Обман

                I.


В этот день Сергей проснулся в чужой комнате. Висели на стуле чужие брюки, валялась чужая рубашка. Сергей глянул под кровать – там стояли чужие ботинки. И Сергей вздохнул облегчённо. Ну, наконец-то! Он откинулся на подушку, подложил под голову руку... Так бы лежать подольше и ни о чём больше не думать. Боже мой, неужели?
Сергей откинул одеяло, вскочил с кровати и подошёл к зеркалу. Из зеркала на него глянуло совершенно незнакомое лицо. Сначала стало немного жутко. Какой-то прыщик под носом, низкий лоб, тёмные волосы...
"Нормально, нормально... Всё хорошо", – успокаивал себя Сергей. Тихо и незаметно радость наполняла его.
Взгляд Сергея привлекли настенные часы - они отражались в зеркале. Мерное тиканье раздражало его. Сергей подошёл, снял часы со стены и положил на столик. Времени больше нет. Время остановилось.
Сергей прошёлся по комнате, огляделся, радостно потёр руки. Потом не торопясь стал одеваться.
В коридоре послышались чьи-то шаги.
– Сергей Афанасьевич, – позвал женский голос возле самой двери.
Голос был тягучий, гадкий немного. В нём были и робость, и настойчивость, и подобострастность. Но Сергею почему-то приятно было это. Он не отзывался, стоял и слушал.
– Сергей Афанасьевич! Завтрак вас ждет! Или вы ещё спите?
Сергей Афанасьевич – вот что было приятней всего. Когда у тебя появляется отчество... О, это жизнь!
Сергей натягивал на себя чужую одежду, а голос все бубнил. Речь была недурна. Конечно, не Цицерон и даже не Кони, но слушать доставляло удовольствие.
Одевшись, Сергей огляделся, заметил у стены пианино и сыграл какую-то фразу из Шумана.
В комнату вошла соседка, пожилая женщина. Её лицо расплывалось в счастливой улыбке.
– Я и не знала, что вы играете, – сказала она, краснея от восторга.
– Я и сам не знал, – отозвался Сергей.
Сергей и верно, никогда не прикасался к клавишам, но в комнате стоял инструмент, и он счёл своим долгом сыграть что-нибудь,
Он стал рассказывать соседке про достоинства шумановской фактуры, а соседка любовно поглаживала планку сергеевой рубашки и изредка трогала на ней какую-нибудь пуговицу.
Наконец сели завтракать. Завтрак состоял из самых нелюбимых блюд Сергея – жареная рыба, яйцо всмятку, какао (да еще с пенками). Однако Сергей, сам себе удивившись, с большим аппетитом съел всё это и даже попросил ещё какао. Потом он нашёл на полочке папиросы "Север", которых никогда не пробовал (он вообще папиросы терпеть не мог), и с удовольствием закурил.
Сергей лениво пожёвывал кусок сыра, когда зазвонил телефон.
– Сергей! Тебя нет на работе – почему? – тон у начальника был зловещим.
Можно подумать, Сергею только и дела, что беспокоиться о работе.
– Здесь такие не проживают, – прохрипел он.
– Вот что, Серёжа, кончай это. Я же слышу твой голос.
–Что значит – твой? Во-первых, меня зовут не Серёжа.
Сергей вспомнил, что и вправду его зовут Петром Никифоровичем.
– Пётр Никифорович! – послышалось из кухни, и Сергей бросил трубку.
Телефон разозлил Сергея, он столкнул его на пол и пнул ногой. Увидев это, соседка покачала головой и скачала со вздохом:
– Господи, я сама от него устала.
"Ну вот, и с этим покончено", – подумал Сергей.
Хорошо, что и соседке он доставил удовольствие. Но настроение... Ох, этот начальник...
– Там по радио вальс играют... – сообщила соседка.
"Соль-мажор", – отметил Сергей про себя. Настроение стало улучшаться.
Да, абсолютный слух – вещь прекрасная. Уже не спутаешь Ре-мажор с бидермайером...
"Что ж я расселся? – мелькнуло в голове. – Не заняться ли чем-нибудь?"
Но он ещё вальяжней развалился на стуле и закинул ногу на ногу.
А соседка тихо покачивалась в такт вальса, воздев глаза к потолку.
