора месяца непрестанно мыкаюсь по всяким инстанциям, и конца не видно пока. Хотя просветы, как видишь, уже есть. Теперь главный, и по трудности, и по значению этап - обмен - начинаю штурмовать. В настоящий момент для этого дела всё ещё много преград, главные из которых - почти полное отсутствие подходящих вариантов и неучтённая алчность хоть сколько-нибудь подходящих кандидатур.
А пока мыкаюсь опять по чужим домам. Удалось снять малюсенькую квартирку на два месяца, но срок истекает на этой неделе, да и сдавал её алкоголик, который периодически здесь же (разумеется, в моё отсутствие) пил с дружками и дрыхал на моём диване. На работе у меня есть телефон, он стоит тут же, где я сижу, и звонить можно в любое время с 8.30  до 17.30   (обед с 13.30  до 14.15). Запиши его: 241-95-56. Если ты приедешь, обязательно позвони, я очень буду рада приютить тебя у себя, ты это знаешь, где бы я ни была. Если вдруг я уйду куда-нибудь (нас отпускают свободно), то всегда о моих координатах можно узнать у Аллочки Викуловой, её телефон 258-03-87, она очень часто дома, особенно по вечерам и утром до 8.30. Я по приезду первую неделю жила у неё, и мы очень подружились, она очень милая, простая и скромная. Я почти каждый день звоню ей, она всегда всё в точности передаст.
Привет Сашуле и Лебле. Целую - Люба.

Из Москвы. 4 апреля 1975 г.

Дорогой братишка!
Как-никак мне удалось взять себя в руки, и я стараюсь следовать твоим советам, вопреки твоим сомнениям. Я не собираюсь льстить тебе, а скорее себе, ибо, как сказал Ларошфуко, для того чтобы воспользоваться хорошим советом со стороны, подчас требуется не меньше ума, чем для того, чтобы подать хороший совет себе. Лёд тронулся. Жоре, наконец, назначена защита на конец этого года. Не исключено, что наше решение жить в Москве придвинуло этот срок. С работой у меня всё хорошо, а вот с обменом дела идут очень туго. Масса невероятных трудностей, в том числе чисто бюрократического, а также спекуляционного характера. Но надежда пока есть на двухкомнатную, равноценную по площади, правда, далеко от центра. Когда я разговаривала со Львом Дмитриевичем (Жоркиным руководителем), он весьма определённо предложил мне работу у них в институте и в очень скором времени квартиру - ему не очень хочется, чтобы мы мотались в Москву.
Тут два возражения возникают. Во-первых, может быть, он обещал и предлагал, зная заранее, что я откажусь - ведь дело было уже решено, когда он впервые так определённо высказался, ведь вообще-то многие жёны там сидят с дипломами без работы. Во-вторых, до Протвино добираться по времени ровно столько же, сколько в Ленинграде от нас до Гатчины, где сейчас устроился на работу Верещагин (в ЛГУ его ставку закрыли) и многие другие Жорины однокурсники. Уже сейчас Жора приезжает в четверг вечером, а уезжает утром в понедельник, а после того, как он защитится, с этим будет ещё легче. Если до августа мы не обменяем - а там в августе будут давать квартиры - тогда я подумаю. Командовать парадом буду я! Сдадим квартиру в Ленинграде, хоть будут деньги, так трудно столько лет без денег. Кандидатом он ненамного больше будет получать. А мы совершенно все обносились. Нy, там видно будет.
Скоро день Победы, Саша, и у меня есть скромное желание сделать родителям сюрприз и быть с ними в этот день. Как ты смотришь на это? Сможете ли вы с Сашулей приехать? Как Сашулино здоровье? У меня есть Спок, можете рассчитывать на него. Саша! Прошу тебя очень, приезжай хоть на три дня. Я надеюсь побыть дней десять - возьму четыре дня за свой счёт. Для меня в настоящее время это очень дорогое удовольствие, да могут ещё и другие причины помешать, но если ты приедешь, то я поеду во что бы то ни стало. Жора ведь не сможет поехать, слишком для нас дорого. Может, и тебя Сашуля отпустит одного, если она не сможет поехать с тобой?
Всех обнимаю и целую! Ваша Любаша.
Саша! Жора давно ждёт "Сказку о тройке", он писал даже Лебле, но не получил ответа.

