Записки рыболова-любителя Гл. 197-200

Договор о творческом содружестве между обсерваторией и кафедрой теорфизики КГУ (ни к чему не обязывающая в общем-то бумажка, но идущая в плюсовой зачёт руководству обоих организаций по части координации и кооперации и поэтому обычно легко подписываемая; такими бумажками стелят дорогу для заключения более серьёзных сделок с финансовыми обязательствами - хоздоговоров) был заключён и подписан Лобачевским и ректором в ноябре 1977 года.
А в январе 1978 года было заключено дополнительное соглашение между ИЗМИРАНом и КГУ по теме № 105 ("Клён-6"), согласно которому в техническое задание включались дополнительные пункты по теоретическим исследованиям нелинейных волн в верхней атмосфере Земли, то есть расширялась тематика, которой до этого на теме занимался один Смертин, и объём финансирования на 1978 год увеличивался на 20 000 рублей, что позволило принять на тему выпускника кафедры теорфизики Кшевецкого и по совместительству преподавателей кафедры  - Лебле, Корнеева и Шпилевого.
Костя, разумеется, не возражал против расширения темы, которая по-прежнему оставалась под его руководством, - его престиж при этом только повышался. Моё протежирование Серёже его нисколько не удивило, о наших с Серёжей приятельских отношениях он прекрасно знал. О планах на будущее темы Костя не заговаривал. Не до того ему было. Он был весь поглощён более важным для него делом - пробиванием отдельной кафедры для себя на математическом факультете.
Встречались мы с Костей теперь совсем редко. А в нашей комнате в кирхе, где мы давно уже сидели только вдвоём с Клименко, оставался свободным Костин стол, ящики которого были забиты какими-то его бумагами, книгами и распечатками. Так он их и не забрал, они там много лет пылились, пока в один из ремонтов мы сами не перетрясли эти ящики и не отправили их содержимое Косте в университет.

198

Приближался Новый год. Я, как обычно, с нетерпением ждал ледостава, но зимой и не пахло. Где-то в декабре, истомившись по рыбалке, мы с Серёжей ездили на Прохладную, в Ушаково с летними удочками.
Я-то, если говорить точнее, не с удочками, а с резинкой. Эту снасть я впервые увидел в Матросском парке, когда мы с тестем осваивали ловлю карасей на тамошних прудах. Сначала я не мог понять, что это за система такая: сидит рыбак на берегу и смотрит не на воду, а себе под ноги, где у него в землю вбит колышек, через прорезь в колышке в воду уходит леса, на которой у колышка висит, чуть покачиваясь, грузик: как оказалось, - индикатор поклёвки.
Но не в колышке, и не в грузике суть снасти, а в резинке, без которой снасть была бы обыкновенной донкой. Здесь же основной, донный груз крепится не прямо к лесе, а к пяти- десятиметровому резиновому шнуру сечением в пару квадратных миллиметров, такие шнуры используются обычно в авиамоделировании, но тоже не прямо к шнуру, а через верёвочный переходник, чтобы резинка не рвалась при забрасывании. Другой конец резинки крепится непосредственно к лесе, а к ней на поводках длиной примерно в десять сантиметров подвешиваются крючки от 5 до 10 штук, то есть получается как бы перемёт.
Назначение резинки состоит в том, чтобы можно было вытаскивать крючки из воды с большого удаления от берега, не вытаскивая груза, который закидывается всего один раз на всю рыбалку. Десятиметровая резинка растягивается метров на сорок при достаточно тяжёлом грузе. Последний, однако,    должен быть и не слишком тяжёл, иначе по окончании рыбалки его не вытянешь полностью растянутой резинкой - она порвётся.
Сделав один удачный заброс, при последующей ловле остаётся только подсекать при поклёвке, тянуть за лесу, растягивая резинку, и вытаскивать рыбину, если она подсеклась, или же просто подтягивать к себе крючки, чтобы сменить или поправить наживку. Затем леса равномерно отпускается, и крючки возвращаются к месту заброса. Дальность закидывания крючков зависит от того, насколько можно растянуть резинку - метров до пятидесяти.
