Про отца и сына

Дверь бабахнула так, что с потолка упал кусок штукатурки. Вера зажмурилась, нопотолок не обвалился. Она перевела дух. Что, собственно , произошло? Ну поругались они с сыном, ну хлопнул он дверью – в первый раз что ли? Да, пожалуй, так – в первый. А может обойдётся?
И из-за чего? По – привычке она стала в себе искать вину происшедшему. В споре участвуют два человека, каждый видит в себе, любимом, правого, а в другом, противном, супостата. Вера же всегда начинала с себя. Нет, не с любимой, а именно с виноватой. С непонявшей, с не сдержавшейся, с не пошедшей на уступки. Но, Господи! Как же иногда хочется, чтобы тебе уступили и тебя поняли!
Вера попыталась не заплакать и села распарывать ставшую тесной юбку. С этими переживаниями то худеешь, то толстеешь, а юбка одна и она не резиноая. Вот и теребишь её, бедолагу, каждую неделю то в одну , то в другую сторону. Хорошо ещё, что материя всё терпит.
Руки Веры выполняли привычные движенияч, настольная лампа уютно освещала её
« дворянское гнездо» в углу дивана и всё бы хорошо, если бы не размолвка с сыном. Тоненькая иголочка боли осторожно шевельнулась под левой лопаткой и отдалась в плече. Ещё чего не хватало! Вера глубоко подышала, потом затаила дыхание, и боль тоже затаилась.
Стараясь не делать резких движений, Вера наклонилась к свету и продолжила свою работу. В комнате было тихо, старинные часы уютно и ритмично вели счёт времени, а мысли Веры были уже далеко, в послевоенных пятидесятых.
Они с мамой и папой живут в коммуналке в одиннадцатиметровой комнате. В какой, какой? Да, вы не ослышались. Вот у вас, к примеру, кухня сколько метров? Десять с половиной?
Вот в такой « кухне» Вера прожила всё детство, всю юность и сюда же принесла новорожденного сына. А что такого? Так все жили, не жаловались.
Бывало по воскресеньям сядут за стол, зажатый между кроватью и диваном, и под весёлую песню :» С добрым утром, с добрым утром и хорошим днём!», разносившуюся из чёрной тарелки-радио, завтракают: отварная картошка, селёдочка, чёрный хлеб с маслом. А Вера разыгрывает всякие хохмы из юмористической передачи : то Райкиным заговорит, то Эдитой Пьехой запоёт. У неё это хорошо получалось. Родители хохочут и так всем славно, покойно на душе. Им вообще было хорошо вместе, никто ни на кого не кричал, не хлопал дверью…
Даже тогда, когда Вера сделала первый аборт, и они с мамой скрыли это от папы. Вера училась на втором курсе, а  « отец ребёнка» – на третьем. Ну какая семья, когда жить негде, родителей жалко и вообще – рано. От мамы Вера не услышала ни слова упрёка, только когда она уходила на  « казнь», мама в дверях её остановила : « Дочь, а может не надо?» Что думал папа – об этом никто не знает. Он молчал, шуршал газетой, вздыхал громко и протяжно и целовал Веру в макушку.
И вот эта макушка сейчас, через столько лет, не даёт Вере покоя. Почему она была так невнимательна к отцу? Всё-то у неё свои  «важные» дела и свои « нужные» встречи. А папа?
Он же был рядом, в одной с ней комнате ! Почему она его не замечала? Ну вот, например, как справляли его день рождения? Она не помнит. А когда ему  покупали что-нибудь новое из одежды? Она не помнит. Маме с первой стипендии Вера купила шерстяную кофту, мама её носила потом всю оставшуюся жизнь. А папе? Она не помнит. Чёрт возьми! Что это за выпадение памяти такое? Или ,действительно, ничего не было – ни дней рождения, ни   
Покупок. Свои-то обновки она помнит отлично : и платье бежевое к выпускному вечеру, и солнце-клёш на первом курсе, и то сиреневое с рукавами-фонариками. Жила как в тумане, ничего не видя вокруг. В тумане вышла замуж, в тумане родила сына, из-за тумана не видела самых близких, самых родных : чем дышат, чем живут. Да нами же и душат, нами и живут. Ещё нам же , дуракам, и помогают. А потом уходят из жизни тихо, никого не обременяя, никого своими болями – обидами не давя.
Теперь хоть лоб разбей, кто тебя услышит? Все уже – ТАМ. Вот время придёт – там им всё и объяснишь, покаешься.
Вера часто задумывалась о том, что там, за гранью жизни. Ведь ушедших Туда уже столько, что оставшихся на Земле можно чуть ли не по пальцам сосчитать. Конечно, телесная оболочка –это временное пристанище души, это Вера тоже знала, а душ-то столько где разместить? Ей становилось трудно дышать, когда она представляла, сколько душ  набито вокруг, хоть их и не видно. Аж страшно.
Хотя, конечно, всё это глупые фантазии, полная безграмотность.  В природе всё так разумно устроено, что никто никому не мешает и никто никому существовать не запрещает: живи, дыши, думай сколько хочешь и можешь. Другой вопрос : кто это всё в Природе устроил?
Большой вопрос. Но об этом Вера подумает в другой раз. Как говорила Скарлет  О,Хара в
Фильме  « Унесённые ветром» : Эту мысль я подумаю завтра.
Вера отложила своё рукоделие. Ей казалось, что она разговаривает с умершими родителями, она просит у них прощения, и  у неё становится легче на сердце.
А вот ей простить сына гораздо труднее. Обиды копятся где-то глубоко, разъедают душу изнутри. Вера ждёт от него первого шага навстречу, чтобы тоже шагнуть… Но почему же не первой начать? Ну и характер !
Она давно додумалась до того, что всё в жизни движется по кругу : ты родителям не додала любви и внимания – теперь от своих детей тебе понемножку  « отливается», а срок придёт – дети будут каяться и вспоминать чего-когда матери не додали, пока их собственные дети не вырастут. И  « всё опять повторится сначала «.
« Подожди,- сказала Вера самой себе, - Вот вернётся сын, они поговорят, выяснят кто и в чём был не прав, попросят друг у друга прощения, обнимутся  -  самые близкие, самые родные люди на свете… И на душе станет так ласково…»
Так она надеялась, она так мечтала и ждала. Чего-чего , а это она умела. И, Слава Богу, дождалась ! Сын вернулся. Через два года. С женой и сыном.