"Сказку о тройке" Стругацких я им, кстати, переслал с мамой, так она ("Сказка") от них и не вернулась ко мне. Это была переплетённая ксерокопия из журнала "Ангара" (или "Байкал"?), которую я когда-то зачитывал вслух у них на кухне в ленинградской квартире, и Жорка чуть со стула не падал от хохота.
В Севастополь на тридцатилетие Победы я не поехал, хоть Любка и уговаривала, - в Сашулином положении нам хлопот с одним только переездом в Калининград хватало.

165

А вот письмо от мамы из Севастополя (от 3 июля 1975 г.):

Дорогие мои дети, ждём от вас весточку.
Ну как вы там? Как настроение и здоровье Сашули? Где наша сватья, Антонина Дмитриевна? Когда собирается приехать? Наши внуки здоровы, но жара стоит мощная. Утром на балконе солнце и температура 49 градусов, но потом в тени 33-35 градусов. Купаемся как можем маневрировать, иногда даже после 19 часов. Теперь главный экскурсовод - бабуля, если в былые годы Любочка имела летом отпуск и могла забирать детей и уезжать к морю, а я за ними приезжала, то теперь и это делаю я.
Утром они плохо просыпаются, не раньше полдевятого, и пока позавтракают - уже десять. Во всяком случае купаются почти ежедневно (если бабуля подгорит на солнце, то у нас перерыв).
Милочка с 1-го июля ушла в море на большом корабле "Киев" вместе с мужем на один месяц. Экзамены ей перенесли на сентябрь, так как схемы в учебнике устарели, а практики у неё нет, так вот теперь она пошла на большую практику.
В Москве я оставила у Печниковых для Саши рекламный проспект чемпионата мира по хоккею в ФРГ с подписью "Дорогой семье Намгаладзе от команды чемпионов мира..." и т.д., и т.п. Бело-голубой плакат на глянцевой бумаге размером  50 х 70 см. Ну ладно, никуда он не денется.
Наши внуки очень хорошо играют, основная игра - строят дороги, мосты, дворцы и знаки уличного движения расставляют, на море купаются как моржи. Музыкой Ириночка занимается без фокусов-мокусов, даже как-то позвала меня и говорит: - Бабуля, послушай какой красивый переход в вальсе Грига...
Береги сынуля свою жёнушку, желаем здоровья, пишите. Целую.
Мама.

Да, бабуле доставалось - опекать внуков, кормить их и мужа - деда Андрея, содержать в порядке квартиру, возить внуков на море, в Омегу, через весь город, водить и обслуживать машину, ставить её в гараж, до которого полчаса ходьбы от дома - на такое только наша мама была способна.

