Подарки

Все события и персонажи выдуманы. Все совпадения случайны.

***
  “…А подарки, надо заметить, были просто замечательные. Калмыцкий икорный магнат привез из Элисты белого скакуна дворянских кровей, московский бизнесмен Черткофф преподнес полотно художника Айвазовского, а коллеги Кораблева по бизнесу – роскошную белую яхту американского производства, которую случайные прохожие могли наблюдать всю прошедшую неделю в районе речного порта.
  Праздник, что называется, удался. Для развлечения дорогих гостей из Парижу была выписана певица Патрисия Каас. Мадемуазель пела весь вечер без фонограммы и к концу мероприятия даже немного осипла, одаривая местный бомонд усталой улыбкой и вполне мужским баритоном. Говорят, что за выступление популярной француженки на частной вечеринке в российской глубинке хозяин торжества заплатил полмиллиона долларов.
  Не обошлось, однако, и без происшествий. Ближе к полуночи, когда наступило время праздничного салюта, кто-то из подвыпивших гостей устроил пальбу из собственного пистолета. И хотя стрельба велась преимущественно в воздух, сопровождалась она визгом женской части собравшихся и легкой паникой в стане мужской. Охране пришлось немало потрудиться, прежде чем “стрелок” согласился сдать свой наган. Вопрос о том, как, в принципе, оружие могло оказаться в его кармане, притом, что все гости расставались с ним еще на входе, остался открытым. Начальнику же службы безопасности и всей смене, работавшей в этот злополучный вечер на охране кораблевского поместья,  инцидент стоил рабочего места.
  Что же до возможного негодования той части наших читателей, кому все описанное покажется пиром во время чумы, то мы позволим себе с этим не согласиться, ведь г-н Кораблев человек вполне обеспеченный и даже богатый. А у богатых, как известно, свои причуды”.
  Поставив жирную точку в конце очередного шедевра, журналист Михаил Веревкин потер от удовольствия руки. Давно он не писал ничего столь сногсшибательного, как эти четыре тысячи знаков. Часы показывали половину одиннадцатого, до планерки оставался ровно час и чтобы успеть на нее, надо было поторапливаться. До редакции не менее получаса езды, это если без пробок и если удастся быстро втиснуться в нужный троллейбус.
  Второй год Михаил трудился обозревателем в газете “Курьер”, и внес, как он сам искренне считал, неоценимую пользу в дело ее становления. Чего стоит публикация одного только губернаторского аттестата с “тройками” по всем основным предметам, после которой газету едва не сгноили власти, а тираж за месяц вырос в три с половиной раза.
Другой ценной находкой стал раскопанный им факт выдачи губернатору боевого оружия. Обнародование этой, на первый взгляд, тривиальной истории привело к сумасшедшему скандалу и громкому судебному процессу. Поводом для иска стала одна лишь строчка в, казалось бы, нейтральной заметке. Автор взял на себя смелость предположить, что “пристрелить кого-нибудь незаметно губернатор вряд ли сумеет, потому что в милиции на него, как на любого владельца оружия, завели личное дело, и периодически будут проверять сохранность патронов в обойме”. Все это было напечатано на фоне огромного губернаторского портрета, на  котором тот был запечатлен с гигантской “пушкой” в руках.
  Последовал жуткий скандал, причем если публикация аттестата не являлась поводом для судебного преследования – учиться, в конце концов, надо было лучше - то история с пистолетом была расценена, как попытка ущемления личного достоинства представителя власти. Михаила вместе с редактором затаскали по прокуратурам, в процессе чего они написали тысячу объяснительных, ответили на тысячу вопросов тысячи следователей и даже вынуждены были нанять хорошего адвоката для того, чтобы отстаивать свои интересы в суде. А ситуация в буквальном смысле накалилась до предела – прокуратура шила “уголовку”, пытаясь квалифицировать статью, как сознательную дезинформацию и клевету.
  Выяснилось, что губернатор никакого нагана вовсе и не получал, милиционер, предоставивший Михаилу информацию, отправлен на пенсию, а книга регистрации выдачи боевого оружия спешно переписана. Михаил и редактор были в двух шагах от самой настоящей “посадки”, ведь сомневаться в том, что суд при прочих равных,  примет сторону власти, не приходилось
  Спасло их лишь то, что Михаилу удалось среди домашнего бедлама разыскать кассету, на которой был записан его диалог с милиционером выдававшим губернатору оружие. Не сохрани он запись этого злополучного разговора, глядишь и валил бы сейчас лес где-нибудь под Петрозаводском, вместе со своим редактором, кандидатом филологических наук. В итоге же суд рассматривал гражданское дело и обязал “Курьер” извиниться перед губернатором за вызывающий тон публикации.
  Этот процесс стал поворотным в истории газеты. Редактор, надо отдать ему должное,  филигранно воспользовался сложившейся ситуацией, заполнив “Курьером” гигантскую нишу “свободной прессы”. Тираж рос как на дрожжах, газета стала культовой в рядах местной интеллигенции, ее передавали из рук в руки, зачитывали до дыр и даже отсылали родственникам в Израиль.
  Губернатор и его окружение стали главными героями на страницах “Курьера”. Редкий выпуск обходился без увесистой оплеухи в их адрес. Восторг публики был обеспечен. Газета набирала авторитет, постепенно вокруг нее сложился круг людей, недовольных существующим в губернии раскладом сил. Редактор быстро стал человеком материально преуспевающим, пересел со скромного “четырестадвенадцатого москвича” на “девяностодевятую” модель “жигулей”, а потом и на джип, кажется, “гранд чероки”. Что удивительно, на благосостоянии самого Михаила все эти приключения никак не сказались. И его, это, мягко говоря, озадачивало.