Тесть мой, Николай Степанович, едва увидев эту снасть, загорелся самому сделать такую же. Тут же у пруда он купил у какого-то мужика за рубль моток резины метров в восемь. Вечером мы соорудили снасть, а на следующий день уже испытывали её в Матросском парке. При первом же забросе груз оторвался от резинки, улетел в пруд и там остался. И это повторилось ещё несколько раз, пока нам не подсказали, что дело ... в пуговице. Оказывается, что верёвочный конец от груза привязывают не прямо к резинке - в этом месте-то она и рвется при забросе, а через две дырочки к пуговице, через другие же две дырочки к пуговице привязывается сама резинка.
Следующая проблема состояла в том, что при забрасывании крючки, если их несколько, цепляются друг за друга и спутывают всю снасть. Чтобы этого не происходило, на лесу, прежде чем привязывать поводки, надевают кусочки полихлорвиниловой изоляции от проводов, в которые прячут жала крючков, и с помощью которых поводки вытягиваются вдоль основной лесы.
Заброс делают с убранными таким образом крючками, а затем их вытягивают на берег (груз лежит на дне, резинка растягивается), наживляют и отпускают обратно. Важно при забросе аккуратно разложить лесу и резинку на берегу, чтобы они не свивались мелкими кольцами, которые легко цепляются за траву, сучки, камни и прочие неровности берега. В противном случае резинка, зацепившись за что-нибудь, окажет сопротивление грузу и либо порвётся, либо не даст грузу улететь достаточно далеко.
В общем, мороки с забросом много, но когда уж забросишь в нужное место, и леса не спутается, то ловить удобно и интересно. Правда, не при сильном ветре, который раскачивает сигнализатор поклёвки и затрудняет её определение, и не на сильном течении, которое растягивает резинку. При ловле же на прудах карасей и линей, которые к берегу в людных местах не очень-то подходят, это самая подходящая снасть.
Интересно наблюдать за поклёвками: пошёл грузик-сигнализатор вперёд, к воде, - значит, рыба тянет от берега за лесу; резко упал грузик вниз, опустился вдоль колышка, - значит, рыба потянула к берегу за резинку, ослабляя   натяг лесы. В обоих случаях надо хватать рукой лесу и резко тянуть её вверх - подсекать.
Мы с Николаем Степановичем эту снасть вскоре хорошо освоили и успешно ловили карасей и линей, хотя и свинца на грузила перевели изрядно, обрывая их особенно часто по окончании рыбалки, когда снасть нужно было вытащить вместе с грузом, а его засасывало в ил или он зацеплялся за что-нибудь.
В тот день, в декабре 1977-го, на Прохладной я впервые испытывал резинку не на карася или линя в пруду, а в речке, на течении. День был исключительный - солнечный, хрустально ясный, тихий. Воздух удивительно прозрачен, всё вокруг видно поразительно чётко, речная гладь зеркальна, ни рябинки, течение слабенькое. С утра минусило, даже леска обмерзала, а потом пригрело, и температура стала плюсовой.
Я сидел на стульчике недалеко от моста, ближе к устью, закинув сразу две резинки, но клевало так бойко, что вскоре стал ловить только на одну. Окушки, плотва - по две-три штуки сразу вытаскивал на червя-навозника, а на хлеб выволок здорового подлещика. У Серёжи же с удочками дело не ладилось. У него к Прохладной всегда было неприязненное отношение - не ловилось, и всё тут. Он сваливал и на течение, и на то, что рыбы здесь вообще нет, а вот сейчас у меня садок неуклонно наполнялся рыбой, а ему ничего не попадалось, - не подходила рыба к берегу, резинкой только и можно было что-нибудь поймать.
И всё же резинка не стала моей любимой снастью. Чуть ветер, рябь, течение - уже не то. И когда тянешь рыбину, нет того волнующего ощущения её сопротивления как при ловле удочкой. Но это недостаток любой донной снасти.