Новоселье мы справили уже после отъезда Иринки с бабулей, так как до этого всё не давали газ. Гостей было много, и калининградских, и ладушкинских - собрались почти все друзья.
А вскоре Сашулю уложили в больницу: на сохранение беременности. У неё оказались плохие анализы, низкий гемоглобин. Правда, на выходные (субботу, воскресенье) её отпускали домой, но совсем не выписывали, а до родов оставалось ещё два месяца.
В начале июля приехали Сашулины родители вместе с её братом Вовкой, студентом биофака ЛГУ. Помню, возил его на мотороллере купаться на Голубые озёра. Странно, Вовка поступил на биофак по призванию, с детства обожал возиться с животными, наблюдать за птичками и т.п., а вот к рыбалке был равнодушен, отец его так и не смог заразить. Зато сам Николай Степанович ещё горел рыбацкой страстью. По старой привычке мы с ним съездили на залив в Ушакове, половили в камышах, но без особого успеха. А от Лёньки Захарова и Смертина я услышал, что где-то "на четвёртом форту" хорошо ловят карасей. Я разузнал как туда проехать, и мы с тестем отправились на мотороллере в разведку.
Указанное место оказалось на окраине города, в районе садовых участков, и представляло собой наполненный водой и хламом, затянутый ряской ров, окружавший разрушенный немецкий форт. Всё это пряталось в гуще огромных деревьев. Караси там действительно водились, и в огромном количестве, правда, мелкие, но симпатичные: толстенькие, чёрно-золотистые. Клевали они лучше всего на хлеб с глубины сантиметров в двадцать от поверхности, из-под ряски, так что закидывать снасть надо было в самую зелень.
Дома тёща жарила карасиков на сливочном масле, и они всем пришлись по вкусу. Мы с тестем полностью переключились на ловлю карасей. Выяснилось, что в городе они водятся чуть ли не в каждом водоёме, но ловят их преимущественно в "Матросском парке", недалеко от вокзала, где имеется целая система фортовых рвов с водой и прудов, в которых и купаются, и на лодках катаются, и карасей ловят. От нашего дома на трамвае туда ехать десять минут, и мы с тестем зачастили с удочками в этот парк, упорно называемый старожилами "Матросским", хотя вывеска на его воротах гласит, что это - Парк культуры и отдыха имени 40-летия ВЛКСМ. Караси там ловились покрупнее чем на четвёртом форту, попадались и с ладонь. А главное, пивной ларёк тут же рядом, что особенно радовало тестя.
Продолжалось благоустройство нашей новой квартиры. Было совершено крупное приобретение: куплен спальный гарнитур местного производства, "Чародейка" за пятьсот с лишним рублей - две кровати, шкаф, трюмо, тумбочка и пуфик. Мы с тестем несколько дней всё это собирали из досок и загромоздили мебелью одну из комнат, предназначенную под спальню.
- Ну, вот, была комната, а стал мебельный склад, - огорчённо сказал Николай Степанович, когда мы с ним закончили монтаж. Действительно, простору в квартире поубавилось, но всё же мы были довольны - настоящий гарнитур!

25-го июля вечером Сашуля была дома - отпустили из больницы "на побывку". Ужинали жареными карасиками. Спать мы с ней улеглись позже всех, далеко за полночь, но Сашуля не могла заснуть, её что-то беспокоило, какие-то боли в животе.
- Карасики, что ли, не впрок пошли? - шутил я. - Или схватки уже начались?
- Не знаю.
- А кто же знает? Ты же рожала уже!
Боли тем временем не проходили, а, скорее, усиливались. Мы зажгли свет, достали медицинский энциклопедический словарь и стали по нему выяснять - схватки это или не схватки. Ведь до предполагаемого срока родов оставалось ещё около месяца. Полную ясность нам словарь так и не внёс. Разбудили тёщу.
- Чего бы там ни было, надо в больницу, - решила Сашулина мама. Скорую вызывать не стали - больница была рядом, одна трамвайная остановка, в нескольких минутах ходьбы. Мы с Антониной Дмитриевной вели Сашулю под руки, а она временами ойкала и приседала. Что это - схватки, сомнений уже не оставалось. Мы доставили Сашулю в то отделение, в котором она лежала, и нас прогнали домой. Дали телефон справочной, по которому велели звонить.
Конечно, я хотел мальчика, но особенно на это не рассчитывал: живот у Сашули был маленький, и я готовился к тому, что будет девочка, настраивал себя на это. Лишь бы всё было благополучно, ведь и первая, и эта беременности у Сашули протекали с осложнениями. Правда, Иринка, хоть и недоношенная, а вон какой здоровенной девицей выросла. И вот теперь - снова недоношенный ребёнок.
Утром все спали долго, и я пошёл звонить где-то около одиннадцати часов.
- Скажите, пожалуйста, как там у вас Намгаладзе, ночью мы её привели?
- Сейчас посмотрим, - и наступило томительное молчание, а потом вдруг:    - Родила мальчика.
У меня аж дух перехватило, я просто не мог поверить в такое счастье.
- Не может быть! - ляпнул я в телефонную трубку. - Правда?
- Ну, конечно, правда. Что мы шутки шутить здесь посажены!
- А как они себя чувствуют?
- Она только что родила. Мальчик нормальный.
Когда я вернулся домой, тесть с Вовкой ещё валялись в постели.
- Вы тут дрыхните, а Сашуля уже сына родила! - объявил им я.
- Ура! - раздались вопли и дружные аплодисменты.
Да, это был день, когда я ощущал себя переполненным счастьем. Не обошлось без бутылки в обед, а вечером я уже видел Сашулю в окно и передал ей записку. Вот она.

