Часы
-Ладно.
-Я буду долго-долго смотреть на тебя, а потом отвернусь и больше не увижу тебя.
-Ты и сейчас меня не видишь. Ты смотришь на луну.
-Я часто смотрю на небо. Но это не одно и то же: смотреть на небо и смотреть на небо и знать, что ты смотришь на меня. У меня болит голова, мне хочется выть на луну. Почему я не могу изменить мир?
-Просто ты перестала верить, что можешь. Помнишь, когда ты закричала в метро? Дама с кровавыми ногтями испуганно вздрогнула ресницами.
-И это все, на что я способна. У меня не хватает сил даже остановить тебя.
-Мы говорили об этом.
-Да, я знаю. Ты устал от гонок против часовой стрелки, бега с препятствиями, ночей, тлеющих в пепельницах, моих картин. Я не смогу без тебя.
-Сможешь.
-Смогу. Ничего не изменится. Я буду также смотреть на жизнь из окна, читать, рисовать. А по ночам я не буду звонить тебе.
-Звони, когда хочешь. Почему вчера ты не дождалась, пока я возьму трубку?
-Трудно разобрать короткие или длинные гудки, когда перекручивается время. Я не захочу. Буду делать вид, что не помню номер телефона.
-Я буду думать о тебе.
-Я тоже буду о тебе думать."
«А ведь опять вру», - перечитав написанное, Маша скомкала клетчатый лист.
И ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК. И БЫЛ ДЕНЬ ВЧЕРАШНИЙ.
-Машуль, ты уверена, что сможешь без меня? – повторил Андрей, смотря на Машу из-под напряженно-выжидающе нахмуренных бровей.
-Конечно, - Маша смущенно улыбнулась, как будто спрашивая разрешения, - конечно, Дрончик. Не чувствуй себя виноватым. Просто мы не можем больше ничего дать друг другу. Правда, не волнуйся за меня. Я смогу. Ты иди, - Маша непринужденно спрыгнула с обувной тумбочки, на которой сидела, забравшись с ногами, пока Андрей одевал поношенное кожаное пальто и обувался.
-Я зайду как-нибудь, - Андрей протянул слова, не решив, спрашивает он или утверждает.
-Заходи. Как-нибудь. Или я зайду, - Маша незаметно усмехнулась. То, что она говорит сейчас, ничем не отличается от того, что она говорила раньше. А как же СМЫСЛОФУНДАМЕНТ? «Или я зайду», если вернусь пораньше, поем, погуляю с Тилем, посмотрю на часы, ты вот-вот должен приехать домой, и зайду. Так слова звучали раньше. «Или я зайду», я постараюсь забыть, где ты живешь, твои номера квартиры и телефона. Так слова звучали теперь.
Закрыв за Андреем дверь, Маша медленно, стараясь не расплескаться, вошла в свою комнату. На стене, оклеенной белыми обоями, отчего комната казалась неприступной, как храм, вот уже три года висело:
when mother at home
no smoke
no drugs
no sex
Андрей терпеть не мог распечаткуизинтерната, Маше со временем надоела, но она не снимала ее, боясь показаться себе мелкой предательницей. С портрета на противоположной стене красивая (объективное мнение андротворца) брюнетка с длинными вьющимися волосами внимательно наблюдала с портрета за точно такой же брюнеткой, в который раз пытавшейся прорваться сквозь разукрашенный масляными красками кусок бумаги. Поймав собственный взгляд, Маша вспомнила что-то и подбежала к окну. Андрей, надевший цветной берет, закуривший Camel, постепенно уменьшался, пружиня и немного раскачиваясь, и скрылся за грязно-рыжей девятиэтажкой. «Даже не обернулся», - подумала Маша по привычке: когда они ссорились, Андрей не оглядывался, стараясь быстрее затеряться среди людей и соседних домов. «Зачем ему. Сейчас-то», - осадила себя Маша. На этой мысли зазвенело стекло; Маша навалилась на него лбом, поддерживая себя носом. Она поспешно отринула назад и задвинула плотные желтые шторы, чтобы не было даже соблазна искать. Или с упорством ждать. «Зачем ему…», - Маша прокрутила ободранную мысль. «Ему…». «Представляешь, теперь я о тебе говорю «он», о тебе говорю «он». Он, он, он», - в пустом спортивном зале били об пол баскетбольным мячом. «Теперь ты – это он», - Маша подошла к полке, где стояла Фотография, оббитая гвоздями по периметру рамки.
Каждый гвоздик сначала просто забивался, чуть не доходя до середины. После этого Андрей его ненавязчиво сгибал, почти невесомо стуча молотком, так чтобы шляпка касалась деревянного бруска рамки. «Клево», - так Андрей приветствовал материализовавшиеся идеи. Рамки, пределы, фильтры познания, использованные кем-то (не мной) возможности. Старая фотография была-таки втиснута. С тех пор она стала Фотографией. «Доброе утро», - порцию утренней нежности получал умиротворенно глянцево-бумажный Андрей, сидящий по-турецки на полу своей мастерской.
Маша потянулась к рамке. «Знакомьтесь: он – это ты, ты – это он», - Маша положила фотографию на полку лицом вниз и, немного подумав, открепила со стены рисунки, которые ей часто дарил Андрей. Почувствовав молчаливо укоряющий взгляд карих глаз, сняла и свой портрет. Минуту думала о предрассудках, Вуду и черной магии. Треск. Через минуту потускневшие клочья рисунка листьями осыпались вниз. Жалко не было. Маше не стало легче, но она заставила себя удовлетворенно улыбнуться. Продолжая вымученно улыбаться, Маша села в кресло с любимым красным пледом. Красный плед обнял ее. Почувствовав заботливую теплоту, Маша раздраженно пожала плечами: «И что я в нем находила?» Плед чуть-чуть обиделся, но никак не проявил своего настроения. Вжавшись в мягкую спинку, Маша подогнула ноги, развернулась на бок, потерла лицо и лоб, стянула с волос резинку, бросила ее на пол и обхватила руками голову. Монотонно повторяющийся звук разлился вокруг нее. Что бы это могло значить?
Пульс мертвого времени.
«Наверное, настенные часы в коридоре. Да, но в коридоре нет часов. Огромные вечно бубнящие часы висят в коридоре у Андрея», - от удивления машины брови взлетели вверх как у оперной певицы во время исполнения главной арии. Маша открыла глаза. Строгие кварцевые часы с вежливым кожаным ремешком немного стесняясь своей случайной роли поддерживали ее под руку. «Ну и орут же они», - зло поморщилась Маша.
-Можно? – в комнату заглянула мама.
-Заходи.
-Что Андрюша так рано ушел?
-А он больше не придет, - глядя в окно, ответила Маша, стараясь говорить равнодушно.
Мама сочувствующе посмотрела на дочь.
«Надо будет потренироваться», - подумала Маша.
Свидетельство о публикации №201121000065