  Поэтому, найдя очередную “бомбу” Михаил не проявил того юношеского рвения, с которым еще год назад мчался в редакцию с сенсацией в зубах. Сегодня он планировал поговорить с редактором на предмет увеличения гонорара, за его, фирменный – веревкинский - эксклюзив. И право же у него были на то все основания. Приезд Патрисии Каас, французской эстрадной суперзвезды, на частную вечеринку в Россию, по приглашению одного из ближайших сподвижников губернатора - бизнесмена Владимира Кораблева – это был скандал всероссийского значения. “Жируют суки, в то время как народ с голоду пухнет”. При умелой организации процесса, тут недалеко и до стихийных митингов с погромами. И чтоб за все за это да 500 рублей – стандартный гонорар за полосу текста с иллюстрациями? Даешь, не меньше тысячи! Надо когда-то начинать борьбу за свои права.
  Михаил предполагал, что разговор с редактором будет нелегким. Законное, в принципе, требование об увеличении жалования вполне может быть воспринято, как ультиматум и реакция будет не вполне адекватной. Михаил помнил, как месяц назад “Курьер” был вынужден покинуть социальный очеркист Сашка Пустобаев, после того, как попытался отстоять собственную точку зрения в материале о кабацких музыкантах. Облазив за неделю все городские рестораны и выпив с каждым ансамблем не один литр водки, он принес в редакцию полотно, слепленное из сотен мельчайших деталей, в совокупности представляющих собой явление под названием “ресторанные лабухи”. Музыка вперемежку с водкой – такой увидел Сашка Пустобаев жизнь своих героев. Найдя материал в сверстанной и уже готовой отправиться в типографию полосе, он пришел в ужас: редактор внес в него несущественную, на первый взгляд, правку, переставив некоторые абзацы местами, но как же при этом изменился смысл текста. По всему получалось, что музыканты в ресторанах все поголовно - законченные алкоголики, овладевшие между делом нотной грамотой. Прочитав текст, Пустяк сделался бледным, как мороженое “пломбир” и, выйдя из секретариата с гранками в трясущихся руках, побрел прямиком в редакторский кабинет.
  Шеф был в кабинете один и красным карандашом кромсал очередное "гениальное" произведение. Сашка на ватных ногах достиг редакторского стола, положил на него сверстанную полосу и тихо произнес: “Это не мой материал”. Редактор выронил карандаш, поднял на Сашку удивленный взгляд и переспросил: “Чего-чего?”.
  - Это не мой материал, Дмитрий Владимирович, я против того, чтобы он был напечатан в таком виде, - пролепетал Сашка.
  - А что вас собственно не устраивает, Александр? – посмотрев на часы, вступил в диалог с автором редактор.
  - Как я буду смотреть этим людям в глаза? Они музыканты в первую очередь и только потом алкоголики...
  - Саш, до сдачи номера осталось полчаса. Мы не успеем вернуть тексту первоначальный вид, да и я лично не вижу в этом никакой необходимости. Этот вариант меня устраивает даже больше, чем первоначальный…
  Что произошло далее в редакторском кабинете точно неизвестно, но через минуту дубовая дверь распахнулась, оттуда вылетел красный взъерошенный Сашка с полосой в руках. Раздирая ее на мелкие кусочки, он молча направился к выходу, и более в редакции не показывался. Материал в газете все-таки вышел, причем, именно таким, каким хотел его видеть главный редактор. Сашка же после этой истории месяц пил, и даже подумывал о самоубийстве. Кабацкие музыканты искренне считали его вероломным пидарасом, вкравшимся под личиной порядочного паренька к ним в доверие и отплатившим черной неблагодарностью за откровенность. Под материалом не было сашкиной подписи, но легче ему от этого не стало.
  Вспоминая эту историю, Михаил понимал, что уже сегодня он может пополнить ряды безработных журналистов и это его, прямо скажем, не радовало. После его “фокусов” путь в прогубернаторские СМИ ему был заказан, а других изданий в этой местности не водилось. С другой стороны, более удобного случая для разговора о прибавке не найти – повод был что надо.
  Михаил взял в руки телефонную трубку, набрал номер редакции и попросил ответсека придержать первую полосу под убийственный материал о Кораблеве. Ответственный секретарь, полностью оправдывая занудство своей профессии, вместо того, чтобы прыгать от радости и восхищения, начал уточнять детали заявленной публикации: объем текста, наличие иллюстраций, заголовок, подпись главного, время сдачи в секретариат и прочую чепуху.
  - Шам, ты не понял, материал настолько забойный, что привези я его хоть в пять часов вечера, он все равно будет на первой полосе, ну ты же меня знаешь, я тебя хоть раз обманул? Иллюстрации? Снимки к таким материалам стоят не меньше миллиона долларов, а у нас столько не платят, так что извиняй. Что касается заголовка, то пусть будет такой: “МАДЕМУАЗЕЛЬ В ДОМЕ НОВОГО РУССКОГО”. Возможно, ты придумаешь что-нибудь поострее… Дело касается Кораблева… Вы должны за мной персональную “Волгу” выслать, завтра весь город будет рвать  “Курьер” друг у друга, можете смело заказывать в типографии двойной тираж… Нет “Волги”? Ну, тогда через два часа не раньше. Я всю ночь писал, только что проснулся, надо умыться и побриться, сам понимаешь…
  Старый татарин Шамиль, служивший в “Курьере” ответсеком, конечно же, доложит на редколлегии, что Веревкин опять раскопал НЕЧТО и к его приезду редактор будет в нетерпении потирать руки. Тут мы его тепленьким и возьмем, голыми руками. Нет, ну, в самом деле, почему бы не прибавить зарплату человеку, который регулярно приносит в газету все ее сенсации?

