История о любви, которой не было

Татьяна Баландина


История о любви, которой не было
               
РАССКАЗ



                Он держал в руках письмо, вздрагивающее то ли от порывов ветра, влетающего через от-
крытую форточку с мокрых весенних улиц , то ли от бешеных ударов его сердца, которое, казалось,
выскочило из груди и колотилось теперь прямо под рубашкой.
                Он с волнением смотрел на тонкие, неровные буквы, пытаясь сложить их в слова, и чувст-
вовал себя первоклассником, не умеющим читать. Лишь через несколько минут он смог сосредото-
читься, и только тогда слова обрели смысл:
                «Артур, мой милый Артур, ты сейчас далеко, безумно далеко от меня. Я не могу быть ря-
дом с тобой, а хочу ли – не знаю. Слишком крепкий между нами узел. Его не развязать, только разру-
бить, но это больно, а я, как ты знаешь, не люблю боли. Пусть всё остаётся, как есть. Я не хочу при-
чинять тебе и себе новую боль. Я хочу огрубеть, хочу, чтобы меня ничего не трогало – а мне всё вре-
мя больно, от любой мелочи всё рвётся в клочья.
                Последние два дня я вспоминаю тебя и наш, тот самый вечер. Помнишь? . .»
Он оторвался от письма, подставил холодным ударам ветра разгорячённое лицо и закрыл глаза. Горь-
кая усмешка скривила его губы.
                Помнит ли он? Он помнил каждую мелочь, хотя было это . . . пять лет назад. Только пять
лет назад , а ему казалось – целую жизнь назад , целую вечность. Тот вечер  – он не был ни обещани-
ем, ни счастьем. Он стал для них концом – концом, не имеющим начала.
                Ей было шестнадцать, ему – семнадцать. Стояла необычайно тёмная майская ночь –
такая же тёмная, как сейчас. Звучала музыка. Какая? Он помнил даже это. Тот вальс с тех пор для не-
го – вальс печали, вальс разлуки. . .
                . . . В комнате было темно – точнее, полутемно: в углу горел смешной ночник – обезьянка.
Они стояли у распахнутого окна, и разделяла их лишь белая полоса подоконника, упрямо не желаю-
щая исчезать в тёмном омуте ночи.
                Они неотрывно смотрели друг на друга, и в голове каждого из них бешеной каруселью
проносились бешеные мысли.
                Чтобы заглушить их, Ника пыталась думать только о Кристине и о том, что не может по-
зволить себе полюбить его. Ведь тогда у Кристины оставалась хотя бы надежда. . . Но мысли не слу-
шались и упрямо возвращались в круг запретных желаний. Она со страхом и удивлением прислуши-
валась к себе и чувствовала, что ей хочется изо всех сил рвануть глухо застёгнутый ворот его рубаш-
ки, ощутить под пальцами тепло его плеча и прикоснуться к горячим губам. . .
                Артур молча смотрел на неё, и в его тёмных глазах она угадывала свои собственные же-
лания, только усиленные во много раз. Им хватило бы даже прикосновения рук, чтобы взорвать Все-
ленную . . .
                Нике стало страшно от своих необузданных мыслей, от той бесконечно сильной нежнос-
ти, что вдруг проснулась в ней и грозила вырваться наружу. Таких бешеных страстей она не пережи-
вала ещё никогда.
                Ника заставила себя думать о Кристине. Если бы не это, в те минуты она полюбила бы его на всю оставшуюся жизнь.
                – Холодно, – громко и отчётливо произнесла она, и Артур вздрогнул, словно кто-то на самом деле дотронулся до него холодным скальпелем.
                – Холодно, – медленно согласился он, с трудом возвращаясь в реальный мир. Машиналь-
но он стал закрывать окно, и бархатную тишину ночи разорвали бесстрастные гвозди шпингалет, па-
дающие в неё с твёрдым металлическим стуком.
                Артур прижался лбом к холодному стеклу, чтобы потушить всё ещё тлеющее в глазах
пламя, и оперся обеими руками о подоконник, чтобы скрыть лёгкую дрожь в них. Он стоял спиной
к Нике, но мог абсолютно точно сказать, что она делает, словно сам видел это.
                Ника подошла к магнитофону и перевернула давно остановившуюся кассету. По комнате
поплыли звуки нежного, мятущегося в невысказанной тоске вальса.
                Ника постояла немного и села в кресло, прикрыв ладонью глаза. Тогда-то она и поняла, что
сегодня в ней родилась женщина, странная женщина – ведьма, не знающая запретов рассудка, но оку-
нувшая сердце в холодный ручей. Противоречивые желания всё ещё туманили мозг, и Ника крепко
сжимала губы, потому что эта странная женщина всё-таки жила в ней и почти любила. И губила, по-
тому что не может поместиться в одном сердце столько и одновременно страсти и нежности. . .
                Вальс кончился. Ника почувствовала, что он, словно губка, впитал в себя всю сумасшедшую
несбыточность этой ночи, и чуть слышно вздохнула.