Ясная погода в тот декабрьский день обещала, казалось, скорые морозы. Ан нет. Налетели очередные циклоны, пошёл дождь со снегом, температура колебалась от нуля до плюс пяти градусов. Прошли новогодние праздники, шёл январь, а зимы всё не было.
Я закончил читать свой курс механики, закончились и лабораторные занятия. Зачёт по ним большинство получило у меня автоматически по результатам собеседований, которые я проводил в ходе самих занятий. Лишь самые "тяжёлые", легкомысленно пропустившие по несколько занятий, кряхтели и мучились в предновогодние дни, но и над ними я, разумеется, сжалился в конце концов.
Вот и экзамен - последняя встреча с толпой первокурсников, ставших мне уже почти что родными, особенно те, у которых я вёл лабораторные. Экзамен шёл целый день. Отличники быстро отстрелялись первыми, а с остальными пришлось повозиться. Как и в ранние гостремовские времена моих первых деяний на преподавательском поприще, я использовал экзамен как последнюю возможность научить чему-либо студента в последней нашей с ним личной встрече и непосредственной беседе. Тех, кто отвечал слабо или просто неточно, я отсаживал, предлагал подумать, задавал дополнительные вопросы, терзал, конечно, тем самым, но ведь это - механика, и больше её не будет!
Обошлось, кажется, без двоек. Закончился экзамен поздно вечером, я устал как чёрт, горло пересохло, голова болела, но настроение было приподнятое - всё же я их научил чему-то!

199

Снова подал о себе весточку Димуля. В начале января я получил от него письмо с новогодними поздравлениями. Вот оно.

Ленинград. 3 января 1978 г.

Дорогие Сашеньки!
С запозданием поздравляю вас с наступившим новым годом. Желаю счастья вашему разросшемуся семейству. Как вы там все поживаете?
У меня всё по-прежнему. Нынче было первое лето за многие годы, когда мне удалось отдохнуть. Вырвался на полтора месяца на Каспийское море. После был довольно сложный семестр, прерывавшийся разными командировками. Сессию кончил благополучно, но на рождественские каникулы меня не отпустили, заставив работать в городе.
С нового семестра забот у меня прибавится, так как кроме учёбы и неизбежных нагрузок со всякой общественной деятельностью мне придётся ещё читать формальную логику на 1 курсе. Всего 4 часа в неделю, но по университетской практике знаю, что если к лекционной паре не готовиться часов 6 (даже при более или менее знакомом предмете), на лекции будешь плавать. А откуда мне взять эти часы, если и без того едва передохнуть успеваешь. Скорей бы всё это кончилось. Но, к сожалению, это только начало, т.к. впереди работа над кандидатским сочинением, за которое я ещё не принимался, хотя осталось всего полтора года учёбы. Скорее всего буду писать что-нибудь по экклезиологии.
Со знакомыми почти не вижусь. Кафедральные ещё иногда забегают ко мне в церковь по праздникам, так что я в курсе тамошних дел (кстати, недавно Фриш умер), а вот, например, из нашей старой группы никого и не вижу. Лизункова, и та пропала.
В августе несколько дней гостил у Хорста в Дубне, где он проживал со своим семейством 3 года. Сейчас снова уехал в свой Лейпциг.
Хотя был я раз у Рассказчиковой. Беседовал там с Равичем. Он всё такой же нестерпимый рационалист, строящий башни на песке. Был возмущён сказанным мною вскользь, что религия принципиально не имеет отношения к человеческой нравственности. Хотя что здесь возмутительного, да и ему-то что возмущаться: он ведь атеист? После этого он прислал мне письмо, от которого у меня заболела голова. Много шумной поэзии, риторики, но мало смысла. Основной пафос сочинения сводился к тому, что ему религия не нужна (как будто кто его заставляет верить). "Для меня и так всё ясно" - пишет он. "Я верю в любовь". Это что, такая штучка на постаменте? "Я просто люблю! (врёт) Я люблю цветы, искусство (длинный перечень объектов любви)..., людей, человеческую душу, наконец, - эту тончайшую функцию тела". Вот уж действительно всё ясно. Душа - функция тела. Что-то вроде мочеиспускания. Но почему он любит именно душу, а не экскременты своих соседей по квартире? Это потому что душа - "тончайшая функция". Но где мера для измерения толщины функции? А тело чья же функция? Или это просто аргумент, и всё тут? Да и чем он любит эту тончайшую функцию? Своей душой? Т.е. тоже функцией? Таким образом, одна функция любит другую функцию? Вот уж действительно всё очень просто и ясно.
