Крушение богов

- И что, за все это время ты ни разу не был в Германии?!
- Пашка, господи! Ты же прекрасно знаешь! Я - расист...
Официант принес кофе. Я отпил глоток, закурил, несмотря на пару-тройку устрашающего вида бабушек. Павел тоже закурил, беря пример с меня, но пока не притронулся к кофе.
- Я - расист, я ненавижу немцев. Твой дед - отсюда, или из Австрии, все они одним миром... А мой дед воевал! Три ранения - и это не СМЕРШ его постреливал!
- Бог ты мой, Димка! Шестьдесят лет прошло!
Я отпил еще глоток.
- Знаешь, наверное, уже мои племянницы так не скажут. Третье поколение - оно свободнее. А я - весь в этом, ничего не поделать.
- Ой, да брось ты! Глупости все это... Смотри - вот столик, кофе и мы с тобой. Какие еще посторонние счета могут быть?
- Вон та старуха, - я кивнул на отменный экземпляр. - При ее богоугодном виде хочется встрать по струнке, вскинуть руку в нацистском приветствии и оать "Хайль"!.. Чего ты смеешься?..
- Дима! Ты же повторяешься! Ты же это же самое говорил Кольке в Москве, вот, три недели назад!
- Да? Тогда нужно петь Deutschland, Deutschland Uber Alles.
Выстрел попал в цель. По всем параметрам. Зашевелилась публика (а еще говорят, что у меня - хреновый немецкий). Покосился на нас официант. Ну, и тетка... лет под сто, или около того... тоже внимательно, изучающе посмотрела на нас. Пашка засмеялся, я глупо улыбнулся - а что было еще делать? И вот посреди этого всеобщего осуждения произошло странное. Еще одна развалина, еще один доисторический реликт - в общем, еще одна старушенция поднялась со своего места за дальним столиком и неспешно подошла к нам. Эдакий летучий фрегат среди многотонных танкеров. Грязь и чистота - боже, какое немецкое убожество...
- Молодые люди, я не ошиблась?
- Нет-нет, фрау. Мой коллега шутит. Глупые шутки.
- Фройляйн, - строго поправила она. Нашла чем гордиться. - Даже если шутки, то довольно странные. В Германии это не принято, - слово "Германия" она произнесла с особым ударением.
- Ну, он русский, и... - залепетал было Пашка, оправдываясь за меня, но мне лично это все порядком надоело:
- Да, мадам! Я не люблю Германию! Из-за Гитлера! Разве это неясно?
Она улыбнулась:
- Скажите, Дитер, а вы знаете, что такое Гитлер?
Ну, и слух у нее! Дитер - это довольно обычная немецкая транскрипция моего имени, но услышать "Дима - Дитер" за десять метров!.. Я вам доложу... в армию ее взяли бы по слуху. Даже нынче. В ее сто сорок.
- Откуда бы? Мне - тридцать, уж извините...
Она коротко, сухо рассмеялась. Кажется, она пыталась расположить нас к себе?
- Молодые люди, вы пообедали? Может, кофе выпьем у меня?

