4. больно

О гитара и струны - священный союз.
Когда кидает любовь, остается блюз…
Сергей Чиграков


Утром на крыльце общаги Танька заявила, что сегодня в университет не пойдет. Нет, не заболела. Да просто не хочется, и потом – на прошлой практике все доделала, а на философа смотреть не каждую же неделю. Алех? Ну, пусть зайдет, если хочет. Да, или к Таньке, или к Аленке. К Антону? Может, и туда. Нет, не поссорились. Да, все нормально. Да нормально же!
И убежала.
А на улицу нечаянно наступило лето. Небо улыбнулось в макушки сугробов и облизало их горячим солнечным языком. По дороге побежали ручьи, а по ним автобусы и прохожие. Кучка пэтэушников толклась на остановке, не торопясь залезать в подошедшую «десятку». Кто-то махнул рукой из окна пятого этажа. Кто-то во всю мощь врубил «Оранжевое настроение». Кто-то, возможно и сама Танька, наморщил нос, когда на него упала с березы холодная капелька… Кто-то включил в груди нелепую щенячью радость, и она распухала, толкалась под курткой и мешала спокойно идти и думать. И еще отчего-то во рту отчаянно запахло апельсинами… Танька тряхнула волосами, сделала неуклюжую свечку и понеслась по лужам.

Антон открыл дверь только через пятнадцать минут отчаянного стука. Лохматый, теплый и безбожно заспанный.
- А-а-а… а ах! Проходи. А че ты так рано? – и ушел в комнату, не дожидаясь ответа.
Танька прислушалась. Заскрипел диван, шлепнулись на пол тапки. Лежит. Дожидается, когда она плюхнется рядом, откинет одеяло и будет возиться, целовать, щекотать ухо не пойми чьими кудрями, а потом, довольная, положит голову на плечо и засопит неразборчивые нежности? Или просто спит?
Звонко капнула вода на кухне. Чпок! Лопнул воздушный оранжевый шарик, сдулось солнышко и уползло за облака. А что это за синяя тряпочка, Пятачок? А это твой подарок, Иа! Танька вскипятила чай, бухнула в него льда из морозилки и открыла окно. Сидела и молчала, подставив ветру босые пятки.
- Ты чего такая скучная? – бесшумно подошел Антон. Обнял. Закачал тихонько, как маленькую.
- Да так… настроение в последнее время скачет. Алех говорит: нет ума, считай - Танюха.
- Это точно. А я скоро в Кострому уеду.
- Надолго?

У Антона в Костроме жила мама и братики, и каждое лето он ездил помогать с огородом. Обычно он уходил на трассу в конце мая, давал из Костромы телеграмму: «Буду через две недели»,  - и на эти две недели Танька переселялась к нему в квартиру. Вешала на шкаф календарик и каждый вечер зачеркивала в нем числа. Прибиралась, ругалась с ходящим за ней по пятам котом, потом усаживалась в любимое Антоново кресло и писала ему длинные письма. Каждый вечер надеялась, что случится чудо и раздастся стук в дверь, она побежит открывать, а там… и всякий раз на пороге оказывались Алех с Катюхой. Две недели проходили,  календарик кончался, а Антона все не было и не было. В конце концов Танька успокаивалась, переставала готовить обалденные вкусности, чтобы накормить долгожданного, когда тот все-таки появится, переставала вздрагивать от звуков в подъезде…
И тут наступало утро и «Здравствуй, мама, возвратился я не весь, сколько там меня осталось, ну-ка взвесь!», и водоворот улыбок, и болтик с трассы – на память, и безделушки; и срочно прятались письма и календарик, и, конечно же, находились, и Антон читал их и хмыкал:
- Ох и захвалишь ты меня, ох и захвалишь…
А Танька с котом дрались за место на коленях и мурчали в два голоса.

- Надолго? – Танька потерлась головой об Антонову руку.
- Навсегда.
Антон еще что-то объяснял про художественное училище, про трудности у мамы, про младшего братца, которого надо воспитывать, еще про что-то умное и правильное, но Танька слышала только, как звонко разбивается о раковину вода из неплотно закрытого крана.