Герой

Этой графой - место рождения - Алексей всегда очень гордился. Во всех своих документах. Красивое, круглое и глухое, как замшелый зеленый камень, название. Подвалунск. Всегда буря эмоций. Ни одна барышня, заполняющая анкеты, или какие другие документы, равнодушной не останется.
- У-у-ууу... Так Вы из Подвалунска... Не из того ли...
- Ага, того самого, - лениво улыбался в ответ Алексей.
За границей не всегда могли сразу прочитать хитроумное название. Тогда Алексей им помогал. С уставшим видом. «Ну что тут, мол, сложного то... Под - ва - лунск. И все тут...»
- Pod - wa - lunsk? - изумленно повторяла операционистка. Пальцы ее зависали над клавиатурой, взгляд отрывался от монитора и поднимался на Алексея. Он одним кивком головы, широко открывая глаза, без слов отвечал: «Да, да, представьте себе, прямо оттуда, вот еще и рыжая глина на ботинках не обсохла - извольте полюбоваться...»
Подвалунск был хоть и небольшим, но известным городком. За границей, как ближней, так и дальней, в первую очередь тем, что недалеко от города находился знаменитый полигон, где периодически взрывали страшные бомбы. Или не менее знаменитый космодром. Тоже близко - руку протяни.
Для русскоязычного же табора Подвалунск всегда был в первую голову хоккейным городом. «Подвалунских стервятников» знали и любили. Когда кто-нибудь узнавал, что Алексей родом из «знаменитой хоккейной школы», непременно спрашивал, не играл ли тот в хоккей. «Конечно, играл, кто у нас не играет...» - просто и открыто врал в ответ Алексей. Пришлось ему даже майку хоккейную завести со своей фамилией и номером «11» на спине. В последствии она всегда путешествовала со своим хозяином в большой красной походной сумке. Вываленная среди прочих тряпок на стол для таможенного досмотра, как бы, между прочим, отбрасывалась она вбок. «Да, это так... Сувенир с молодых лет... Теперь нечто вроде пижамы...» - почти по-жигловски морщился Алексей.

Алексею - двадцать семь. Восемь из них он прожил в Польше. Приехал когда-то учиться, абсолютно случайно. Но голодная студенческая жизнь ему быстро опостылела, и на академическом будущем - до профессорства далеко, ох, не дотяну - Алексей поставил жирный крест. Нужно было искать новую тропинку к счастью и сытой жизни. И Алексей пошел ее искать на базар. Там признакомился со шпаной. С одной мыслью - вырваться дальше, глубже. Шестерок он не любил. И быть шестеркой не хотел.
Алексей всегда был смел, логичен и очень любил риск. Через пару месяцев он уже «переваливал» «бешеные» машины через восточную границу. «Акции» он проводил по-гусарски, открыто, нахрапом, на легкой «мухе», додавая на поворотах газу, бросая машину в управляемый занос, довольно сам себе улыбаясь.
Шло это дело у него удивительно гладко. Так гладко, что очень скоро прилипла к нему кликуха fuksiarz. Везунчик то есть. Алексей наглел, его «принимали» и «закрывали» в приграничных комиссариатах полиции. Алексей молчал. Через день, другой к комиссариату подкатывала толпа на слегка помятых, но свежих BMW. Следственный отдел получал cynk  на двух-трех мелких контрабандистов, а комендант - пухлый незаклеенный конверт с «выражением почтения». Алексей громко, вызывающе, по-русски прощался с полицейскими, и с шумом, по-цыгански, уезжал сотоварищи обмывать свое освобождение.
