Красота жизни

Жила-была маленькая девочка. Самая обыкновенная девочка в самой обыкновенной семье. Однажды, когда вся семья отдыхала на даче, девочка пошла на поле. Она села на траву, вишневый диск солнца лениво полз вниз, кроваво-красным и золотым отливали облака. Легкий теплый ветер разгонял волны по бескрайнему морю травы, запутываясь в горящих верхушках деревьев. Рядом в роще щебетали птицы. Пахло сухим сеном и ряской.
Девочка сидела, и по ее щеке золотящейся струйкой сбежали слезинки.
Как самолет раскалывает тишину неба, так двенадцатилетний брат девочки прибежал, играя в войну с невидимым противником.
- Эй, плакса, - завопил он, - Чего ты здесь расселась?
Девочка не ответила. Краешек солнца уже скрылся за зубцами елей. Высоко над лесом круглый купол неба сиял бледно-фиолетовым, голубым, розовым.
- Эй, Мам! Наша нюня ревет на поле! – громогласно завопил мальчик. К девочке подбежала мама.
- Кто тебя обидел? Ты ушиблась? – затарахтела мама.
- Все в порядке, – сказала девочка, – ничего со мной не случилось!
- Тогда почему ты плачешь?
- Разве ты не видишь? От невыносимой красоты жизни!
Мама огляделась. Боже, ее ребенок сидит на мокрой траве! Солнце почти село, стало холодно! Вместо золотых вершин елей на горизонте она видела лишь вечер, вместо теплого речного бриза – пронизывающий и сквозящий ветер, вместо переливающегося океана трав – мокрое от росы поле потенциальных аллергенов, в кровавом золоте облаков – вестников грозы, близкая роща внушала страх перед дикими животными. Она схватила дочь в охапку и потащила домой.
Через некоторое время мама снова отловила дочь плачущей на поляне среди бескрайних крупных фиолетовых колокольчиков. И конечно разозлилась. Она не хотела и слушать о красоте жизни, о том, что если колокольчик поймает в свой крошечный бокальчик чистую слезу, он сможет звенеть на закате и восходе, под легким шлейфом ветра.
Однажды ночью, красные трещина молний резали темный небосвод. Все озарялось светом, подобным салюту, лишь на одно мгновение, потом вновь воцарялась тьма. Ветер и дождь пели оркестром симфонической музыки. Природа тянула им навстречу руки, чтобы завтра, свежей и вымытой, начать новую жизнь.
Девочка сидела, припав к окну. Сердце ее билось восторженно и ровно, слезы, как дождь, лились со щек. Но мама случайно увидела ее. Уверенная, что ребенку страшно, она отнесла дочь в дальнюю комнату без окон, где невидны блики молний, неслышны удары грома и песня ветра.
Лето уходило, но девочка не переставала восхищаться красотой жизни. Ее мать упрямо видела в этом нарушение психики. Девочку поместили в клинику.


Первый снег. Его крупные белые пушистые снежинки ложатся на продрогшую землю. Они такие крупные, плавные, легкие, и так завораживает их теплый вальс. Они покрывают скаты крыш, ресницы деревьев, пожухшую траву. Все становится белым и чистым, словно мир только что родился, и его завернули в белую простынь. Но когда девочка сидела на безрадостном шаблонном больничном окне, отрешившись от маленькой жесткой кровати и тумбочки с печатями «МИНЗДРАВ», тихо уйдя в белую даль, суетные, охваченные своими проблемами врачи сочли, что малышке вредно видеть что-либо в окно.
Ее поместили в изолятор – белую светящуюся неоном комнату с мягким полом, мягкими стенами, без мебели, без ничего. Но она не забыла, даже там она помнила…
Один из врачей делал обход. Он открыл дверь изолятора и увидел. Он увидел осенний парк. На асфальт дорожки падали золотые листья. Пурпуром и багрянцем горела рябина. Свежесть и прохлада осени звала идти по дорожке среди кленов, берез, каштанов, мимо редких скамеек. Идти, кидаясь желудями, или собирая букет из листьев. Идти рядом с любимой. Она в легком плаще, в развивающемся газовом шарфике, с горящими глазами, с искренней улыбкой. Все в осень и в осень идти по влажным листьям. И не думать ни о чем.
И вдруг его взгляд попал в тихий зимний вечер. В сумерках светятся недвижные деревья, храня меховые шубы. А этот куст, так хочется встать под его ветви и тряхнуть их, на тебя польется серебро и платина зимнего богатства. А снег сияет, как драгоценные камни, как розовый жемчуг. И так мягко упасть в рассыпчатый уютный сугроб. Или с визгом кидаться снежками. Можно промокнуть насквозь, так жарко, что все равно не замерзаешь.
Но отзвенит капель, и вот уже ты в весеннем лесу. Все цветет и поет. Первые листочки нежные и клейкие, жизнь только началась. И бездонная синь неба зовет тебя бежать по полю за ветром, как бежит в овраге ручей. Просто ускориться и мчаться, и быть счастливым, и не воспринимать ничего, кроме зелени, неба и солнца, как легкий стриж в поднебесье, как с горки катиться на велосипеде. Сплести венок ромашек, пустить его по течению, пусть плывет вдаль. Только здесь и только сейчас так чисто сияют звезды…
Хотя, пожалуй, южные звезды краше! Они – ванилью пахнущие цветы на бескрайней темной шали, когда к ногам подбегает прибой. Что за дивная музыка звезд! Она может звучать лишь летом, лишь у моря. И если лежать на прогретом песке, то музыка крупных алмазных звезд и лазурной луны вольется прямо в твое сердце…
Все это за секунду пролетело в голове врача, и тут он увидел девочку. Она лежала у летней картины на мягком полу. На лице ее было блаженное выражение. «Счастливая, – подумал врач, – самая счастливая из нас! Она всегда может ЭТО видеть». Он подошел к спящей девочке, наклонился над ней.
«Но нет! Она холодная, как лед. Она мертва! Но почему? Эти картины…» Он посмотрел на них снова. Вот осенний парк, вот зима и весна, вот лето, но они черно-белые на мягких стенах. Они нарисованы кровью… Кровью. Кровью!.. Кровью!!!
- Мы убили ее! Я убил ее!!! Господи… ЕЁ! Убили…
Он упал на колени, гулко содрогаясь от рыданий. «Нет, нет, нет, нет, не может быть»!
Вокруг него собрались коллеги.
- Что случилось?
- Ты переутомился.
- Иди в отпуск, – говорили ему.
- Убийцы, – кричал он, – Вы не поняли, но эти картины…
- Сколько крови.… Вымойте все немедленно! – сказал главврач.
- Убийцы, это все вы! Вы! – кричал он. Но шесть крепких рук не давали ему даже пошевелиться.
Когда его выводили из клиники, он увидел ЕЁ мать.
- И вы, вы тоже виноваты! Виноваты больше всех нас!
Но никто его не слушал. И он бежал, бежал прочь от них! Все дальше и дальше. А тогда уже снова было лето. Электричка увезла его, уставшего от слез и почти потерявшего рассудок, за город. Там он взошел на холм. Солнце садилось. Дул легкий ветер. Облака плыли, изменяя свои оттенки от золотого до лилового. И когда догорал закат, ему стало так легко, как не было никогда. И слезы, сверкая в последних лучах, дарили блеск усталым глазам… Он плакал от нестерпимой красоты жизни. 19.03.99