Маска

I

    - Ну че, берешь, что ли? Настоящая маконда, сам с Африки привез. - Небритая рожа лоточника переливалась всевозможными сочетаниями синего и красного цветов, от малинового до сумеречно-лилового. Глядя на нее, с трудом верилось, что ее обладатель бывал где-либо, исключая окрестные пивные точки. К тому же грубо вырезанная из какого-то темного дерева маска, которую я держал в руках, вряд ли имела что-то общее с Африкой. И все-таки было в едва обозначенных чертах этого мертвенно застывшего лица нечто, что заставило меня сперва взять ее в руки, а теперь вот не позволяло просто так положить на прилавок, повернуться и уйти.
    - Сколько? - Вопрос мой явно застал лоточника врасплох - определенно, до меня никто к маске не приценялся. - Ну... - Он даже поднял глаза к небу, но быстро пришел в себя и уже уверенным тоном закончил - Двести. - Ну вот, теперь можно критически ухмыльнуться, сказать "У, елы-палы" и уйти, покачивая головой.
    - Бери... - тихо, но очень внятно прошелестело как будто внутри меня. Пока я обалдело озирался, лоточник, быстро оценив ситуацию, успел завернуть маску в газету и уже совал мне ее в руки, что-то хлопотливо бормоча.
    Странно, но как только маска коснулась моих пальцев, как в голове моей снова прозвучало: "Возьми, прошу тебя, возьми," и я, уже собравшись было отмахнуться от назойливого продавца, как в трансе, зажав подмышкой сверток, отсчитал двести тысяч и пошел домой, действительно покачивая головой, но совсем не так, как рассчитывал.


II

    Дома я долго разглядывал покупку. Мысли были самые неутешительные, но вполне естественные для человека, только что выбросившего две трети получки на совершенно ненужную вещь. Первое мое впечатление было верным - маска, конечно же, африканской не была, но в то же время не была и поделкой какого-нибудь современного умельца - это было очевидно даже для такого дилетанта, как я. Весьма скупая манера резчика тем не менее позволяла разглядеть совсем не негроидные черты лица, которому еле заметные складки на лбу придавали выражение страдания и какой-то усталости.
    Размышления о таинственном "внутреннем голосе", само собой, тоже не давали мне покоя, и, пожалуй, в первую очередь. Более того, я ощупал всю поверхность маски, потратив на безуспешные эксперименты остаток вечера. Только холодный мокрый нос Сникерса, нетерпеливо тычущийся мне в локоть, оторвал меня от этого занятия. - И то правда, пошли гулять, пока крыша окончательно не поехала. - Слово "гулять" возымело свое обычное действие, Сникерс начал прыгать и бесноваться так, что я и думать забыл о маске. Прогулка же на свежем воздухе окончательно избавила меня от дурацких размышлений, вследствие чего мы со Сникерсом, придя с прогулки, сразу же завалились спать.


III

    ...Он вошел, даже не постучавшись - просто толкнул посохом дверь, тяжело ступая, подошел к очагу и молча опустился на скамейку, вытянув ноги к огню. Все так же молча обернулся и недобрым пристальным взглядом из-под черного клобука ощупал меня и Сигрид. Но ничего, кроме спокойного ожидания, не прочел он на наших лицах. Отвернувшись, пробормотал он что-то недовольно и так и просидел перед огнем, пока Сигрид не пригласила его к столу.
    Ел он громко и жадно, как едят жители северных лесов, а когда брага зашумела у него в голове, начал похваляться он знатностью рода своего и победами на поле брани. И опять, глядя нам в лица, все пытался он высмотреть что-то - может, восхищение, а может, страх, но видел только сочувствие и терпение, ибо не дано нам выбирать гостей - всемогущие боги ведают их путями.
    Тогда взмахнул он руками и выкрикнул непонятные слова, и вспыхнул посреди комнаты мерцающий зеленый шар, в котором проплывали неясные образы, то прекрасные, то отвратительные, но равно непристойные. И переглянулись мы с Сигрид, и покачали головами, а гость наш, видя это, все более распалялся и, в конце концов, затеяв ссору, взял в руки свой посох, как берут оружие, и превратился посох в его руках в боевой топор.
    И прыгнул тогда я к стене, и сорвал висевший на ней меч, и встал против него, но не получилось у нас поединка: вдруг почувствовал я, как застыв, перестало подчиняться мне мое прежде послушное и гибкое тело. И увидел я, что руки мои и пальцы, вытянувшись, превратились в ветви дерева, а ноги, став продолжением тела, вросли в земляной пол. Но, потеряв человеческий облик, продолжал я и видеть, и слышать, и, как живой человек, содрогнулся от боли, когда противник мой, усмехнувшись мрачно, взмахнул топором и срубил меня одним могучим ударом, и выбросил меня из моего дома, и свет стал понемногу меркнуть, и последнее, что я слышал, был отчаянный крик Сигрид.