Сашуля!
Молодец!!! Я чуть не помер у телефона, когда сказали, что ты родила мальчика. Видимо, я позвонил сразу, как ты родила (около 11 часов). Сашуля, я безмерно счастлив. Только бы всё у вас было нормально. Прости, я немного выпивши. Твоего папу я разбудил с радостной вестью, и они с Вовкой зааплодировали. Мы с мамой уже приходили, но ты была ещё в родовой.
Если, лапонька, ещё тяжело - терпи. Дальше будет легче. Я с тобой. Пиши, что приносить. Будь, как всегда, дисциплинированной. Крепко целую. Твой Саша.
Ты уж прости, что я пишу коряво. Но я очень рад и молю Бога, чтобы у вас всё было благополучно. Хоть всё произошло неожиданно, но, слава Богу, что для тебя самое страшное позади. Теперь осталось потерпеть ещё немного (сравнительно).

На следующий день.

Сашуленька!
Как самочувствие? Видела ли сына? Что он из себя представляет? Звонил вчера в Ладушкин Саенко и Ивановым. Все очень рады и поздравляют тебя. Дал телеграммы в Бийск и в Севастополь, но ещё не ответили. Постараюсь заказать разговор с Севастополем.
Крепко тебя целую. Твой Саша.

А вот записка от Иванова и Саенко.

Сердечно поздравляем!
Очень рады за тебя и проч. Чувствуй себя хорошо, ждём с нетерпением крестин.
Иванов.
Пусть и все следующие по порядку мечты сбудутся у тебя.
Саенко.

Ещё через день. 28 июля 1975 г.

Сашуля!
Я разговаривал по телефону с Севастополем. Все были дома. Они почему-то ещё не получили мою телеграмму и только по телефону узнали, что ты родила мальчика. Все, конечно, очень рады, поздравляют тебя и желают скорейшего возвращения в строй. Я даже слышал, как Иринка и Милочка завизжали от радости. Мама обещает постараться поскорее приехать с Иринкой и считает, что мне ехать туда не нужно.
Сашуля, как я вычитал, главное, чтобы было молоко - это не нервничать. Оно обычно появляется через 3-4 дня после родов, и на него сильно влияет психологическое состояние. Поэтому старайся не обращать внимания на окружающую обстановку, это нужно для тебя и для сына. Самое страшное уже позади и осталось перетерпеть меньше. Если на тебя не обращают особого внимания, то можно надеяться, что состояние у тебя нормальное. И, конечно, не стесняйся ничего спрашивать, пусть дуры смеются, тебе должно быть на них совершенно наплевать. В детском отделении сказали, что мальчик нормальный, только немного недоношенный. Да, ещё надо массажировать (потирать) грудь. Одеколон принесу тебе завтра, сегодня магазины закрыты. Ну, лапонька, будь умницей, набирайся сил.
Крепко тебя целую.  Саша.

