Грешница
И вот я уже второй раз замужем. Причем мой муж старше меня на 25 лет. Ему уже под 50. Я очень хотела ребенка, обязательно девочку. Что хотела, то и получила. Но после этого меня просто прорвало.
Началось с того, что врач принимавший роды на последнем осмотре сказал: "А что же вы не принесли спираль? Я бы вам ее прямо сейчас поставил."
- "Доктор, я не знала. Может быть Вы мне из своих запасов поставите. А я Вам потом принесу, или деньги заплачу. Как скажете."
- "Я бы поставил, да у нас как раз кончились. Вы не расстраивайтесь. Прийдете в свою консультацию, они вам поставят."
Ну я и не расстроилась. Пришла в свою консультацию. Принесла спираль.
- "Нет голубушка. Мы Вам сейчас ничего ставить не будем. У вас тут шейка рыхлая... Мы Вас немного подлечим, а потом поставим. Вы только не волнуйтесь. Я выпишу лекарства, свечи, они одновременно будут Вас предохранять от беременности. Вот пролечим недельки две. Посмотрим на результат через месяц, а потом - ради бога."
Через месяц я пришла беременная. Заводить третьего ребенка как-то не входило в мои планы.
Муж с виноватым видом отвез меня в больницу. Дал мне с собой весь мой домашний гардероб, кучу соков и еще маленький телевизор. Чтобы ни в чем себе не отказывала.
Операция прошла успешно. Я вернулась домой к моей крохе через два дня. И снова пошла в консультацию.
- "Что? Спираль? Сразу после аборта? Нет мы этого делать не имеем права. Вот понаблюдаем..."
Через месяц я снова была беременна.
Врач нахмурилась и сказала: "Никакого аборта. Будете у меня рожать. Мы не можем делать Вам аборты каждый месяц. Как хотите, но направления я Вам не дам."
Только этого мне и не хватало. Дома крохотный ребенок. Старший еще до сих пор по ночам спать не дает, а мне предлагают стать многодетной матерью. Я пошла к заведующей.
Рыдая, я объяснила ей свои проблемы.
- "Что? Не дает направление? Рожать на первый же месяц после аборта? Да мы права не имеем сохранять эту беременность. Даже если бы Вы сами хотели, я не разрешила бы Вам рожать. Неизвестно же какая патология может возникнуть. Аборт и только аборт."
И снова мне собрали вещи, и я отправилась на операцию, как к себе домой.
В платах обычно человек восемь девочек.Самые разные судьбы. Респектабельные дамы, шалавы, юные жертвы любви. Каждая подробно рассказывает свою историю. Некоторые рыдают от страха и унижения. Но большинство живо общаются. Как будто пришли отдохнуть на тусовку дня на три. Такой санаторий. Но время от времени - страшные рассказы о том, что наркоз плохой. Не берет. Даже не засыпаешь все видишь, что с тобой происходит.
Я пытаюсь объяснить, что такого не может быть. Такие разговоры всегда ходят. И не могут они не засыпать. А то что они видят - это сон по мотивам яви. А кричат они бессознательно.
Я вообще в жизни оптимист и вечно приходится всех успокаивать. Я уж привыкла. Да и аборт для меня по второму разу - плевое дело. Я здесь можно сказать, ветеран.
И вот приходит наш день. Мы высаживаемся на стульчиках перед дверью операционной. Ту уж конечно немного не по себе. Ждем кого вызовут следующей.
Вот и моя очередь. Меня переодевают в свежую рубашку, укладывают на стол. Некоторое время возятся, сбривая мои волосы и протирая все необходимые участки спиртом. Это даже приятно. Холодит. Потом к моему лицу подносят маску и говорят: "Дыши глубоко" Я ничего не боюсь и спокойно делаю несколько глубоких вздохов. И я ухожу.
Я опускаюсь вниз под землю. Все ниже, ниже, по темному узкому колодцу. Как на лифте. Я не сплю, я все вокруг себя вижу и слышу. Лифт останавливается в самом низу, на огромной глубине. И вдруг я слышу голоса. Я вижу светлую комнату, где в комфортных позах сидят несколько мужчин. Они хорошо одеты, выглядят респектабельно. Я даже помню их лица и голоса. Один из них полноватый, вальяжно развалился в кресле и курит. Идет беседа. Я начинаю прислушиваться.
- "А вы знаете до чего они там на земле уже додумались? Они стали размышлять о смысле жизни. Им недостаточно просто жить. Их видите ли интересует смысл жизни. Откуда они произошли и для чего живут."
- "Мы этого не должны допустить. Если они обо всем узнают, неизвестно что может произойти."
- "Ну что вы переполошились. Ну что они узнали за последние несколько сотен лет? Примерно посчитали возраст первых найденных останков. Попытались вывести теорию эволюции. Но это же все абсолютно безобидно. Это все детские игрушки."
- "Я тоже так считаю. Нам нечего пока опасаться. Ведь все равно они никогда не узнают, что..."
- "Тихо. Между прочим мы не одни. Тут рядом как раз одна из них. Так что держи язык за зубами."
- "Да вы что! Она же спит. Они здесь всегда в таком состоянии. Ничего не слышат."