"Приличный человек обязательно пригласил бы даму на вальс", – подумал
Сергей.
– Ах, как хочется, чтобы был приличный, – проворковала мечтательно соседка.
Сергей закурил новую папиросу, а соседка все продолжала кружиться в вальсе – одна.
В дверь постучали, вошла мать Сергея. Сергея это обескуражило.
– Ну, что, Серёжа? Ты почему не лежишь? Как твоя ангина?
– Прошла.
– Правда? Смотри!.. Что ты сегодня завтракал?
И начался разговор, каких были сотни, тысячи. Вопросы, ахи, рассуждения, соображения. Потом мать принялась что-то рассказывать Сергею, а он, слушая, улыбался и иногда вставлял словечко. Соседка была не своя от счастья, наблюдая эту мирную сцену; она робко пыталась принять участие в беседе и от волнения называла Сергея то Сергеем Афанасьевичем, то Петром Никифоровичем. Когда же Сергей не отзывался на Петра, мать трогала его за руку и говорила: "Серёжа, тебя зовут."
Мать просидела, наверное, с час и, уходя, захватила с собой пару чужих рубашек постирать.
Сергея этот визит взволновал и расстроил. Волнение было непонятное и неприятное. Оно как вползло откуда-то. Всё вокруг изменилось. Сергею показалось, что рядом с ним сидит не соседка, а какая-то старушка с трясущейся головой, разбирает какие-то лоскутки. Да ведь это же его бабушка! И часы, убранные им со стены, висят па прежнем месте. Сергей подошел ближе. Да, это были они, те самые часы. Они мирно тикали себе, как и раньше. Со злости Сергей ударил по ним кулаком. На звон стекла старушка отозвалась сиплым кашлем...
Сергей лег снова па диван и долго лежал, закрыв лицо подушкой и желая успокоиться. Когда он убрал подушку, перед ним опять сидела соседка. Комната была  та же. Сергей облегчённо вздохнул.
Надо развеяться... А что, если прогуляться? Почувствовать себя в новом обличье там, среди толпы?..
Сергей надел чужой пиджак, взял чужой "дипломат" и вышел на улицу.

                II.

Первым ощущением было: радость. Ни одна душа в городе тебя не знает! Даже не верилось. До чего приятно. А если вдуматься, то и во всём мире нет человека, кто бы знал тебя. Ты отсутствовал. Ты не существовал.
Сергей сел в автобус, даже не поглядев на номер.
"Жизнь прекрасна", – подумал он, усаживаясь у окна и соображая, куда бы направиться.
– А который у нас час? – спросил он у соседа справа.
Какой-то вежливый старичок стал внимательно разглядывать циферблат своих часов,
Сергей не стал ждать ответа от старичка, поднялся и медленно вышел,  благо, была остановка.
Захотелось пройтись пешком.
Дважды Сергей перешел улицу в неположенном месте и трижды его чуть не сбила машина.
"Боже мой, до чего хорошо!" – звенело в мозгу. Можно было ошалеть от нового, необыкновенного ощущения.
"Только бы не встретить мать", – думал Сергей со страхом.
Он купил в ларьке сигареты, однако спичек у продавщицы не оказалось, и Сергей остановился прикурить у какого-то молодого человека в сером  плаще.
– Кури, кури, Серёжа, – вдруг услышал он голос над собой. Сергей поднял голову. Молодой человек улыбался. Сам не зная, чему, Сергей тоже криво усмехнулся.
– О, эта улыбка, – сказал молодой человек. – Она всё спасает.
– Кого спасает?
– Тебя. Только тебя.
Сергей хотел было двинуться дальше, однако сила опасливого любопытства удержала его.
– Что ты так на меня смотришь? Думаешь, я не знаю, кто ты? – продолжал молодой человек, вдруг перестав улыбаться. – Разве это не твой плащ? – и он потрогал борт своего плаща.
Да, Сергей узнал свой плащ. Узнал он и ботинки. Он быстро глянул в лицо незнакомцу. Лицо он видел впервые.
– Нет, лицо не твоё, – сказал тот.
– Откуда это у вас?
– Что за вопрос, Пётр Никифорович? Разве это всё-таки ваша вещь?
Сергей стоял как ошалелый.