***
  Запив яичницу бокалом растворимого кофе, и вытащив из компьютера дискету, Михаил вышел из квартиры и направился на работу. У подъезда стояла черная “Волга”, сидевший за ее рулем седовласый мужчина, увидев вышедшего журналиста, приветливо распахнул перед ним дверь:
  - Михаил Николаевич, присаживайтесь, пожалуйста…
  “Волга” была представительского класса с тонированными стеклами и велюровым салоном. Честно говоря, он не помнил, чтобы в “Курьере” были такие машины. Редакционный автопарк состоял в основном из стареньких “жигулей”, “Волга” в нем была лишь одна, на ней ездил директор - грузный бородатый мужчина, личный друг редактора - и она, кажется, была белая. Или все-таки черная? А может, черную машину купили совсем недавно, такое Михаил вполне допускал, ибо служебным транспортом пользовался крайне редко и мог быть не в курсе последних приобретений.
  Конечно, по-хорошему, нужно было вернуться домой, перезвонить в редакцию и уточнить номер высланной за ним машины. Когда постоянно пишешь всякую гадость о сильных мира сего, время от времени, нужно проявлять осмотрительность. Но внешность водителя была такой располагающей и мирной - открытое европейское лицо, прямой нос, серые глаза, седая, но еще густая шевелюра – что Михаил решил довериться интуиции. Уж в чем - в чем, а в людях и их физиономиях ведущий журналист “Курьера” за восемь лет профессиональной карьеры, как казалось ему самому, кое-что уже понимал. Плюхнувшись на переднее сиденье, он обратился к приехавшему за ним человеку.
  - Отец, я тебя не видел прежде, ты недавно у нас работаешь?
  - С понедельника.
  - Директора возишь?
  - Угу. – Водителю было под шестьдесят или около того, и, как все люди пенсионного или предпенсионного возраста, он был весьма разговорчив. - Ты, наверное, большая птица, коли, директор отправил меня за тобой?
  - Хм… Я, в общем-то, не последний человек в редакции, но, честно, говоря, и сам не ожидал такой щедрости.
  - А чем ты вообще занимаешься? Пишешь? Или считаешь?
  - Пишу. Да ты, отец, газеты родной не читаешь? Я – Михаил Веревкин. “Кого пристрелит губернатор?” Процесс века. Не помнишь?
  - Ну, как это не помню? Помню… Я же сказал, что три дня всего у вас работаю, в лицо еще не успел никого запомнить. Мы все больше с директором разъезжаем. Так, это ты, значит, губернатора приложил? Молодец... А сегодня, почему такая спешка? Опять что-нибудь эдакое написал?
  - Ну, в общем да, - Михаил расплылся в довольной улыбке.
  - Опять про губернатора?
  - Нет… Ну, почти…, - Михаил замялся, не зная, стоит ли говорить этому пожилому служителю баранки, кого завтра сотрет в порошок самая популярная газета Тамбольска. Да, какая, собственно разница, днем раньше, днем позже, пусть знает старик, все же коллега почти. – Про Кораблева.
  - Ну, надо же, - удивился водитель – Про Кораблева? А он то, что натворил? Ворует, небось?
  - Ну, не без того, - Михаил ткнул пальцем в маячивший на горизонте силуэт стеклянной “свечки” – самого высокого здания в Тамбольске, в котором располагался офис возглавляемой Владимиром Кораблевым фирмы “Меркурий”. – Такие небоскребы на трудовые доходы не строят, “небось”?
  Водитель согласно кивнул, Михаил меж тем продолжал.
  - Кораблев в воскресенье день рождения отпраздновал. Ну, отпраздновал себе и отпраздновал, чего, казалось бы, тут особенного? Ну, на вилле своей в Федоровке, ну гудели до утра, всех соседей в округе перепугали, ну с кем не бывает? Ну, подумаешь, губернатор на этом дне рожденья был, ну чего тут особенного? Губернатор много к кому на дни рожденья ходит, вот у художника Матвеева на прошлой неделе юбилей посетил, уважил старика. Ну и что тут такого?
  - И что же??? – водитель на секунду оторвал взгляд от дороги и в нетерпении, словно ожидая услышать от Михаила нечто совершенно чудовищное, с надеждой заглянул рассказчику в глаза.
  - А то! Что для развлечения дорогих гостей он выписал из Парижу… кого бы ты думал?
  - Кого???
  - Патрисию Каас!!! Вот кого!!!
  - Вот это ни хрена себе, - старик присвистнул и в порыве нахлынувших эмоций прибавил газу, - Вот это знай наших!
  Михаил был рад, что история произвела впечатление на простого работягу, каким без сомнения был человек мчавший его по Гагаринскому проспекту. Примерно такой же реакции стоит ждать завтра и от рядового тамбольского читателя, в большинстве своем, такого же простолюдина, как этот видавший виды король асфальта.
  - А ты, значит, узнал об этом, и теперь завтра Кораблева вздрючишь? – с восхищением вопрошал старик.
  - Ну, в общем, ты недалек от истины, отец.
  - А ты вот откуда, позволь спросить, такую информацию достаешь?
  - У меня везде свои люди, как где что случится, они сразу мне звонят. В случае с Кораблевым мне приятель помог, он в поместье у него официантом служит, ну и сообщил под страшным секретом.