Это - самое осмысленное место из его письма, остальное - никуда не годится, особенно если учесть, что ему лет сорок и он уже доктор.
Увы, у меня много времени уходит на пустую болтовню с интеллигентами. Каждый день кто-нибудь пишет или приходит в церковь и возмущается или протестует. И никому прежде не приходит в голову разобраться в собственных мыслях, чтобы устранить в них безумный метафизический ералаш или дикое невежество, воспринятое в школе и университетах как что-то необходимое и достойное. С простыми людьми легче. В них меньше гордого зазнайства.
С наилучшими приветами и пожеланиями, целую обоих,
ваш Дима.

Досталось же Равичу! Но и мне было непонятно: как это - "религия принципиально не имеет отношения к человеческой нравственности"? Признаться же в своей непонятливости и расспросить Димулю поподробнее о смысле этого утверждения я почему-то постеснялся.
Ответил я ему рассказом о своей текущей жизни, в которой самым свежим моим впечатлением были лекции по механике, послал фотографии Мити и ту, где мы сняты с ним в парке у памятника "1200 гвардейцам" в мае 1977-го. Писал о том, что очень хотел бы повидаться с ним, что до сих пор командировки у меня были куда угодно, да только не в Ленинград, а вот теперь такая возможность появилась, и я вскоре наверняка побываю в Ленинграде.
Дело было в том, что в конце прошлого года я получил довольно неожиданное письмо от... Аллочки Ляцкой с ещё более неожиданным предложением, точнее, просьбой - быть официальным оппонентом на защите её кандидатской диссертации, которая должна была состояться где-то весной (срок ещё не назначен) на физфаке ЛГУ.
Я, разумеется, с радостью согласился - и потому, что просила Аллочка, и потому, что защита предстояла в Ленинграде, и потому, что предложение это льстило мне - я ещё ни разу не был официальным оппонентом на защите диссертации. В этот раз на моё письмо Димуля ответил незамедлительно.

Ленинград, 18 января 1978 г.

Дорогой Сашок!
Спасибо за замечательное письмо и фотографии. Митенька - просто золотой мальчик. Не помню уж, видел ли я таких симпатичных детей наяву. Да и ты ещё молодец, всё такой же.
Нy и досталось же тебе с механикой! Теперь хоть на каникулах немного отдохнёшь. Очень приятно знать, что бывают преподаватели, так добросовестно относящиеся к своим обязанностям. По большей части теперь всем всё равно, как учителям, так и ученикам. Я оказался нынче в таком же положении, как ты в прошлом семестре. Совершенно незнакомый предмет - логику - придётся вести олухам на первом курсе. Дело осложняется, конечно, тем, что опыта преподавания гуманитарных дисциплин у меня нет: трещать без умолку 2 часа подряд, или прерывать свою трескотню выкладками и рисунками на доске, - вещи разные. За всё время, что я в Академии, мне пришлось провести только пару семинаров по средневековой схоластике. Да и то я не мог удержаться, чтобы не рисовать какие-то схемы и формулы из исчисления высказываний. Вот и в логике буду делать также, - благо это уместно.
У нас каникулы кончились. Послезавтра, после Крещения, надо браться за лямку.
