Влажные сны

WET DREAM

В который раз мне снилось, что я беспомощен и не могу взять женщину. Не в моей власти воплотить в реальность свои желания и физически обладать особой противоположного пола. Познать недоступную для услад моего бренного тела фемину…
  Я опять видел сон, что не могу трахнуть эту бабу.
  Это были сладкие, но утомительные сны, целый эротический сериал с главной героиней в лице незнакомой брюнетки. Она была высокая, ладная, полногрудая, с седалищем полным, но крепким, груди же   тугие, тяжелые, но ничуть не отвисшие. Она была красивая, крупная, клубнично-молочная; одним словом – роскошная.
  Сочные, грешные черешневые губы манили, как пьяные шлюхи в знойный вечер. Розовый язычок время от времени показывался между белыми зубами и облизывал влажные красные подушечки. Казалось, эти губы требуют страстного поцелуя, и стоит лишь коснуться их, никогда не отпустят, пока не отсосут, не высосут по самое донышко все, что есть в тебе горячего, липкого, терпкого. Мило вздернутый нос и бархатные круглые щечки с пушистыми, недлинными, но идеально ровными, как маленькие черные стрелы, ресницами и огромные, кукольно-синие глаза – это была она, моя прекрасная телка, изводившая меня много ночей подряд, слипшихся у меня в памяти в одну томительную сладострастную череду.
Реалии данного сновидения были таковы, что я не мог ни при каких обстоятельствах явиться предмету моего вожделения – изжаливающего, первобытного, звериного вожделения – в роли полноценного мужчины. В мире этого сна я не мог не только быть собой, любое антропоморфное воплощение было мне заказано. Но зато я способен был, к счастью, превращаться в любой предмет окружающего ее мира.
  Я познал горечь разочарований. Оказалось, что вещи обладают разными степенями чувствительности. Так, прежде всего, я естественно обратился в трусики, туго охватывающие ее выпуклый двудольный лобок, но наградой мне послужил лишь едва проникающий в мою тонкую атласную плоть аромат ее органов, да слабенькое косновение упоительно душных волос. Я пробовал, с переменным успехом, быть всем, чем можно, близ нее, но желание так и оставалось неразрешенной, невыплеснутой мукой.

Пылинкой, в трубе света, всунутой солнцем в окно, я медленно влетел в ее комнату на шестом этаже. Она без дела бродила туда-сюда в прозрачном пеньюаре, который был ей явно мал. Я, ласкаясь солнечным зайчиком скольжу по ее полным грудям, нежно лижу ее соски слабым утренним светом. Она не прогоняет меня, просто не замечает, но ей приятно мое тепло и она довольно щурит лиловые на солнце глаза.

  В другой раз я застаю ее плачущей. У нее что-то случилось. Но мне ее не жалко; ее слезы только возбуждают меня. Вздрогнул, и затрела-лалил телефон, она бросается к нему, я кидаюсь за ней и кольчатой колбаской шнура скольжу по пухлому предплечью, вьюсь вокруг, пока она разговаривает с подругой. Закончив, она идет к большому зеркалу в ванной, и приблизив к нему заплаканное лицо, начинает расчесываться. Я мгновенно обращаюсь в один из зубчиков счастливой расчески и несколько минут упиваюсь душным запахом и шелковым скольжением ее черных волос. Она идет в спальню, я волокусь за ней бесхребетным пояском халата, касаюсь, качаяcь между, задеваю по внутренним сторонам ее бедер. Подыхаю от страсти, изнемогаю от желания вцепиться клешнями в эту плотную плоть, навалиться, расплющить собой ее ядра, воткнуть себя в ее нежные недра вонзить всадить въехать по рукоять По Ятъ ъъъ
  Она взяла с туалетного столика ручное зеркальце, и сев на кровать широко раздвинула ноги. Я сосредоточился и влился в стекляшку, растекшись незримым ртутным оком по поверхности. Она поднесла зеркальце к лону и стала как-то отрешенно его рассматривать. Я вбирал опьяняющий терпкий дух источаемый увлажнившимися перламутровыми прелестями, ел взглядом подробности открывающегося бутона, ронял слюни, жидким серебром стекающие с зеркальной грани… Ближе, Боже, БЛИЖЕ, сжавшись, я вспрыгнул прыщиком на внутренней стороне розовой створки, на нежном, ближнем к сурьмяному зною влагалища лепестке. Вот оно – не верится – я соединился с ней, слился с ее благоуханным лоном, оставаясь при этом собой, мужским инородным телом на краешке бледно-рубинового блаженства; тут она добралась до меня своими персиковыми пальчиками и ласково погладила, и цветы наслаждения распустились в каждой клеточке моего тела и тысячи бабочек бархатными крыльями щекотно трепеща вознесли меня на небеса текущие лазурью и золотом и я захлебнулся в райском меду переполнившем соты моего существа взбух наливным винопьяным плодом…
  И тут она меня выдавила.
  Последнее, что я помню из этого сна – Симплегады блестящих ногтей, неумолимо сходящихся на моем, готовом брызнуть всеми соками теле маленького аргонавта Похотливых проливов и любострастных лагун. И все. Моя Медея медвяных миров, больше она мне не снилась.