  - Одни шпионы, выходит, вокруг.
  Следующие пять минут ехали молча, по радио передавали последние известия, Михаил с интересом слушал, что творится в стране, насколько за ночь вырос доллар, что позитивного произошло в национальной экономике, кому снова проиграл Кафельников и с сочувствием посматривал на пассажиров ехавшего в параллельном ряду троллейбуса. Ближе к центру плотность движения заметно повысилась, а скорость, наоборот, упала. День был жаркий, пассажиров в троллейбус набилось как сельдей в бочку. Одним из тех, кто сейчас изнывал от жары в этой раскаленной консервной банке, между прочим, вполне мог быть и Михаил Николаевич Веревкин, не подсуетись вовремя ответственный секретарь. “Надо будет поблагодарить его, может возьмет в привычку присылать за звездой журналистики персональный автотранспорт”, - подумал Михаил прежде, чем пожилой водитель вывел его из состояния задумчивости.
  - Слушай, ну ты вот дрючишь их одного за другим, а не думаешь, что рано или поздно им могут надоесть твои выкрутасы? И они проломят твою буйну головушку где-нибудь в темном переулке.
  - Ну, теоретически ничего исключать нельзя. Могут и проломить, конечно. Только зачем? Что я им, насолил уж больно? Ну, раз написал, ну, другой, ну, третий, ну, десятый. Хоть одному из них стало хуже? Хоть одно уголовное дело возбудили? Хоть один из них сменил прохладный кабинет на душную тюремную камеру? Нет? Вот то-то и оно. А мстить журналисту, значит подставляться под новый удар. Нанесение тяжких телесных или убийство повлечет за собой стопроцентное уголовное дело, кто-то его будет расследовать, глядишь, до чего-нибудь докопается, потом когда-нибудь это всплывет, и чтобы все замять придется платить деньги. И, наверное, немалые. В общем мокруха дело со всех сторон непрактичное. Чтобы кого-то завалить, надо кому-то это поручить, заплатить деньги – расходы опять же, плюс свидетели. От них тоже надо избавляться. Проще промолчать. Дешево и через неделю все уже забудут о том, что там написали про тебя. А, если не хочешь терпеть неделю, выброси в СМИ какую-нибудь громкую историю про одного из своих конкурентов, все тут же про тебя забудут и будут говорить только о том, какой же мудак этот твой конкурент. Короче, есть тысяча более дешевых способов избавиться от последствий негативной публикации, нежели устраивать охоту на журналиста.
  Дед, казалось, зачарованно слушал, открыв рот, и высунув язык. По всему было видно, он не жалел, что судьба занесла его на старости лет в эту газету и он смог познакомиться с этим бесстрашным писакой Михаилом Веревкиным.
  - Если ты хочешь раз и навсегда прекратить выпады какого-то журналиста против себя - купи его. На корню. Сколько мы получаем? Копейки. Все до одного люди нуждающиеся. Один Дмитрий Владимирович - это редактор наш - сейчас поднялся, на “чероки” пересел, но это только он один. Да и он не журналист уже давно, бизнесмен от журналистики, политик. А мы, простые писаки, бедны, как церковные мыши. Поэтому мало кто решается писать ради славы одной. Не все же такие обмороженные, как я, и готовы за копейки рисковать задницей.
  - Ты же вроде сказал, что опасности в твоем деле никакой.
  - В моем деле главное успеть опубликовать то, что ты нарыл. Самый опасный в нашем деле этап - от получения информации до ее опубликования. Если герой твоего будущего материала узнает, что ты получил на него какой-то компромат, он может перенервничать и “завалить” тебя просто для профилактики. Это самый опасный период в жизни журналиста. Потому что времени очень мало, полной и достоверной информации о том, что за компроматом ты обладаешь, у твоего противника нет, и в такой ситуации он может начать нервничать, суетиться. А в суете, как правило, и принимаются самые глупые решения…
  Повисла пауза. Старик, несмотря на свой возраст, видимо, соображал еще совсем неплохо и начал тревожно озираться по сторонам. Чтобы поддать жару, Михаил продолжил свой экскурс в профессиональные секреты журналистского цеха.
  - …Это с одной стороны. С другой, тебя могут “замочить” те, кто слил тебе компромат, то есть противники твоего героя. Вручив тебе некие документы, они тут же тебя и хлопнут, едва ты отойдешь от места условленной встречи шагов эдак на двадцать. Тебя могут взорвать, всадить пулю в череп с соседней крыши, сунуть перо в бок на оживленном перекрестке, все что угодно. Изрешетить твою машину, наконец. - Михаил довольно покосился на старика, тот, как ему казалось, уже наложил в штаны, и думал, наверное, только о том, какой же нехороший человек этот директор, пославший его за этой ходячей пороховой бочкой. - О громком убийстве вечером сообщат все СМИ, включая центральные. При твоем остывающем теле будут обнаружены документы, из которых следует, что господин Эн - негодяй, вор и насильник детей. Эти документы автоматически попадают не в какую-то вшивенькую газетенку типа “Курьера”, а сразу в “Комсомолку”, “Известия”, “Коммерсант”, на центральное телевидение. Господин Эн, даже если он не имеет отношения к этой истории, в глазах общественного мнения теперь уже не только вор и насильник, но и убийца смелого журналиста. “Заткнули рот свинцовым кляпом” - такой заголовок будет завтра в “Курьере”, если мы не доедем с тобой, отец, до редакции. Примерно так убили Дмитрия Холодова, если помнишь. Вся журналистская братия тут же обвинила в этом убийстве Грачева, с которым Холодов воевал. А Грачев, я думаю, узнал обо всем этом по телевизору. Просто кому-то очень нужно было, чтобы в кресло министра обороны сел кто-то другой. Свой… Большой бизнес – большие ставки. Та же самая история с убийством калмыцкой журналистки. С кем она воевала? Правильно, с Кирсаном. “Значит, Кирсан и убил”. Самый верный способ повесить пожизненное клеймо на своего противника – это грохнуть его врага. Пусть потом отмывается.