Значит, ты будешь в Ленинграде? Я постараюсь узнать, когда будет Аллочкина защита, и если она будет в БФА, а не в Петергофе, то приду туда. Там и встретимся. Если же не смогу придти, то уж постарайся меня как-нибудь застать. Днём до 15 часов меня всегда можно найти в Академии (вызвать через швейцара или кого-нибудь из ребят), вечером после 21.30 - 22.00 я, как правило, дома. Бываю, разумеется, и раньше, но в поздний час - всегда.
Привет Сашуле, целую,
твой Дима.

200

С января 1978 года я начал вести дневник погоды, в который записывал каждый день минимальную и максимальную температуру, состояние облачности и наличие осадков, направление ветра, позже и давление, когда появился барометр, а также - куда и зачем ездил на природу, как клевало, что поймал, какие грибы нашёл, с тем, чтобы набрать статистику и установить для себя закономерности ледостава и схода льда, клёва рыбы в различные времена года в водоёмах нашей области, появления грибов разных сортов.
Благодаря этому дневнику я могу теперь писать вполне уверенно (в смысле дат) о всех своих рыбацких и грибных приключениях с начала 1978 года. Так вот, из дневника следует, что до 15 января 1978 года стояла преимущественно плюсовая погода с западными и южными ветрами, а 16 января установилась ясная погода с юго-восточным ветром, перешедшим позже в восточный. В Крещение (19 января) мороз был -6°, утром следующего дня -11°, 21-го - минус12°.
В этот день - 21 января мы с Серёжей и отправились на дизеле в Сосновый Бор совершить свой первый в этом году выход на лёд. День был морозный и ясный, солнечный. Народу - первооткрывателей - сошло с дизеля в Сосновом Бору немного - человек 15-20. Шли самые нетерпеливые. Морозы, да и то несильные, стояли лишь шестой день. Лёд был гладкий и тонкий - 5-8 сантиметров, но смельчаки шагали уверенно, лишь изредка проверяя прочность льда ударами пешни.
Настроение у всех, разумеется, праздничное, оживлённое, - ещё бы, первый выход! Когда ехали, не знали - есть ли лёд, каков он, а теперь вот идём по нему и радуемся. Растянулись, как обычно, колонной по двое-трое, своими маленькими компаниями. Видели и промоины - участки открытой воды, но небольшие, вроде луж, и немного, в стороне от невидимой тропы, по которой мы шли в направлении маяка.
Впереди всех беспечно шагала какая-то пара с пешнями на плечах, за ней двое поодиночке, за ними мы с Серёжей, остальные сзади цепочкой. Какой-то парень догнал нас и пристроился рядом.
- А промоины-то есть, - заметил он. И успокоил себя и нас: - Ну, да передние смотрят.
- Лихо уж больно шагают. Сейчас, гляди, и провалятся, - ляпнул с чего-то я. - Хоть бы пешнями тыркались, здесь ведь глубоко уже, больше двух метров.
- А как провалятся, тут и блеснить начнём - долбиться не нужно будет, - сострил парень.
И тут передние провалились. Один за другим. Быстренько так - тюх, и только голова торчит. Сначала один, и тут же второй. Барахтаются и орут оба благим матом:
- Спасите! Тонем! Помогите!
На мгновение все идущие за ними остановились и замерли как вкопанные. Ближайшие боялись пошевелиться - а вдруг провалишься? Затем осторожно стали пятиться назад. Сзади раздались голоса - советы:
- Пешню им подайте!
Те-то, провалившиеся, свои уже потопили. Ближайший к ним парень лёг на лёд и швырнул к промоине свою пешню. Один из барахтавшихся схватился за железный её конец, лежавший на льду парень начал тащить за верёвку, привязанную к деревянной ручке пешни, и... ручка отлетела от железяки - рассохлась за межзимье.
- Тоже мне, рыболовы, так твою мать! - ругнулся кто-то из задних.
- Держи мою!
Подали другую пешню. Провалившиеся тем временем продолжали истошно голосить. Снова один из них вцепился в железо пешни, которую за верёвку держал лежавший на льду, но как только провалившийся попытался выбраться с помощью пешни на лёд, он потащил к себе по гладкому, скользкому льду лежавшего спасателя, так что тот уже оказался почти в воде, выступившей из полыньи на прогнувшийся лёд.