166

Сына я увидел впервые, когда Сашуля показала мне его из окна больницы. Я разглядел только нос, торчавший из свёртка. Когда младенца принесли домой, он оказался очень маленьким (родился весом 2 кг 400 г), сморщенным, с серьёзным личиком, похожим на крошечного старичка. Криком он не досаждал, был спокойным. Назвали мы его Митей. Именно Митей, а не Димой, - так хотелось Сашуле, и я с ней в этом вопросе был солидарен.
Молоко у Сашули появилось, всё шло хорошо, и вдруг, в самый день отъезда Сашулиных родителей (17 августа), Митя тяжело заболел. Поднялась высокая температура, и его вместе с Сашулей положили в больницу (на улице Горького). Диагноз - стафилококковая инфекция, которую он подхватил, как полагали сами врачи, ещё в роддоме. Мы с Иринкой (она к тому времени уже возвратилась из Севастополя) остались одни.
Кончалось лето. Первого сентября Иринке предстояло идти в новую общеобразовательную школу и в новую музыкальную. Рядом с нашим домом было две общеобразовательные школы: 41-я, в старом, немецком ещё здании, совсем близко от нас, и 24-я, недавно построенная, чуть подальше. По месту жительства мы были приписаны к 41-й школе, но Сашуле непременно хотелось, чтобы Иринка ходила в 24-ю: и сама школа симпатичнее, и, говорят, коллектив преподавателей лучше, детям любовь к музыке якобы прививают, ещё что-то. Я ходил к директору этой школы с просьбой принять Иринку - всё-таки круглая отличница, но та меня и слушать не стала:
- Вам положено в 41-ю, вот туда и идите!
Районная музыкальная школа тоже оказалась рядом, прямо напротив нашего дома. Но взять туда Иринку категорически отказались:
- Нет мест, школа переполнена, обращайтесь в отдел культуры горисполкома.
Там, действительно, помогли - Иринку направили на прослушивание в лучшую музыкальную школу города, общегородскую имени Глиэра, расположенную в симпатичном немецком особняке недалеко от кирхи. От дома, конечно, для Иринки далековато, надо ездить на трамвае, но маршрут прямой, без пересадок, рядом с нашей работой, в случае чего - ключ забудет или что - можно к нам забежать.
На прослушивание мы отправились всем семейством, втроём. Митя тогда ещё не родился, но тоже присутствовал (это было в июне, ещё до отъезда Иринки в Севастополь). Больше всех волновалась Сашуля. Ей очень хотелось, чтобы Иринку приняли. Иринка отбренчала приготовленную программу, что-то пропела и, в общем, удовлетворила педагогов. Нам сказали, что на "удовлетворительно" она тянет (в Ладушкине она и в музыкальной школе была отличницей), и что её берут. Сашуля была счастлива.
Из Севастополя пришло письмо от папы (редкий случай, обычно письма писала мама), отправленное 19 августа.