  Старик уже заметно ерзал на своем сиденье. Они добрались, наконец, до центра, машина еле двигалась, то и дело замирая в дорожной пробке. Солнце палило невыносимо, черная “Волга” жадно впитывала тепловую энергию, салон напоминал газовую камеру, а двигатель был готов закипеть в любую минуту. На горизонте ярко горела в солнечных лучах башня "Меркурия". Знал ли ее хозяин, что сейчас везет в кармане своей рубашки известный журналист Михаил Веревкин?
  - Твою мать, - выругался дед. – По всему получается, что тебе могут прострелить башку в любую минуту. А что в таких случаях делают с водителями?
  - Заваливают за компанию. Как нежелательных свидетелей. Иногда, если взрывают или расстреливают из автомата, то просто не разбирают, кто там рядом с жертвой… Ты знаешь, а могут и не тронуть. Статистика показывает, что у водителя шанс выжить – пятьдесят на пятьдесят. Килеры они ведь тоже разные бывают. Одни колбасят всех без разбору, это “мясники”. Но есть и “ювелиры”. Тому за одного заплатили, он одного и положит. Чего напрасно трудиться то?… Разумнее всего в таких случаях, предложить журналисту деньги. В девяносто девяти случаях из ста это помогает. Но встречаются и принципиальные индивидуумы. Типа меня.
  Произнеся последнюю фразу, Михаил от души расхохотался, чем вывел из состояния пугливого транса водителя. Тот вытер платком пот со лба и признался:
  - Ну уж и нагнали вы страху, Михал Николаевич… А что… Вам когда-нибудь предлагали деньги?
  - Честно? Нет, не предлагали. Но я точно знаю, что если предложат - не возьму. Тут как на войне. Я своих не продаю. Нет, серьезно. Пока я по эту сторону окопов, я воюю до конца. Многие продаются, но я не из таких. У меня деда во время войны немцы в плен взяли, а он между прочим генералом был. Ему предлагали хорошее положение в германском тылу, он многие секреты знал, но ничего не продал. Его пытали, но он ни одной тайны не выдал. Его поэтому и расстреляли, как непригодного к сотрудничеству. Вот так-то.
  История про генерала Веревкина, расстрелянного, но не сдавшего секреты, подействовала на собеседника. По всему было видно, что он знал о войне не понаслышке и аллегорию об окопах понял буквально.
  - Ну, а если много предложат?
  - Все равно откажусь. Принципы. Кровь не позволяет.
  - А если миллион долларов?
По уверенному лицу журналиста пробежала тень сомнения, но он быстро овладел своими эмоциями и твердо ответил: “Нет”. Сказал, как отрезал.
  Водитель тем временем с тревогой поглядывал в зеркало заднего вида. Михаил обернулся, чтобы посмотреть, что же привлекло внимание его спутника. В полуметре за их “Волгой” пристроился темно зеленый квадратный джип “мерседес”. Михаил вспомнил, что такие машины в городе были только в “Меркурии”. Спереди в джипе сидели два здоровенных парня, с характерной внешностью. И, как показалось Михаилу, не сводили с него своих колючих глаз. “Ну, вот и накаркал, бля”, - пронеслось в журналистской голове. Самодовольная улыбка сошла с его лица.
  - Они за нами на Нахимовском еще пристроились, я не обращал внимания поначалу, но такую машину трудно не заметить, согласись, – поделился наблюдениями старик. – А мы щас вот что предпримем, - сказал он и резко вывернул руль влево. Нарушая все мыслимые и немыслимые законы дорожного движения, “Волга” пересекла сплошную осевую линию, увернулась от встречного автобуса и нырнула в переулок. Михаил внимательно следил за маневрами джипа. К его ужасу гориллоподобный водитель “мерседеса” повторил их маневр и началась самая настоящая погоня. Как в голливудских боевиках. “Волга” с хорошими парнями неслась по узкому переулку, за ней мчался джип с парнями плохими. И, конечно же, у плохих парней машина оказалась мощнее, а у хороших парней не вовремя закончились патроны. Парни в джипе скалили крепкие белоснежные зубы в предвкушении скорой расправы со своими противниками. Вероятно, они не знали, что их противники хорошие парни. Либо у них было на этот счет другое мнение.
 Меж тем “Волга” еще раз вильнула в какой-то переулок, пересекла двор, джип немного поотстал, споткнувшись о не вовремя выскочившего на дорогу пенсионера. Михаил узнал местность, они были в двух шагах от въезда на территорию “Меркурия”. Двор самого шикарного офисного здания в Тамбольске занимал около пяти гектаров. Это было целое государство в государстве, что творилось за его высоким забором не знал никто, кроме служащих фирмы. Ходили слухи, что там за забором было все, что нужно для автономного функционирования здания в течение месяца. Продукты, собственная электростанция с резервным запасом топлива, крематорий и даже - никто этого не видел, но говорили об этом упорно – лабиринт подземных ходов, выводивший с одной стороны к подземному же аэродрому, а с другой куда-то далеко за город. А может к реке. А может в лес. Еще говорили, что всех, кто рыл этот секретный тоннель (а рыли его наверняка какие-нибудь бомжи или таджики) расстрелял лично Кораблев, чтобы они никому не смогли рассказать, куда же выводят тайные подземные тропы. Говорили также про взвод вооруженной до зубов охраны, в арсенале которой помимо банальных автоматов и пулеметов, были даже собственные гаубица и танк. И вот с таким человеком вздумал шутить отважный журналист Михаил Веревкин, который несся сейчас в черной редакционной “Волге” прямиком в ворота кораблевской резиденции.