- Того за ноги держите! Ложитесь другие на лёд! - кричали сзади. Парня ухватил за ногу шедший за ним рыбак, того - я, меня - Серёжа, все лёжа на льду, и первый перестал скользить. Один за другим выбрались из полыньи бедолаги - один пожилой уже мужик, другой - совсем молодой парень, почти пацан ещё.
- Дуйте к берегу быстрее, двигайтесь живей, не останавливайтесь, - давали им советы.
Ошалевшие спасённые, не поблагодарив даже спасателей, ринулись в сторону берега, до которого было километра два.
- Шапку-то, шапку забери! - крикнули молодому. Его шапка лежала на льду у самого края полыньи. - Сползай за ней, тебе чего - всё равно мокрый!
Но тот только помотал головой, не допуская даже мысли о том, чтобы ещё раз приблизиться к краю полыньи. Так шапка на льду и осталась. Остальные постояли ещё на месте события, покурили, пообсуждали происшедшее, повспоминали аналогичные случаи и пошли... дальше, вперёд. На рыбалку ведь приехали, а до судаковых мест ещё не дошли.
Теперь шли осторожнее, не спеша, стучали пешнями. Лёд по мере удаления от берега становился всё хуже, полыньи встречались всё чаще, и до маяка мы, конечно, не дошли. Блеснили на глубине около трёх метров, но ни у кого не клевало. Повернули обратно к берегу, останавливаясь то здесь, то там и пробуя ловить, но всё безуспешно.
И вдруг со стороны берега, где-то ближе, к Береговому, услышали крики - ещё кто-то провалился. Бежать в ту сторону было бессмысленно - далеко, да и люди там виднелись, помогут, если что. На следующий день мы узнали, что кричал парень, провалившийся вместе с мопедом недалеко от берега, ладушкинский. Парень этот не утонул, там и не глубоко было, но долго нырял в ледяной воде, пытаясь достать мопед, и помер уже дома, видать, переохладился.
Отсутствие поклёвок и ненадёжность льда вкупе с впечатлениями от провалившихся не возбуждали особого рвения к продолжению рыбалки, и мы в обед уже двинулись в Береговой, чтобы на автобусе уехать домой из Ладушкина.
Выйдя на берег, мы встретили мужичка, видно, местного, который нацелился отправиться рыбачить на лёд на мопеде.
- Куда Вы на мопеде-то? Лёд плохой. Сегодня трое уже провалились!
- Ну, ещё один провалится, - ответил мужичок, крутанул ручку газа и покатил себе на мопеде по льду от берега.

Следующий мой выход на лёд был через неделю. Морозы спали, температура была слегка минусовой, с оттепелями, и лёд нарастал медленно. Ходили мы с Женей Кондратьевым из Соснового Бора. Ловили на глубине 3,5 - 4 метра. Как водится, говорили знающие, хорошо клевало вчера, а вот сегодня почему-то плохо. Тем не менее Женя сумел выловить одного судака, я же, хоть и было у меня две поклёвки, ничего поймать не сумел.
Лишь ещё через неделю, то есть уже 3-го февраля, я, наконец, открыл счёт судакам этого сезона. Ходил один из Валетников. Ловил немного не доходя линии маяк - триангуляционная вышка на Бальге, ближе к нашему, южному берегу. Между полвторого и полчетвёртого - три поклёвки. Одного тащил, но упустил - сошёл по дороге. Одного вытащил - на 1 кг 400 г. С лунок снялся в 17.10, шёл быстро, в 18.30 был на берегу в Сосновом Бору, в 18.40 был на станции. Лёд двойной, на старом льду вода сверху намёрзла, толщина 15 см.
Ещё через день я снова ходил к маяку, на этот раз из Соснового Бора в составе большой кампании: Хорюков, Таранов, какие-то их знакомые, всё асы, шесть человек. И все впустую сходили, никто ничего не поймал. Лёд подрос до 20 см; в местах, где были промоины, - 10 см. По льду уже ездят на мотоциклах, даже на тяжёлых.