Оставив за спиной пол года «перекатов» на белорусской границе, Алексей перебрался на запад. Обосновался в Познани. Здесь тоже работы хватало. Организовав таких же «безголовых» авантюристов, как и он сам, в группы, Алексей управлял переброской через немецкую границу сигарет с русскими акцизными марками и польского - вроде бы самого лучшего в Европе - амфитамина. По ночам, через «зеленую границу» , с выключенными фарами, с отключенными стоп-сигналами, в танкистских шлемах с нактовизорами, после парочки «убранных» дорожек амфы, с криками и воплями летели они по извилистым лесным, только им известным, дорожкам. Машины подбрасывало на горбатых, замшелых, встающих из земли корневищах вековых дубов. Колонну Алексей всегда вел сам, ему нравилась эта ночная сказка. Сказка риска, темноты, лесной ночной сырости и тревожного ощущения присутствия границы. Утром, измученный, с черными кругами под глазами, уже на легком наркотном «съезде» и «голоде», но улыбающийся и довольный собой, Алексей появлялся в огромном и сытом загородном особняке под Познанью. Отчитывался и получал деньги для всей своей группы. Садился в свою серебристую «пятерку» и уезжал к себе на квартиру отсыпаться.
Место свое Алексей знал. Выше задницы не прыгал. Авторитетов уважал. И никогда много не болтал. «Начальству» нравился его «творческий» подход к делу и обязательность. Если нужно было тихо, без лишнего «эха» решить какую-то проблему, Алексей всегда был под рукой. За это его ценили. За смелость уважали. И даже где-то побаивались. «Ten ruski fuksiarz naprawdę ma jaja... » - задумчиво говорили ему в след.
Делу - время, потехе - час. Отдыхать Алексей любил и умел. Частенько его можно было встретить и в «Яме», и в «Тропсе» и в «Маленьком швейцарце». В такие вечера заведения закрывались для посетителей. Шум и гам стоял до утра, а швейцары на входе загадочным полушепотом отвечали на требования зевак их впустить: «Нельзя, никак нельзя... Сегодня Счастливчик гуляют...»
Летом на выходные вырывались кодлой человек в десять на море. Все тот же бодрящий чудо-порошок, приближающий - вот он, только руку протяни - барьер счастья, извилистые горные дороги, указатели на смешном итальянском языке, кислородное опьянение, перебрасывание и опускание тяжелого мотоцикла попеременно вправо и влево; острая коса колена кажется, вот-вот заденет безумную ленту асфальта; сходящая с ума стрелка спидометра и ее загибающаяся сестра на тахометре: семь, восемь, девять, десять... Семь, восемь, девять, десять... Бж-ж-ж-з-з-з-зззззззз... Бж-ж-ж-з-з-з-ззззззззз... Слепящее южное солнце...
Жил Алексей в центре Познани в хорошей квартире. Но почти пустой. Минимум мебели: низкая квадратная кровать, большой платьевой шкаф, огромная вешалка-дерево в прихожей, пара «хай-тековых» шкафов в кухне, корзины с авто журналами, пара авангардных кресел из автомобильных покрышек, тумба с музыкой, телевизором и видео. Звук у него в квартире был частым гостем. Звук богатый и полноценный. Слушал Алексей много русского. На редких пьяных гулянках - Алексей нечасто кого приводил к себе в дом - он косо смотрел на гостя, включившего у него в квартире «кабачные варианты». «Неувязочка» тут же исправлялась.
Женщин Алексей не чухрался и они отвечали ему взаимностью. Редко, действительно редко, какая из них не обращала внимания на его тяжелый, однозначный взгляд. Высокий, широкий в плечах, резиново-тугой и стройный, немного простоватый лицом, но часто широко улыбающийся, он везде бросался в глаза. Это непонятное сочетание открытой улыбки с тяжеленным взглядом темно-карих, практически черных глаз, обладало каким то диким магнитизмом и просто демонической силой воздействия. Алексей очень любил играть. Везде и по любым правилам. Частенько он выходил «на пару минут» из ресторанов с очарованными чужими женами и его «пятерка» с приглушенным рыком с места срывалась в ночь. Репутация загипнотизированных сладострастниц его интересовала мало.

Правды, похоже, не знает никто. Во всяком случае, никто из тех, кто любит болтать. Или может болтать.