Здравствуй, дорогой сын!
Давно от вас не получали вестей. Ты же знаешь характер нашей мамы: она каждый день только и вспоминает и говорит о вас - как вы управляетесь с малышом, как Иринушка, как Сашуля? - и т.д.
Наша мамочка очень хотела поехать к вам, но не смогла, здесь целый комплекс причин, о которых сейчас не стоит говорить. 11 августа приехала Милочка с Ромашкой. Она приехала совсем больная, сейчас очухивается. Наша мамочка снова сражается с двумя внуками. Ромашка очень хороший парень, заметно подрос, говорит и повторяет всё, что говорят вокруг, но очень вертлявый. Отношения с Павлом наладились. Ему всё, что было, пошло только на пользу. Сейчас он в море, ушёл на две-три недели. Милочка пока работает на базе, но она тоже будет ходить в море.
У нас отпуск с 8-10 сентября. Mы думаем заехать в Москву к Любочке, а затем приедем к вам. От вас мне ещё придётся заехать в Тбилиси. Брат пишет, что мама очень больна, и просит, чтобы я приехал. К нашему отъезду сюда приедет Анна Осиповна (мать Павла) нянчить Ромашку.
В этом году наша мамочка заметно сдала. Ей всё хочется охватить всё сразу, всё время в хлопотах с ребятами, а вечером валится с ног. Поэтому под горячую руку попадает и мне по какому-нибудь пустячному поводу. Но, что поделаешь, терплю... Но иногда, бывает, что не выдерживаю. Нашу мамочку я не осуждаю, её в последнее время донимают суставы. Ты сам понимаешь, что, когда у человека что-то болит постоянно, то не до веселья. Ей обязательно надо лечиться, а всё некогда. Если у Любочки уладятся дела, то есть сумеет обменять квартиру в ближайшие два-три месяца, тогда будем думать о лечении (нашей мамочке помогает Мацеста).
Пишу я тебе невесёлые вещи! Ну, ничего, всё устроится, всё в конечном счёте будет хорошо. О себе не пишу, пока здоров, работаю. Сейчас это письмо пишу на работе - выбрал свободную минуту. Если сумеешь, позвони до нашего отъезда. Поцелуй за нас Сашулю, малышку и Иринушку. Крепко целую.  Папа.

Я позвонил в Севастополь, сообщил, что Сашуля с Митей в больнице, и попросил маму приехать пораньше, к началу школьных занятий, последить за Иринкой пока Сашуля в больнице - мне же надо было ездить на работу. В таких ситуациях мою маму не нужно было долго уговаривать, и через несколько дней она была уже в Калининграде, позже приехал и папа. В обе новые школы Иринку отводила бабуля.
А бедная Сашуля ютилась по ночам рядом с сыном на стульях. Состояние Мити не улучшалось, несмотря на многочисленные уколы. В бюллетене, который вывешивался каждый день в больничном коридоре, в графе "состояние" почти у всех больных детей значилось "удовл.", изредка - "ср. тяж.", а напротив нашей фамилии стояло "тяж." Дни шли, а оценка не менялась.
В день, когда прилетел папа, я ездил его встречать в Храброво, и, когда мы приехали домой, дома никого не было. Иринка была в школе, бабуля, наверное, в больнице. Мы с папой вышли на балкон осмотреть окрестности и увидели маму, возвращавшуюся из больницы. Она шла, а точнее, понуро брела к дому, опустив голову, не обращая внимания на наши приветственные помахивания руками. Весь вид её выражал отчаяние. У меня всё захолонуло внутри. Что случилось? Пока мама поднималась наверх, сердце у меня колотилось как никогда.
- Ну, что? Как там? Что с тобой? - закидал я её вопросами на пороге. Мама вздохнула, взяла себя в руки, вытерла слёзы, стоявшие у неё в глазах.
- Да ничего не случилось. Всё так же. Но уж больно мне его жалко, и Сашулю...
У меня отлегло от сердца.
- Господи! Я уж думал - хуже. Ты меня своим видом прямо напугала. Мы тебе машем с балкона, а ты - ноль внимания. Разве можно так? Чёрт знает что подумать можно, - набросился я на маму.
А ситуация действительно была серьёзной. Ребёнок недоношенный, восьмимесячный, и тут ещё эти стафилококки. Моя мама, хоть прямо и не говорила мне ничего такого, но похоже было - боялась, что младенец не выживет, тем более, что у Мити начался сепсис - общее заражение крови. Срочно требовалось переливание. Кровь нужна была первой, моей группы. Но я болел желтухой, и моя кровь для переливания не годилась. У Сашули - вторая группа.
Я стал расспрашивать знакомых ребят, в первую очередь друзей, разумеется, из тех, кто был поближе. Первая группа крови оказалась у Володи Клименко и Лёньки Захарова. Врачи отобрали Лёньку, поскольку у него хорошо выделялись вены на руке. Правда, при первом же взятии крови у него Лёнька чуть не упал в обморок, от одного вида крови ему становилось дурно. Тем не менее Лёня мужественно ходил на переливания и перенёс 8 сеансов; Митя стал, таким образом, его крестником. Мите кровь вливали в вену на головке сразу же после того, как её забирали у Лёньки.
Переливание крови переломило ход болезни. Но Сашуля с Митей томились в больнице ещё долго. Когда я приходил их навестить, Сашуля выносила Митю погулять. Мы сидели на скамейке на стадионе, расположенном рядом с больницей. Митя спокойно дремал. Из свёртка он не казался таким страшненьким как в голом виде. Я разглядывал его личико, пытаясь понять, на кого же он похож. Глаза серые и носопыры как у меня, ротик маленький. Симпатёха!
Сашулю я возил на мотороллере домой помыться, на выходные привозил их обоих на такси (в субботу после обеда и до вечера воскресенья). Выписались из больницы они 13 октября, пролежав в ней почти полные два месяца. Всё это время мама оставалась у нас.