Прошла ещё неделя. Морозы держались эти дни от -5 до -10 градусов днём, ночью температура опускалась ещё ниже градусов на пять. В пятницу вечером ко мне домой заскочил Саня Шевчук и предложил поехать с ним на "Жигулях" его приятеля на плотву, на Куршский залив. Мне надоело уже вхолостую гоняться за судаками - один судак за четыре выхода, куда это годится? И я принял Санино предложение.
Это был мой первый зимний выезд на плотву, да и вообще на Куршском заливе зимой я до сих пор ещё ни разу не был. Ездили в Каширское, самое, пожалуй, ближнее место на заливе от Калининграда. Мороз (-15 градусов утром в Калининграде, а на заливе ещё ниже), сильный северо-восточный ветер и начавшаяся пурга прогнали нас со льда часа через два после начала ловли. Зa это время я успел поймать лишь одну крупную плотву на мотыля, а Саня одну средненькую на сыр и всё. Некоторые умельцы к этому же времени поймали штук по 15-20, у большинства же клевало плохо. Несмотря на нашу неудачу, я убедился, что плотву зимой ловят весьма и весьма приличную, покрупней, пожалуй, той, что я ловил летом в камышах.
На следующий день, в воскресенье, 12 февраля, погода улучшилась, и я опять отправился на рыбалку, воротясь к судакам на Калининградский залив. Это был первый мой выезд на лёд на своём мотоцикле, который для зимних рыбалок, собственно, и приобретался. По дороге на залив я заехал в Ладушкин и предложил поехать со мной Коренькову. Он с удовольствием согласился.
По льду, теперь заснеженному, была уже накатана целая дорога в район Бальги, к маяку и к искусственному острову. Мотоцикл катил легко. У берега корюшатников не было видно. Моторизованные рыбаки столпились наловить корюшек для насадки довольно далеко от Берегового, ближе к Бальге. Корюшки зашло в этот год мало, ловилась она плохо. За час, с полдвенадцатого до полпервого, я поймал 9 штук, из них 6 очень крупных, как селёдки, таких на сковородку надо, жарить, а не для насадки судаку.
Полпервого отправились за судаком. Поколесили по заливу изрядно, благо снег неглубокий, где хочешь ехать можно. Останавливались в трёх местах, начиная от искусственного острова. У лунок я разворачивал мотоцикл так, чтобы за ним можно было укрыться от ветра, и сидел на стульчике, прислонившись спиной к левому боку моего железного коня. Надо сменить место - бросаем барахло, не складывая в рюкзаки, в коляску и - поехали! Красота!
Вот только с судаками опять не повезло. У меня даже ни одной поклёвки (а с утра, говорили, хорошо брал), Кореньков же одного на килограмм сумел как-то выхватить.
Морозы тем временем продолжали держаться, не сильные, правда, температура не опускалась ниже 9 градусов. Через неделю (18 февраля) мы с Кореньковым опять катили на мотоцикле по льду к искусственному острову. В этот раз я подобрал Юру на повороте с мамоновского шоссе к Береговому, где он поджидал меня, как мы договорились, в полной боевой готовности.
Лёд на заливе везде был сантиметров 25 плюс 10 сантиметров снега, уплотнённого ветрами. Утро было солнечное, но с дымкой или туманом, тихое, со слабым южным ветром. Когда подъехали к толпе, пытавшейся на том же месте, что и в прошлый раз, ловить корюшку, я обратил внимание Юры на странное зрелище: северный берег залива, что напротив Бальги, казался совсем рядом, во много раз ближе, чем он был, как мы это твёрдо знали, на самом деле. Мало того, ниже берега блестела как бы открытая вода, а ещё ниже - опрокинутое как в зеркальной водной глади отражение берега. И всё ледовое пространство до этого изображения на странно близком горизонте казалось вогнутым, а мы, то есть вся куча рыбаков, как бы сидим на дне этой вогнутой чаши. Изображение берега не стояло на месте, а медленно смещалось вдоль линии горизонта, соответственно изменялась и сама картина берега.