– Пройдёмся? – предложил незнакомец. – А то мы начнём привлекать внимание... Что же, пока всё идёт хорошо, – продолжал он. – Я-то думал, ты не признаешься к плащу.
И он рассмеялся весело.
– Вы меня с кем-то путаете, – сказал Сергей довольно резко.
– Не путаю, не путаю, Серёжа. Ботиночки ты ведь тоже признал?
Сергей насупился.
– Что вам надо? И кто вы еще такой? – спросил он довольно нелюбезно.
– Какая разница?
Сергей промолчал, и довольно долго шли молча.
– Знаешь что, Сергей Афан... то есть, Пётр Никифорович. У меня к тебе предложение... Раз уж ты выдал себя с головой, то давай с тобой откровенно. Продай мне это своё... новое обличье.
– Что-что?
– Я предлагаю хороший обмен. Послушай меня, честное слово.
– Я ничего не продаю! Нечего мне менять!
– Продай хотя бы своё лицо, – продолжал незнакомец как-то меланхолично.
– А мне отдашь своё? – выпалил Сергей, сам того не ожидая.
– Я дам тебе такую вещь, о которой ты читал только в сказках. Я дам тебе вечную удачу. Во всем.
Сергей рассмеялся.
– Ты Мефистофель? Зачем тебе моё лицо?
– Раз покупаю, значит надо. И я – не Мефистофель.
– Я ничего не продаю.
Снова пошли молча.
– Продай, – настаивал незнакомец. – Не пойму, чего ты упираешься? Подумай – всегда и везде удача! В семейных делах, на работе, в денежных махинациях. Если хочешь... в любви... Незнакомец вздохнул.
– Или – вот это чужое лицо... – и он грустно посмотрел на Сергея. –Неизвестность... потеря друзей, знакомых, может быть, родных... безликость. Даже больше, чем безликость... посторонний даже для самого себя...
– Не уговаривай – не уговоришь!
– Тебя разве не увлекает перспектива полного достатка, довольства жизнью, счастья? Ты не хочешь "Мерседес"? Цветной телевизор? Шикарную квартиру? Японский видеомагнитофон, фотокамеру "Чинон"? Или жениться на иностранке и укатить с ней в Париж? И заметь – красотка-жена будет любить тебя по-настоящему – страстно, безоглядно, самозабвенно, до стыда. А?.. У тебя будет всё!
– Нет.
– Вечное блаженство... Не отказывайся, подумай. Подумай три дня.
– Не собираюсь. Понятно? А за три дня я уеду к чертовой матери отсюда, и ты никогда меня не увидишь!
– Что ты кипятишься? – опять засмеялся незнакомец. – Подожди, не нервничай. Может быть, в самом деле есть смысл подумать... Но я не настойчив. Удирай, если хочешь. Неужели мне ловить тебя за хвост?
– Повторяю – нет.
– Я только предлагаю... Слушай, проводи меня немного. Я живу вон в той парадной... И советую тебе – не кипятись. Назавтра мы часто не те, что сегодня. За ночь у нас порой совершено меняется мировоззрение. Мы с тобой можем где-нибудь встретиться. А не придешь, так не придёшь.
– Не приду! И слушай, вот что!.. Не выводи меня из терпения! Ты несешь чер-те-что!
– Вот мы и пришли, – проговорил незнакомец, входя в какую-то грязную парадную. – Да не кричи. Тут кругом квартиры. Ещё подумают, что мы скандалим.
В парадной было прохладно, пахло сыростью; из ближней квартиры несло жареными котлетами.
Сергей поостыл.
– Ладно, – сказал незнакомец миролюбиво. – Если всё-таки надумаешь, приходи в эту парадную послезавтра, в это время. Я здесь живу. А теперь пока.
И он протянул руку.
– Не надейся, – ответил тем же тоном Сергей и нехотя протянул свою.
И вдруг рука незнакомца схватила Сергея за горло, и Сергей увидел перед собой загоревшиеся злобным огнём глаза. Стальная кисть сжала горло так сильно, что у Сергея перехватило дыхание. Руки и ноги свело судорогой. Сергея охватил ужас.
