Тьма

ТЬМА
Он часто рассказывал мне о тьме смерти.  Когда я спрашивал, что в ней особенного, он только пожимал плечами и страдальчески заводил глаза: и что тут, дескать, неясного?
 Покажи мне ее,  попросил я однажды.
 Не могу.  Мне тебя жаль.
 Что за глупости?
 Ты… испугаешься.  Ты будешь думать о ней и сойдешь с ума.
Я расхохотался. 
 Не смейся!  Над этим нельзя смеяться.
 Ну прости.  И все-таки покажи.
Он две недели отказывался, а на третью согласился.  Он долго вел меня по угрюмым трущобам, а потом мы вышли к подъезду полуразвалившегося дома, и он, страшно бледный, сказал:
 Жди здесь.  Я тебя позову.
«Да он псих»,  подумал я, но все же кивнул.
Его не было минут пять.  Я начал уже скучать, как вдруг он появился.
 Она там,  сказал он глухо.  Пошли.
И мы вошли внутрь.
 Здесь кто-нибудь живет?  спросил я, оглядывая лестницу, заваленную старыми тюфяками, рваными куртками, желтыми газетами.
 Не знаю.  Здесь живет она.
«Тоже мне Эдгар По»,  подумал я и мысленно сплюнул.
Между тем мы поднялись на пятый этаж. 
 Выше,  сказал он,  на чердак.
Мы поднялись выше.  Перед нами была черная деревянная дверь.  Он выразительно посмотрел мне в глаза:
 Ну, ты сам просил.  И выдержал мхатовскую паузу.
 Короче, Склифосовский.  У меня сегодня свидание. 
Он боязливо толкнул дверцу, и с характерным скрипом она отворилась.  Не видно было ни зги.
 Так-с, посмотрим,  сказал я, вытащил из кармана фонарь и зажег его.
 Что ты сделал!  завопил он дико.  Дурак!  Ты убил ее!
Я посмотрел на него изумленно, хотел уже поплевать на ладонь и приложить к его лбу, предполагая, что ладонь зашипит, как он, со стонами и проклятиями, чуть ли не кубарем скатился по лестнице.  Псих, да и только.  Я погасил фонарь и пошел домой.

Два года спустя я встретил его в метро.  Он стоял у лотка модных журналов и покупал Playboy. 
 Хай,  сказал он, протягивая мне руку.  Флаер хочешь?
 Куда?  спросил я из вежливости.
 На Максидром.
 У меня сессия на носу…
 Да ты че, там клево!  Настоящее ЦПХ.
 Это что?
 Центральное п…дохранилище.
 Мне бы математику подтянуть…
 Ну ты в натуре!
Мы снова пожали руки и разошлись.
Кстати, о математике…  Недавно посреди контрольной, когда времени было в обрез, я почувствовал, что не могу думать.  Доска, пестревшая корявыми буквами нашего доцента, исчезла словно за пеленой.  Лицо девушки, повернувшейся ко мне с вопросом, сделалось вдруг черным пятном.  И я понял, что все, все они  черные пятна!  И ты, деловито говорящий что-то соседу, и ты, распустившая косу, и вы, самодовольные, в нос гудящие на галерке…  В глазах померкло, я видел лишь густейший, непроницаемый мрак, его тьму, мою тьму.  И каждое слово их было ложь, каждый звук, издаваемый ими, ибо истина  лишь мрак и безмолвие.  Ладони намокли, ручка прилипла к руке.  Ноги похолодели и онемели.  Это было самое глубокое, самое несомненное из чувств, когда-либо испытанных мною.
Я кое-как дописал контрольную, не веря ни единому знаку, что я пишу, и, ни с кем не прощаясь, бросился вон, побежал… ну, понятно куда.  Я бываю там каждый день.  Иногда… по телевизору, по радио, в газетах  я слышу и вижу людей, готовых разрушить мой мрак, отнять его у меня  стоит лишь мне поверить им.  Но я не верю.  Я стараюсь не верить.  Я ненавижу их.

30-31.08.00