Она действительно налила нам кофе, болтала что-то о Германии и крутилась около допотопного киноаппарата. Она обещала показать нам Гитлера. Я ее узнал, и понимал, что уж кто-кто, а она показать Гитлера может. Но она болтала почти без умолку, рассказывала о фасонах пуговиц во времена ее молодости, и Пашка от этого млел. Убил бы... в Бухенвальд, без колебаний!.. Пашка млел, и весь свой словарный запас она изливала на него. Я слушал вполуха, ольше наблюдая за тем, как она настраивала свой аппарат. Заметив, что я кручу в руках зажигалку, она беспечно, словно ровесница, произнесла:
- Курите, курите, - и добавила: - В мое время все курили. Это было модно. Все, кроме Него.
Пашка склонился ко мне вроде бы за сигаретой и поинтересовался:
- Ей, конечно, под сто, но неужели она видела Гитлера?
- Еще как! - улыбнулся я. - Сейчас убедишься!
- Ну, все, - победно сообщила дама. - Я гашу свет. Будем смотреть на настоящего Адольфа.
Она погасила свет, и сквозь плотные клубы дыма на матерчатый экран пролился свет "Триумфа воли". Звук был... отвратительный, скажем мягко. Господи, подумал я, почему она как ветеран не купит видео со скидкой. Это же вторая или третья копия с негатива, не иначе. Вижу буквально, как она прятала пленку от солдат какого-нибудь Черчилля.
Но Пашке нравилось. Не знаю, что там вообще могло бы нравиться. Разве атлетические гимнасты, выстраивающиеся в разные пирамиды... да уж, Пашка всегда тяготел к чему-нибудь арийскому. Интересно, что он нашел во мне?..
Минут через двадцать пленка хлестнула обрывком, экран побелел снопом прямого света, и дама довольно резво метнулась к аппарату.
- Это сложно - молчать столько лет? - спросил я, включив свет.
- Что?.. Нет, уже не сложно, - она улыбнулась, по-старушечьи. - Первые десять или двадцать лет было сложно. Но я выдержала. И потом, я обижена...
- Вы?
То, что великая затворщица заговорила с первыми попавшимися пацанами в кафе, удивляло меня теперь меньше, чем это заявление.
- Вы?! Конечно, простите, но... мне кажется...
Она не дала мне договорить, и в ее голосе неожиданно зазвучал металл:
- Да! Я обижена! Это больно, но я обижена на свою страну! Меня не призвали, хотя я готова была помочь!
- Призвать вас после этого?
Она сухо рассмеялась:
- Но ведь Он меня призвал! И я служила. Да, это была Его Германия, но я служила Стране!
Я затушил сигарету, сделал глоток кофе.
- В ваших словах есть определенный резон... Но посмотрите - ведь Марлен не служила Германии Гитлера...
Она снова рассмеялась, но уже миролюбиво:
- Ах, Марлен... Порхающая бабочка. И умерла-то в изгнании... Бросить страну ради сиюминутного успеха? Нет, Дитер, это не для меня...
Пашка, мирно сидевший все это время и смотревший на нас как на идиотов, решил блеснуть интеллектом:
- А вы о чем? Кто такой "Он"?
- Его нет в фильме, - отмахнулся я. - Адольф Гитлер. Видишь ли, Пашка, мы с тобой прикоснулись к бессмертию. Это - не кто иная, как фройляйн Лени Рифеншталь.
- Кто? - глубина Пашкиного интеллекта просто не знала границ.
- Ладно, проехали, - я повернулся к даме. - Хорошо. Страна, долг, служение... Все это может быть. Но вот у вас в гостях - двое русских. Пашка, правда, лишь наполовину, но тем не менее. А я - полностью русский. Да, мы живем в Америке. Но ведь служа своей Стране, вы служили против нашей...
- Но я служила Германии, - спокойно ответила она. Я схватился за еще одну соломинку:
- А как же газовые камеры для евреев?
- А почему вы не спрашиваете о католиках? Или о геях? - улыбнулась она. Да, она улыбалась, и этого я понять не мог. Видя мою беспомощность, она медленно произнесла, наливая нам еще кофе:
- Вы очень странный молодой человек, Дитер. Вот Пауль - открыт, он был бы одним из актеров массовки. А вы были бы одним из тех, кто стоял за моей спиной и указывал, как надо снимать. Вы были бы Ремом. Потому что вас волнуют евреи, но не волнуют геи.

- Странная женщина.
- Паша, это - гений. Не из нашей эпохи, к тому же. Леонардо Да Винчи тебе тоже показался бы странным.
- Но все равно... и этот фильм... агитплакат фашизма...
- Она и снимала его. Близкая подруга Марлен Дитрих... официальный кинорежиссер Гитлера... нет, она - гений...
- Снимала? О фашизме?
Я повернулся на бок и постарался заглянуть в глаза любимому человеку:
- Знаешь, Пашка.. а я не уверен, что ты был бы в массовке...
- Да о чем это вы с ней?!
- Ладно, давай-ка спать. Обними меня - и спать, маленький приспешник Рема.