167

На работе вся осень прошла под знаком подготовки отчётов (по последнему этапу и итогового) по теме "Каштан". Строительство машинного зала для ЭВМ в Ульяновке быяо закончено, машина установлена и запущена, но стыковать её с датчиками не удалось. На разработку устройства стыковки ЭВМ хотя бы с некоторыми из датчиков требовалось ещё не менее года. Тем не менее, хоть и в таком, явно незавершённом виде, ИДК был создан. Во всяком случае, рядом с датчиками функционировала ЭВМ. Многое было сделано для того, чтобы осуществить в будущем автоматизацию его работы, подготовлено специальное математическое обеспечение. Теперь всё это предстояло изложить в отчётах вкупе с нашими достижениями по части моделирования ионосферы.
Облегчалась задача тем, что свои последние результаты мы представили в цикле статей для сборника "Ионосферные возмущения и методы их прогноза", который в это время готовился к выпуску в издательстве "Наука" под редакцией Зевакиной, любезно предоставившей нам изрядную долю его страниц. Это было первое из её многих добрых дел, сделанных для нас. Проблема опубликования наших многочисленных результатов стояла для нас очень остро, так как мы не имели ещё достаточного авторитета в редакции того же "Геомагнетизма и аэрономии", чтобы надеяться получить достаточно места на его страницах, а материала для печати накопилось уже много, и объём его всё увеличивался. Большая часть публикаций, подготовленных для зевакинского сборника, в том же виде перекочевала и в отчёты.
Защита "Каштана", то есть публичная сдача темы заказчику состоялась 22 декабря 1975 года на заседании секции по ионосфере и распространению радиоволн Учёного Совета ИЗМИРАН. Из Калининграда на защиту поехала, как это уже не раз бывало, целая бригада: Иванов, Саенко, Лаговский, Кореньков, Лена Васильева, Клименко, Лещенко и я - от КМИО, Латышев, Захаров, Юсупов, Якимова - от КГУ. Не хватало только Гострема. Он, правда, на защите появился, но вёл себя смирно, не выскакивал. Ехали все вместе "Янтарём", разумеется - весело, чуть ли не каждый с собой в дорогу бутылку прихватил, что было нормой в те годы.
Вёл заседание секции её председатель - Лобачевский. Несколько вступительных слов сказала Зевакина, числившаяся теперь научным руководителем темы, напомнила, что она сменила Гострема недавно и является лишь номинальным руководителем темы, которую считает в целом выполненной успешно. Затем были заслушаны доклады Иванова ("Аппаратурное обеспечение ионосферного диагностического комплекса и автоматизация наблюдений"), Саенко ("Математическое обеспечение ИДК и экспериментальные исследования") и мой ("Математическое моделирование спокойной и возмущённой ионосферы").
(продолжение следует)