***
  - Ты что же это, старый осел, делаешь??? – взревел от неожиданности Михаил, видя, как массивные ворота с надписью “Меркурий” открылись и черная “Волга на всех парах влетела во двор, куда (и откуда) без воли хозяина не могла проникнуть даже муха.
  Вслед за “Волгой” в ворота въехал зеленый квадратный джип с плохими, но очень крепкими парнями. До Михаила вдруг дошло, с какой легкостью попал он в ловушку, приготовленную Кораблевым. В ловушку, о которой он с таким сарказмом рассуждал всю дорогу от собственного дома и в которую попал, исключительно по собственной глупости. Переварив весь идиотизим ситуации, он вдруг подумал о незавидной судьбе Бедуина, так звали приятеля, поведавшего Михаилу о приезде в Тамбольск известной француженки. Что будет с ним?
Что будет теперь с ними со всеми? Бедуину, скорее всего, отстрелят яйца и переведут из официантов в евнухи. Жалко парнишку, их деловое сотрудничество только началось, было жаль терять такого информатора. О себе любимом Михаил в эту минуту не думал, тяжело переживая позорное превращение из супергероя в жалкого кавказского пленника. Старик, играючи заманивший птичку в силки, наверняка, получит из рук Кораблева красные революционные шаровары, а парням в джипе выдадут по 100 баксов премии, если они, конечно, приврут, что известный журналист Веревкин оказал при погрузке в машину сопротивление и даже немножко покусал их.
  Старик скалил свои желтые прокуренные зубы и гнал “Волгу”, казалось, через лес. По обе стороны узкой асфальтированной трассы высились голубые ели. Парни в джипе по-прежнему висели “на хвосте”, докладывая кому-то по рации об успешном завершении операции. Наконец, преодолев несколько кэпэпэ, машины достигли входа в двадцатичетырехэтажную свечку. Из джипа вышли парни, один из них распахнул перед Михаилом дверь и небрежным жестом пригласил на выход. “Сукин ты сын”, - сказал сквозь зубы журналист, обращаясь к человеку, выдававшему себя за нового водителя директора “Курьера”. Старик улыбнулся и дал на прощание дельный совет: “Если будут предлагать деньги – бери”.
  Михаил покинул “Волгу”, после ее душного салона раскаленный полуденный воздух показался прохладным. Парень из джипа махнул рукой в сторону стеклянной двери в здание: “С тобой хочет встретиться Сам”. Михаил понимал, что сопротивляться этому желанию было бессмысленно. Его крики о помощи, в лучшем случае, утонут в глуши хвойного парка окружавшего небоскреб. Пленник послушно направился к двери и последнее, что услышал он за своей спиной, были слова секьюрити, обращенные к седовласому водителю “Волги”: “Ильич, убери свой драндулет, ты же знаешь, это Папино место”.
  Оказавшись внутри, Михаил поразился великолепию интерьера кораблевской резиденции. Мрамор, хрусталь, золото, фонтан, зимний сад, бесшумные прозрачные лифты, такую роскошь он видел только в крутых американских фильмах, да, разве что, в мексиканских сериалах, и никак не ожидал увидеть в центре родного города.
  Приемная Кораблева располагалась на последнем - двадцать четвертом - этаже башни. Процесс ожидания аудиенции занял не более трех минут. Самый богатый человек города был подчеркнуто вежлив, извинился за то, что ему пришлось быть столь настойчивым в своем желании увидеть лучшего журналиста губернии. И что он – Кораблев – является его поклонником, читает “Курьер” от корки до корки, а его – Михаила Веревкина – статьи в первую очередь.
  Кабинет тамбольского олигарха занимал почти весь этаж, вид на город из огромных окон открывался потрясающий. Тамбольск, казалось, просто лежал у ног хозяина кабинета. Человек-легенда, самый богатый бизнесмен округи, неофициальный хозяин этих мест, Владимир Кораблев дал гостю немножко прийти в себя, закончить осмотр интерьера. И право же, тут было на что посмотреть. Единственная непрозрачная стена была увешана бесчисленным количеством рамочек, каждая из которых в отдельности сделала бы честь любому добропорядочному гражданину любой страны мира. Грамота от международного олимпийского комитета за большой вклад в дело подготовки мастеров большого спорта. Что, правда, то, правда, “Меркурий” спонсирует олимпийскую команду по плаванию, наполовину состоящую из тамбольских спортсменов. И на последней Олимпиаде трое подопечных Кораблева выиграли золотые медали. Кораблев с губернатором. Кораблев с Президентом. С премьер-министром. С министром внутренних дел. С народной артисткой Пугачевой. Вот грамота от Православной епархии опять же за большой вклад - Кораблев построил церковь. Вот благодарность от детей-сирот - Кораблев отремонтировал детский дом и оснастил его компьютерами и тренажерами. Вот Кораблев с Патрисией Каас, у обоих на лицах счастливые улыбки, оба с фужерами в руках. Вот автограф самого Майкла Джексона. А вот футбольный мяч с автографами московского Спартака (по крайней мере, судя по крупной размашистой подписи  “Филимонов”). А вот баскетбольный мяч и тоже с автографами. Всем известно, что Кораблев большой фанат баскетбола. Наверное, поэтому клуб “Меркурий” из Тамбольска вышел в четвертьфинал баскетбольной Евролиги. В общем, со всех сторон получалось, что перед ним - Михаилом Веревкиным - сидит сейчас достойнейший человек и тратит на него - оболтуса - свое драгоценное время.