                Артур медленно обернулся – и взгляды их скрестились, как два клинка, тщательно скрыва-
ющих за холодным блеском стали жаркий огонь страсти.
                Артур усмехнулся и взглянул в окно.
                – Светает, – сквозь зубы бросил он. И добавил с видимым усилием: – Похоже, пасмурно. Может, отложат рейс?
                Ника подошла к окну и встала рядом  с ним. Волшебная ночь, в которую только и могло ис-
полниться самое несбыточное желание, безвозвратно уходила. Ника почувствовала, как больно сжа-
лось сердце, но она ещё не знала, что теперь эта боль часто будет возвращаться в тёмные, холодные и
короткие майские ночи, словно призрак отвергнутой ими любви.
                «Теперь-то я знаю, – писала Ника, – что любовь признаёт только крайности. Она бывает или
счастьем, или болью. Я сама виновата, что мне досталась боль».
                Но тогда, глядя в предрассветный туман, она ещё не подозревала об этом, смутно догады-
ваясь лишь о том, что совершила какую-то непоправимую ошибку.
                – Не отложат, – уверенно сказала она. – К тому времени туман рассеется.
Артур искоса посмотрел на неё, потом упёрся взглядом в подоконник, напряжённо размышляя о чём-то, и, наконец, решившись, с наигранной весёлостью произнёс:
                – Ну, тогда надо собираться. Кофе хочешь?
Ника внимательно взглянула ему в лицо и, помедлив, кивнула:
                – Пожалуй, да. Холодно что-то. . .
Не сговариваясь, они вместе пошли на кухню. Ника молча сидела за столом, глядя в пространство, и
даже не сразу заметила чашечку с кофе, которую Артур поставил перед ней.
                – Спасибо. . . – пробормотала она и обожглась первым же глотком. На глазах выступили
слёзы, но она быстро вытерла их и рассмеялась:
                – Сплю на ходу, похоже. Ну, ничего, в самолёте отосплюсь. . .
Артур сидел напротив, вертя в пальцах маленькую серебряную ложечку и неотрывно глядя на Нику.
               А Ника старательно прятала глаза, внимательно рассматривая пену в чашке. Неожиданно за-
трещал будильник, и они оба вздрогнули, каждый по-своему бросив взгляд на часы: Артур с раздра-
жением, Ника – почти с благодарностью.
               – Пора, – сказала она и, отодвинув чашку, встала и вышла из кухни.
Артур ещё минуту сидел неподвижно, а потом тяжело поднялся и бросил серебряную ложечку на
стол. Она прокатилась по гладкой поверхности, встретив лишь одно препятствие на своём пути: чаш-
ку с так и не выпитым Никой кофе. Артур услышал чистый, прозрачный звук, обернулся, секунды три смотрел на стол, а потом вышел, решительно захлопнув за собой кухонную дверь.
              Ника стояла в прихожей, уже одетая. Артур взял в руки её чёрную дорожную сумку, и в пол-
ном молчании они вышли из квартиры. . .
              . . . Всё это он вспоминал теперь, стоя у того же самого окна и безуспешно пытаясь унять дрожь в руках, державших её письмо.
              «Мне казалось, что кому-то – Кристине или тебе – моя жертва принесёт счастье. Но оказа-
лось, что любовь нельзя передать или подарить. Когда она стучится к тебе, есть лишь два решения –
принять её или отвергнуть».
              Впервые за эти пять лет Ника писала ему, объясняя многое, чего тогда он не понимал. Он не
понимал, почему она так легко рассталась с ним, хотя их связывала дружба, стремительно перерас-
тавшая в чувство совсем иное – и Артур не сомневался, что чувство это было бы взаимным.
               Её родители переехали в другой город, и она отправлялась к ним, обещая написать. . . И на-
писала – через пять лет, заново всколыхнув в нём безумие той, несбыточной ночи.
              Артур понял, что ничего не забыл. И она тоже помнила каждое движение и каждый звук –
и эта мысль заставила его похолодеть от счастья.

            – Глупая девчонка, – шептал Артур, поспешно складывая письмо. – Если бы я тогда знал, что это из-за Кристины! . .
            Он с досадой посмотрел на себя в зеркало, пробормотав: «Учить дураков надо», и бросился
к столу, на котором оставил конверт. Торопливо нащупывая выключатель, он уже наметил день вы-
лета и обдумывал, кому бы перепоручить неотложные дела.
             Яркий свет люстры залил комнату, и Артур поспешно взглянул на конверт. Его домашний
адрес был написан тонким, неровным почерком. Артур пробежал по строчкам, спускаясь в графу
«Адрес отправителя», и вдруг почувствовал головокружение, словно в затяжном прыжке, когда при-
ходит пора раскрыть парашют, ибо навстречу стремительно несётся земля, но парашют не распахи-
вает своего спасительного купола, мёртвым грузом навалившись на плечи. . .
             На конверте не было обратного адреса.

* * *
                Сентябрь 1997 года.