Я прислушиваюсь изо всех сил. Только бы не заснуть. Они считают меня спящей, но я то все слышу. Я вернусь обратно и всем все расскажу! И вот наконец я слышу истину. Она проста и прекрасна. Как же это никому не приходило до сих пор в голову. Какое счастье. Я повторяю про себя услышанное. Только бы не забыть. Хотя как забыть, ведь все так просто. Я чувствую себя героем. И тут за мной наконец приходят.
Меня поднимают наверх, кладут на каталку и везут по этажам, видимо в другую операционную. На въезде в длинный коридор - маленькая проходная. За столом сидит невиданное существо. Оно имеет толстое, практически бесформенное колыхающееся тело. Руки и ноги почти не отделимы от огромного живота. Рожа совершенно мерзкая, самодовольная и ехидная. С наглым видом оно просит предъявить наши права на въезд и даже не встает со стула. Да пожалуй, врядли бы это ему удалось с таким телом. Вся эта тварь напоминает безобразную желеобразную кляксу, да еще кажется издает зловоние. Если бы был на свете символ мерзости, то это как раз он. Наглость и мерзость.
- "А что это за существо?" - спрашиваю я моих спутников санитаров.
- "Оно посажено здесь уже много веков назад. Оно наблюдает за всеми. Творит здесь свой произвол. Нет от него спасения. Когда же это кончится? Да будет ли этому вообще конец?"
Меня завозят в операционную. Светлый потолок. Белые стены. Все хорошо. Я не чувствую боли. Наконец все закончено. Врачи выпрямляют спины, собирают инструмент. Слава Богу. Все. Меня снова кладут на каталку и вывозят опять в длинный коридор. Но что-то изменилось здесь за это время. Ко мне бегут люди. Толпы людей. У них изможденный усталый вид. Но лица их сияют счастьем. Они протискиваются по узкому коридору к моей каталке и пытаются дотронуться до моей руки. Я с любопытством привстаю на локте и вдруг вижу, что из самого конца коридора несется та самая безобразная клякса. Она вся сотрясается на бегу. На лице ее ужас и физическая мука. Она издает кромкий ритмичный топот, и видимо не может остановиться.
- "Что тут у вас произошло?" - спрашиваю я.
- "Такой день, сегодня такой день!..."
- "Счастье, счастье, какое счастье!..."
- "Спасибо Вам. Спасибо!.."
Они говорят все одновременно. Я ничего не могу понять. Наконец тот, который ближе всех ко мне, худющий, одетый в какую-то немыслимую робу, похожий на узника немецкого концлагеря, говорит:
- "Это заклятие. На нас было заклятие. Много веков мы томились здесь в темноте, голоде и унижениях. И эта тварь - Пошлость - нас сторожила. Мы ждали, когда сюда привезут женщину прошедшую все смертные грехи ради любви. Теперь наконец мы свободны! Наши души свободны!"
Я рада за них и готова разделить их торжество. Свобода! Какое прекрасное слово! Теперь понятно, куда неслась та мерзкая тварь. Настал конец ее царствованию. Конец царству Пошлости!
Только не могу понять при чем здесь я. Что они так пляшут вокруг меня в безумном радостном танце. И вдруг меня осеняет: Так это я та женщина, которая прошла все грехи, я - та великая Грешница! Вот почему они целуют мне руки и танцуют вокруг меня. И мне становится страшно смешно. Радостно и горестно одновременно. Легко ли чувствовать себя грешницей. И я начинаю смеяться. Все громче и громче, смех просто раздирает меня, я не могу остановиться. Никогда в жизни так счастливо не смеялась. Это просто эйфория!...
...Все заканчивается мгновенно. Я вижу склонившиеся надо мной лица врачей. В ушах стоит какой-то странный звук. Как будто только что работала огромная машина и гудела, свистела, звенела одновременно.
У пожилого гениколога совершенно круглые глаза.
- "Я двадцать пять лет оперирую, но я никогда не слышал, чтобы так кричали."
Тут я понимаю, что я слышала свой собственный крик. С меня сорвали маску и я пришла в себя.
- "Ты где была?"
- "Далеко..." - блаженно отвечаю я.
- "Так, маску ей больше не давать, а то она еще дальше улетит."
- "Что ж ты так кричишь? Ты нас всех напугала."
- "Я просто пою, то есть..."
- "Ах она оказывается поет! Мы думали она кричит, а она оказывается поет,..."
- "Я имею ввиду, что у меня голос оперный, поэтому так громко..."
- "Ну теперь терпи. Певица."
Остаток операции мне далают без наркоза на живую. А во сне казалось, что уже все закончили... Да хорошо было... Что делать! Приходится терпеть.
Теперь меня на самом деле везут по пустому коридору. Я смеюсь. Я не могу остановиться.
Нянечка говорит: "Может тебе валерианки дать? Ты у нас сегодня всех больных распугала. После тебя девочек как ветром сдуло. Ни одна на операцию не пошла."
- "Не надо валерианки. Мне так хорошо..."
По коридору разносится мой счастливый смех.
Так меня и ввозят в палату на каталке смеющуюся в голос. Я еще долго не могу остановиться и на вопросы потрясенных соседок отвечаю:
- "Так хорошо, так хорошо. Как в кино..."
После этого мне наконец поставили спираль и больше я абортов не делала.
PS: Я помню весь свой сон до мельчайших подробностей, хотя прошло уже много лет. Только ни тогда, ни сейчас я не могу вспомнить ту простую истину, которую подслушала и так хотела всем рассказать. Вот все помню, а это нет!
Свидетельство о публикации №201121000058