- Мираж!
Да, это был самый настоящий мираж, удивительное оптическое явление, встречающееся в пустынях, горах и на море, и вот - на тебе! - на льду залива.
Корюшку мы безуспешно пытались поймать до начала первого, так и не поймали, махнули на это дело рукой и поехали к искусственному острову блеснить судака с недельной давности головами корюшки, которые были у нас с собой - ещё с прошлой рыбалки они береглись на этот случай в морозилке холодильника.
Когда мы отъехали от места, где ловили, точнее, пытались поймать корюшку, на залив опустился невесть откуда взявшийся густой туман, и мы практически вслепую выбирали место для ловли судака, но где-то рядом с искусственным островом. Наконец-то мне повезло: с часу до полчетвёртого я поймал трёх судаков - двух на 1 кг 100 г каждый и одного на полтора килограмма, а перед самым уходом, точнее, отъездом от лунок около полшестого у меня было ещё две поклёвки, но подсечь не смог.
А вот Коренькову не повезло на редкость: пять раз он тащил (!) судака и ни разу не вытащил. Причём именно тащил, а не просто были поклёвки. Трижды сходы у него были в самой лунке, когда голова судака уже показывалась надо льдом. Виноват, конечно, сам: крючки тупые, или подсекал плохо, не резко.
Прошла ещё неделя, снова суббота, я опять собрался на рыбалку. В пятницу температура воздуха днём в Калининграде была -9°, дул сильный юго-восточный ветер со снегом, всё предвещало холод и на следующий день. Когда, встав рано утром, я взглянул на термометр за окном кухни, он показывал минус три, что в общем-то обрадовало меня - не так холодно будет ехать. Но, когда я, собравшись, вышел на улицу, то ахнул: при минусовой температуре шёл... дождь.
На трамвае я добрался до гаража, но, пока ехал, настроение моё стремительно падало. Город весь обледенел, не только дороги, тротуары, но и стены домов, деревья, столбы, провода, - всё, всё, всё. Машины, хотя и еле ползли, но были почти неуправляемы, и пешеходы старались держаться от них подальше. У КТИ автобус развернуло поперёк дороги, он буксовал и не мог сдвинуться с места.
Чтобы открыть гараж, мне пришлось обкалывать лёд с висячего замка. Гараж я хоть и открыл, а ехать не решился. Посидел в гараже на мотоцикле и отправился восвояси домой.
А днём разъяснилось, температура была около нуля, ветер южный, гололёд сам собой как-то ликвидировался, наледь то ли растаяла, то ли высохла, и я жалел, что не решился поехать на рыбалку. Договорились с Серёжей поехать на следующий день.
Назавтра день был солнечный, температура с утра минус один, а днём плюс пять. Под Лысой горой (что на Бальге) мы с Серёжей впустую просидели три часа, пытаясь поймать корюшку, затем перебрались к искусственному острову, но и с судаками нам повезло не больше - ни одной поклёвки. Плохо было и у остальных.
К вечеру лёд раскис, лежавший на нём снег превратился в мокрую кашу глубиной сантиметров в пятнадцать. Мотоцикл шёл по льду, вздымая буруны из этой каши. Как ни старались мы повыше задирать свои ноги в валенках с галошами, эти буруны промочили их нам насквозь. Так что, когда мы выехали на берег в Береговом, преодолев по раскисшему льду семнадцать километров от искусственного острова, из валенок пришлось воду выливать. Так в мокрых валенках и ехали до Калининграда.
Судя по начавшемуся потеплению и по тому, что близился уже март, я с грустью думал, что это наш последний выезд на лёд, тем более, что вскоре мне предстояло ехать в Ленинград - защита Аллочки Ляцкой была назначена на 2-е марта. А удачной была всего лишь одна рыбалка, когда я поймал трёх судаков. Не густо для целого сезона.
(продолжение следует)