В начале осени Алексей уехал из Познани. Ничего нового: немножко продлить лето, отодвинуть осеннюю серость, поваляться на пляжах в Греции. Эта «ленивая» неделя была его традицией. Дядюшка об этом знал. Но прошла неделя, другая, а Алексей не появлялся. В середине октября произошло чрезвычайное событие, и об отсутствии Алексея заговорили. Заговорили тоном нехорошим, в нехороших домах, в нехорошем контексте. А именно.
Пропал большой транспорт амфитамина. Из тех, что отправляется раз в квартал. Пустые грузовики, под самой границей были обнаружены полицией. Телефонный сигнал был анонимным.
В ту же ночь в своем доме с простреленными коленями и в петле был найден дядюшкин бухгалтер, лысый сорокалетний еврей по кличке «Бакс», известный в криминальном мире своими кулинарными пристрастиями. Вызванная, как после выяснилось, несуществующей соседкой полиция застала уже холодное тело хозяина дома, сгоревшее жаркое, наполнившее дымом всю кухню, и развороченный сейф в узком и слепом бетонном коридорчике, соединяющим гараж с домом. Сейф, разумеется, был пуст. Но в кабинете, на журнальном столике возле бара, аккуратной стопочкой лежали несколько документов и приходные ордера на суммы ненамного меньшие, предусмотренных в бюджете маленького европейского государства, ну, скажем, на культуру.
В течение двух недель полиция провела серию арестов, в результате которых за решеткой оказались две северо-западные организации, называемые журналистами «пара-мафийными структурами», практически в полном составе. Из дядюшкиной конторы недоставало только Алексея и двух его подопечных.
В конце ноября в маленьком летнем домике, в глухом уголке на Мазурских озерах, были обнаружены три сожженных трупа. Экспертиза развеяла все сомнения: русские пломбы в зубах, именные часы, известный всем в Познани перстень, утопленные в озере две машины (одна из них - серебристая «пятерка»). Одним из троих был Алексей. Подозрения в предательстве и связи с полицией с покойника были сняты.
Бакс унес с собой в могилу тайну «аварийных» счетов дядюшкиной организации на случай финансового краха или арестов. Время шло, проблемы «не решались», и через полгода большинство арестованных получили максимальные сроки по статьям, предусмотренных в уголовном кодексе под отдельным заголовком: «бандитизм и организованная преступность». В день вынесения приговора у Дядюшки случился сердечный приступ. Четыре дня спустя он скончался, так и не приходя в сознание.
Свято место пусто не бывает, и очень скоро «сытый» северо-западный «рынок» был прибран к рукам Першингом, «хозяином» польского приморья. Жалкие остатки дядюшкиной, некогда сильной и, казалось, вечной организации, разлетелись, как семена одуванчика при неожиданном дуновении ветра. Ветер дул с моря.
В Познани еще долго качали головами, недоумевая, как же такое могло произойти. Но время брало свое. Новый пан - новый кафтан. Постепенно все забылось. И сам Дядюшка, и его суровые, но справедливые законы, и Бакс со своей знаменитой рыбой по-гречески, и золотые времена «амфовой вольницы», и шикарные гудежи в ресторанах на берегу Варты, и странный русский с громким именем «Алексей».

Поприветствовав пассажиров на трех языках, стюардессы – все, справедливости ради стоит отметить, премилой наружности – начали разносить напитки. Работы было - хоть отбавляй. Самолет летел из Гамбурга в Москву и мало кто из пассажиров отказывался выпить. Скорее наоборот.
В кабине бизнесс-класса не найти было человека, который не ослабил бы узел модного галстука. Захлопнув свои лап-топы и забросив их в кофры багажных полок, солидные дядечки вели себя – ей-ей – малосолидно. До Рождества оставались считаные дни. Приближение праздников чувствовалось всюду. Даже на борту пузатого лайнера: бантики из блестящего «дождика» в петлицах белозубых стюардесс, растворяясь в климатизированном воздухе увеличивали и без того высоченный процент разлитого в нем счастья.