  Так то оно так, и Михаил Веревкин был готов до хрипоты доказывать, что глава “Меркурия” действительно достойнейший человек и, что он действительно сделал много хорошего для его любимой Тамбольской губернии. Но он - Михаил Веревкин - знал, так сказать и обратную сторону медали. К примеру, на какие деньги Кораблев отгрохал всю эту роскошь, и на какие деньги он спонсировал олимпийцев, на какие деньги выводил провинциальных баскетболистов в Евролигу, строил храмы, покупал аквариум в полстены с этими синими, размером с ладонь пучеглазыми рыбинами. Несколько пропавших составов с нефтью, цветным металлом и газовый вентиль, к которому очень удачно в свое время прикоснулась его кораблевская рука. А также невыплаченные налоги, и канувшие в лету деньги на строительство метрополитена, равно, как еще ряд историй подобного же рода материализовались за десять лет перестройки в вызывающий особняк из бетона и голубого зеркального стекла в центре Тамбольска, в кабинет площадью 400 квадратных метров, в загородное поместье о 12 гектарах, в эту длинноногую секретаршу, которая катит перед собой тележку с кофе и соками, в эти бриллиантовые запонки, в костюм от Гуччи, в массивный золотой браслет.
  Журналист Михаил Веревкин не был большевиком. И не считал сидящего напротив олигарха своим классовым врагом. В глубине души журналист Веревкин даже восхищался талантом своего собеседника, потому что, как ни крути, но сделать ТАКОЙ бизнес в этой стране мог только глубоко талантливый человек. Сделать бизнес, не сесть и остаться живым, и все это за каких-то десять лет! В воскресенье Кораблеву стукнуло сорок, а десять лет назад он был обыкновенным прорабом в самом, что ни на есть обыкновенном строительно-монтажном управлении.
  Ну и что, что украл? Зато потратил с умом. Если эти деньги разделить на всех горожан, ну вышло бы каждому по 100 баксов. Подспорье небольшое, ну телевизор можно новый купить, ну холодильник… Попади они в бюджет, тоже, ведь, неизвестно, сколько из них пошли бы в дело. То, что не разворовала бы чиновничья рать, зарыли бы в асфальт, ремонт крыш и подвижного состава трамвайно-троллейбусного управления. Дороги бы при этом остались с колдобинами, крыши текли, а троллейбусы били током не только в дождливую погоду, но и в сухую. Так что, в принципе, злодей господин Кораблев или добродетель, вопрос, как вы видите, дискуссионный и журналист Михаил Веревкин судьей в этой ситуации быть не хочет. Вот. А то, что материал написал, так это оттого, что профессия у него такая – писать. Правду. А уж пускаться в рассуждения, имел моральное право бизнесмен Кораблев приглашать на собственное сорокалетие французскую суперзвезду или не имел, это не его веревкинское дело. Его дело не морализировать, а информировать.
  - Да никакая она, в общем-то, не суперзвезда, - прервал рассуждения журналиста хозяин стеклянной башни. – Так, потаскушка обычная, просто дорогая. Знаешь, сколько я за ее приезд отвалил? Полмиллиона… Ну не рублей, ты понимаешь. Она попела часик, мы ее к столу пригласили, она жур-жур-жур на своем. Народу вроде поначалу интересно было, ну как же, живая Патрисия Каас… Все, кто захотел, с ней сфотографировались, автографы взяли. И все. Потом народу уже было не до нее. Она ж как чурка, ничего не понимает, а переводчик к тому моменту уже лыка не вязал, я его уволил кстати, в тот же вечер, скотину… Ну, и отправили мы ее в гостиницу со всем персоналом. Я ей вот кинжал подарил XVIII века и автограф Марлен Дитрих. Она так умилялась, так благодарила. Жур-жур-жур. А мы ей - иди нахуй, не мешай, у нас тут свои разговоры. Так она всю ночь в гостинице со своими педиками и скучала. А ты говоришь, “суперзвезда”. Мне она зачем нужна была? Я народу хотел приятное сделать. Впервые, может быть, за всю историю губернии весь бомонд собрался. Весь губернский бомонд. Мужчины в смокингах и дорогих костюмах, дамы в вечерних платьях. Все знали, Кораблев должен удивить. Я долго голову ломал, чем удивить народ, чем же удивить? Хотел уже подогнать 10 икарусов, погрузить всех и ехать в аэропорт, там в ил-восемьдесятшестой и на ночь в Анталию, к морю. С властями турецкими уже созвонился, договорился обо всем, они мне в аэропорту зеленый коридор обещали и сопровождение истребителями от границы и до границы, туда и обратно… Но потом сел, пораскинул мозгами и понял, что туда лететь три часа и обратно три, все напьются еще в пути, заблюют самолет и эта блевотина останется в памяти у всех, кто имел отношение к сорокалетию Кораблева. И тут мне Светка подсказала, - Кораблев махнул в сторону приемной, - Пригласи, ты, говорит Майкла Джексона, вы же с ним вроде встречались. Или Пугачеву. Меня тут и осенило. Точно, бля! Только не этих педофилов, а Патрисию Каас. Она жене моей очень нравится. И дочери. Ну, сказано-сделано. Звоню Борьке Моисееву в Москву, он мне все и организовал, сам я, ты знаешь, не большой дока в шоу-бизнесе. Хотел вон Ладку Зуеву (дочери подружка), раскрутить, но что-то не пустили меня в шоу-бизнес. Говорят, я Кобзону где-то с нефтью дорогу перешел, ну а он мне здесь кислород перекрыл. Жаль, в общем, у девчонки голос неплохой, да и надо было тысяч сто, по-моему, всего. Укупник ей уже и программу написал. Песни так до сих пор в столе у меня и лежат, никто их не поет. Но я доведу все же это дело до конца, будет Ладка суперзвездой, я слов на ветер не бросаю. Не угомонится Кобзон, сверну я ему “кукушку”, на хрен, не таким сворачивал…
  Тут зазвонил телефон, Кораблев отвлекся, что-то выслушал с суровым видом и, не произнеся ни слова, положил трубку.