– Ну, вот что, – заговорил уже другим голосом незнакомец. – Я тебе предлагал закончить дело полюбовно. Я рассыпался, я уступал, я предлагал. А ты, жалкая тварь... Он, видите ли, не хочет. Упёрся, как тупой болван. Теперь я вырву у тебя то, что хочу, силой. А сила у меня есть, и ты в этом сейчас убедишься. Ты будешь ползать на коленях и молить меня о пощаде. Ты сам отдашь мне всё, что я попрошу. Ах ты, букашка, ах ты, тупой дебил!
С диким ужасом в глазах, словно парализованный или заворожённый, смотрел Сергей в глаза незнакомцу, а тот таскал ею по каменному полу парадной, и, казалось, ему ничего не стоило поднять Сергея на воздух и выбросить во двор через маленькое оконце.
Так продолжалось до тех пор, пока у Сергея не потемнело в глазах. Лицо его стало синим. Улыбнувшись, незнакомец ослабил клещи.
– Ну,  что? Теперь  ты согласен расстаться со  своей новоприобретённой физиономией? А? С физиономией полного кретина! – прорычал он и захохотал. –  Говори: да!
Сергей глотнул воздуха. Слова незнакомца гулом отдались в голове. Он ещё ничего не понимал, но силы понемногу возвращались. Первое, что ощутил Сергей, была ненависть к незнакомцу. Второе – он знал, что ни за что не выполнит его требования. Сильнее всего было сейчас желание остаться тем, кем он стал. Чтобы отдать это кому-то? Ни за что на свете! От него требовали чего-то несусветного, невообразимого. Не смеются ли над ним?
Сергей ощутил, наконец, свои мышцы. Правая рука сжимала что-то. Не раздумывая – скорее машинально – Сергей со всего маху ударил незнакомца по голове, потом второй раз, третий... Незнакомец разжал кисть, медленно осел, по лицу его потекла кровь.
Сергей испуганно замер, потом скосил глаза на "дипломат" в руке, обычный дерматиновый "дипломат" с металлической окантовкой по периметру и с отделанными никелированной жестью углами. Эти углы, видимо, и решили дело.
Времени терять было нельзя. Сергей рванулся к двери и вылетел на улицу.
В парадной стало тихо. Довольно долго лишь запах сырости да жареных котлет заполнял её тесное пространство. Иногда за какой-нибудь дверью начинали визжать и смеяться дети.
Наконец послышался тихий стон, и было в этом стоне столько тоски и досады, что услышавшему его стало бы жутко.
Потом на верхнем этаже хлопнула дверь, кто-то стал медленно спускаться по лестнице. Новые стоны заставили шаги утихнуть, после чего они загремели с новой силой.
На площадке показалась молодая полненькая женщина. В руках она держала таз с бельем, которое намеревалась развесить в подвале. Увидев лежащего на полу молодого мужчину, женщина вскрикнула, поставила на пол таз и кинулась к раненому.
– Пётр Никифорович! Что с вами? Пётр Никифорович! Ой, я вызову скорую! – запричитала она, склоняясь к упавшему и боясь притронуться к его залитому кровью лицу.
Мужчина – или "незнакомец", или Пётр Никифорович, как выяснилось, –усталым, мрачным взглядом окинул женщину, но, казалось, не видел её. Его налитые кровью глаза смотрели куда-то сквозь нее и, может быть, сквозь стену. Женщине стало жутко от этого взгляда.
Потом "незнакомец" закрыл глаза и, страшно задергавшись, завертел головой. Казалось, что-то хочет вырваться из него, бурлит, клокочет, но другое что-то метает, препятствует, не даёт. Наконец, рот незнакомца уродливо раскрылся, рука вцепилась в прут лестничных перил и согнула его, словно стебелёк. В узком луче света, пробивавшемся сквозь оконце, мелькнула его задравшаяся голова.
Женщина прижалась к стене, ни жива ни мертва, и не знала, чего ждать.
– Обманул, – не то прохрипел, не то проскрежетал "незнакомец" и со скрежетом впился зубами в новый лестничный прут. – Обману-ул!!
В этом крике были тоска, злоба, отчаяние. Бедная женщина долго потом не могла забыть его. Иногда она просыпалась ночью и в страхе вздрагивала – ей казалось, что она снова слышит этот жуткий голос. Бывало, она поднималась с постели, подходила в одной сорочке к парадной двери и прислушивалась – не оттуда ли идут стоны.
Бельё в тот день так и осталось неразвешенным. Таз до сих пор стоит ещё возле лифта.