Толстый господин с багровой шеей, неестественно развернувшись в кресле всем своим необъятным телом, не отрываясь смотрит в иллюминатор. Там не видно ничего, кроме медленно проплывающих монотонно седых облаков и маленьких разодраных клочков мрачной земли между ними. Господин что-то бормочет себе под нос. Из немецкой слюнявой аброкадабры можно разобрать лишь пару слов: «...проклятая посудомоечная машина...»
Слева от него, посередине прохода, читает, вернее, листает «Der Spiegel», любезно предоставленный стюардессой, потягивая что-то янтарное – то ли коньяк, то ли виски – молодой мужчина в шикарном темно-сером костюме в еле заметную полоску оливкового цвета. Ворот его рубашки широко раскрыт. Галстука не наблюдается. Зато доступна обозрению увесистая цепь белого золота. У ее владельца несколько простоватое выражение лица. Но, благодаря компании умных темных глаз, все вместе выглядит достаточно органично и не лишено даже некоторого очарования. Скорее всего, кто-нибудь из «новых» - мог бы подумать сторонний наблюдатель - но как понять наличие явно чуждого здесь «Der Spiegel»? Все-таки бюргер... Да. Типичный Ганс. Хотя. Хотя, что же, русские не могут по-немецки читать? А может он вообще, только вид делает. Или картинки рассматривает?
- Леха! Ле-ха, ха-ха, в натуре, Леха!.. – по проходу, чуть не падая от быстрого передвижения, цепляясь руками за спинки кресел и путаясь в собственных конечностях, несется здоровенный лысый детина в белой рубашке с засученными по локоть рукавами – Леха, ну ты чо, блин, не слышишь, что ли... А?..
Во втором кресле центрального ряда нехотя просыпается безликого вида мужик, терзаемый ручищами добравшегося наконец до него громилы в белой рубашке, и вяло матерится. Дело заканчивается скупыми мужскими поцелуями.
Все тот же незримый наблюдатель, ломавший только что голову над национальной принадлежностью читателя немецкой прессы, мог бы заметить во время этого маленького происшествия его, читателя, реакцию. А была она несколько странной: руки вместе с журналом медленно опустились на колени, голова чуть заметно вошла в плечи, челюсти сжались, демонстрируя крепкие желваки. Полминуты спустя все пришло в норму. Оставалось только вытереть несколько крупных капель пота, выступивших на лбу.
Самолет заходил на посадку, нарезая круги над заснеженной Москвой. Во всех трех его салонах царило веселье. Галопом приближающиеся праздники, выпитое спиртное, новые знакомства, предвкушение прилета и встреч в аэропорту, все это и миллион других человеческих эмоций кипели на борту воздушного судна. Кто-то возвращался домой из длительной командировки, кто-то летел в чужую холодную страну в качестве туриста, кто-то... Да мало ли зачем человек может лететь в Москву?
В зале прилета молодой человек в костюме в полоску – теперь на нем сверху было надето длинное оливкового же цвета пальто – дождавшись очереди, подставив свои темно-карие глаза под равнодушный немигающий взгляд старшего лейтенанта пограничной службы, дружелюбно произнес на чистом русском: «Добрый вечер. С наступающим Вас...» Офицер принял у гостя швейцарский паспорт в мягкой кожаной обложке и, проделав с ним все необходимые манипуляции, проверив визу и фото, вернул его законному владельцу в комплекте с дежурной фразой: «Добро пожаловать в Россию»
Молодой человек вышел из здания аэропорта. Не обращая внимания на назойливые приставания таксистов-частников, остановился на середине тротуара, поставил на снег кейс и с видимым удовольствием закурил. Польто было расстегнуто и ледяной ветер обжигал грудь. По лицу блуждала отсутствующая улыбка. Глаза начинали слезиться. То ли от холода, с непривычки, то ли еще от чего.
Он дышал табаком и морозом. Глубоко и отрывисто. Он чувствовал себя героем.


Декабрь 2001г.
Познань.