  - Так, на чем это я…, - потеряв нить монолога, Кораблев пустыми глазами смотрел на своего гостя, взглядом как бы спрашивая, а ты кто собственно такой, зачем пришел, что тебе здесь надо? Михаил напомнил потерявшемуся хозяину кабинета, последние слова оборванной песни.
  - Вы “кукушку” Кобзону обещали свернуть.
  - Ну да. “Кукушку”. Я надеюсь, у тебя скрытого какого-нибудь диктофона нету с собой? Если есть, то выбрось. Не пригодится… В общем это… У меня, к сожалению, сейчас мало времени, через 10 минут приезжает Владыко, и потому переходим от лирики к физике. У тебя есть два варианта, на выбор: я могу просто открутить тебе, как и Кобзону, голову. Тихо, так, что никто об этом не узнает. Есть второй вариант, лично мне он более симпатичен: я покупаю твой материал. Плачу больше, чем тебе заплатят за него в газете. И ты понимаешь, выбор тебе надо сделать немедленно. Я тут разболтался с тобой и совсем забыл про отца Иоанна, а он мужчина я тебе скажу, серьезный и ждать в приемных не любит. Ну, так, каково твое решение?
  Михаил почесал небритую щеку, зачем-то загнул два пальца на правой руке, потом три на левой, прищурил глаза и дрожащим голосом выдавил из себя следующее: "К великому сожалению, я ничего не могу для вас сделать…". Бизнесмен улыбнулся, встал из-за стола и протянул Михаилу свою широкую сухую ладонь: "Очень жаль. Поверьте, мне искренне, очень жаль. Прощайте".
  Михаила вдруг охватила тревога, он понял, что совершил свой первый и, скорее всего, последний мужской поступок в этой жизни. На ватных ногах он покинул шикарный кабинет, вышел в не менее шикарный холл, где ему широко улыбалась очаровательная секретарша. Задумавшись, Михаил  побрел в сторону лифта, однако, путь ему преградил дюжий охранник и предложил пройти в сторону служебного выхода. "Встречают отца Иоанна", - сообщил он причину изменения маршрута.
Из прострации журналист начал выходить, лишь, оказавшись в лифте. Охранник вошел в кабину вместе с ним и нажал кнопку с надписью "П". Цифры на табло замелькали в порядке убывания: “24..23..22..18..12..8..3..2..1..0..П”. Михаил догадался, что лифт привез его в подвал. Оценив свои шансы против мускулистого охранника, он понял, что скорее их тамбольский “Текстильщик” побьет в субботу “Аланию” во Владикавказе, чем он избавится сейчас от опеки этого верзилы. Двери лифта бесшумно раскрылись, в лицо пахнуло сыростью, секьюрити посторонился, выпустив гостя из лифта.
  Журналист вышел, в подвальном помещении царил полумрак и лишь полоска света, пробивавшегося неизвестно откуда, указывала ему путь. Идти, впрочем, особо было некуда. В метре от него, уткнувшись носом в бетон, в лужице крови лежала тушка его приятеля Бедуина. Голова его была проломлена в двух местах. Михаила не успел охватить ужас, он почувствовал, как к его темечку прикасается, что-то ужасно тяжелое, в глазах у него вспыхнуло на мгновение и все погрузилось во тьму. Причем звук в этой тьме тоже отсутствовал…
  С момента постановки бизнесменом дилеммы перед незадачливым журналистом, до путешествия в подвал прошло не более секунды. Михаил сунул сигару в рот, крепко затянулся, выдохнул сладкий дым через нос и произнес короткую, но емкую фразу: "Давайте деньги". Бизнесмен весь как-то обмяк, расплылся в улыбке и с почти семейной теплотой произнес: "Я верил в ваше благоразумие". Достав из ящика стола пачку долларов, он положил ее перед журналистом: "Можете не пересчитывать!". Секретарша по громкой связи доложила о приезде архиепископа. Михаил понял, что на все про все у него десять секунд, извлек из кармана рубашки дискету со скандальной статьей и положил рядом с банкнотами. Затем пожал протянутую бизнесменом руку, взял деньги и молча пошел к двери. “Если еще напишешь, что-нибудь интересное, приноси, я хорошо плачу”. В пачке было десять тысяч долларов, судя по надписи на банковской упаковке. Платил Кораблев, действительно,  неплохо.
  Из приемной, его повели не налево к центральному лифту, а направо к служебному, объяснив это прибытием святого отца. Однако заходить в лифт вместе с журналистом охранник не стал, пожелав тому удачи. Михаил вышел на улицу. Там по-прежнему светило солнце и стояла жуткая жара.