IV

    ...С трудом разлепив глаза, я посмотрел на горящие в темноте зеленым светом цифры электронных часов - три пятнадцать ночи. Выпив на кухне воды и понемногу начав соображать, я попытался вспомнить, что же за чертовщина мне снилась. Вспоминать, кстати, оказалось делом несложным - сон был необычно ярким и каким-то уж очень отчетливым. Вернувшись в комнату и сев на диван, я взял в руки лежавшую рядом, на журнальном столике, маску и, еще окончательно не проснувшись, бессмысленно на нее уставился. "Сожги меня" - вдруг прозвучало у меня в голове. "Чего-чего?" - снова, как и днем, растерялся было я, но потом, придя в себя, уже целенаправленно подумал: "Ну вот, сейчас все брошу и побегу во двор костры разводить." "Послушай меня - вдруг решился на длинный монолог "внутренний голос" - послушай дальше, а потом уже сам решай, что тебе делать."
    В каком-то фантастическом романе я вычитал, что нам, людям, то есть, общаясь телепатически с представителями иных миров, следует высказывать свои мысли вслух, дабы лучше их формулировать. Стараясь не думать о том, каким идиотом я выгляжу, я спросил: - Кто ты? - Прозвучало это действительно по-дурацки и к тому же как-то напыщенно. Сникерс поднял голову и внимательно посмотрел на меня, где-то в глубине у меня даже мелькнула мысль, что я, пожалуй, не удивлюсь, если он сейчас снимет трубку, вызовет скорую и упечет меня в психушку. Сникерс и вправду завозился в кресле, но потом, видно, передумал, вздохнул и брякнулся досыпать.
    "Десять веков почти уже минуло тому, как..." - архаичность слога как бы сама собой предполагала замогильноcть голоса и театральные паузы, но нет - голос был спокойный, даже будничный и какой-то очень мужской.
"...нет у меня больше ни имени, ни тела, ни дома, ни очага," - продолжал голос - "есть только вот эта конура, в которую втиснул меня Черный Странник, ибо мало было ему убить мое тело, бесчестно заколдовав. И взял он с полки над очагом деревянную маску, что вырезал я когда-то в один из долгих зимних вечеров, и заточил туда мою полную горечи и бессильной злобы душу, и повесил ее над бывшим моим супружеским ложем, которое сделал своим. И Сигрид, моя гордая и бесстрашная Сигрид - теперь уже только тень себя самой, безжизненная оболочка с пустыми глазами, прислуживала ему, когда он приезжал, вздрагивая на каждый его окрик или бесцельно бродила по комнатам, когда дом был пуст. Заколдовал ли ее Черный Странник? Если бы я не думал так, я бы, наверное, сошел с ума. И все же каждый раз, когда он брал ее, брал грубо и лениво, по-скотски отваливаясь, получив свое, мысль о том, что Сигрид заколдована, что разум ее спит, а душа где-то далеко - мысль эта мало чем помогала мне. И если бы кто-нибудь в те минуты взял эту маску в руки, как держишь ее сейчас ты, то с криком выронил бы - так раскалялось дерево от моей ненависти.
    Время шло. Быстро истаяла лишенная жизни телесная оболочка Сигрид. Все реже появлялся, а потом и вовсе куда-то пропал Черный Странник. Ветшали стены, осыпался потолок и только я, навечно заключенный в свою темнеющую от времени и от неутихающей злобы маску, все так же висел в изголовье полуистлевшего ложа. Изредка появлялись какие-то люди и, скользнув по мне безразличным взглядом, исчезали прочь, иногда забирая с собой что-нибудь понравившееся. Наконец какой-то бродяга, обыскав уже полуразрушенный дом и не найдя, как видно, ничего более ценного, снял меня со стены, сунул в котомку и унес продавать. С тех пор я побывал во многих руках - и хороших, и нечистых, много раз просил людей освободить меня, бросив в огонь опостылевшую мою темницу. Но люди либо не слышали меня, либо жалели тех грошей, которые отдавали за нее. Что будет со мной, освобожусь я или просто пропаду, растворившись в пламени - я не знаю, да мне и безразлично, потому что я устал."

VI

    ...За окном уже рассвело. Одевшись и свистнув Сникерсу, я вышел во двор, бренча спичечным коробком. Прямо напротив подъезда рядом с баком для пищевых отходов тлела куча мусора, никак не тянувшая на погребальный костер для воина. - Н-да, а на работу мы сегодня, как пить дать, опоздаем - сказал я Сникерсу, сунул маску подмышку и пошел в ту сторону, где громыхали электрички. Сникерс понимающе улыбнулся и затрусил следом, довольно виляя обрубком хвоста.

1991 г.