Форсирование реки

Тяжелый ремень и сапоги упорно тянули меня на дно. Я старался, как мог и плыл уже давно, но мне казалось, что я барахтаюсь на одном месте. Я почти ничего не видел, было темно, в глаза постоянно попадала вода, от ударов пушечных снарядов меня все время кидало в разные стороны. Вокруг были слышны голоса, шум воды, свист пуль и снарядов, где-то вдалеке бравый голос командира звал в бой. Временами я нырял и проплывал некоторое расстояние под водой с закрытыми глазами. Мне казалось, что вот я выплыву и окажусь у того берега, ведь река была не такая уж и широкая, но плыл я, казалось, уже целую вечность. Впереди меня брасом плыл сержант Кошкин и я все время старался ровняться на него. Вдруг рядом с моим ухом раздался глухой звук, тело сержанта на секунду с головой погрузилось в воду, затем всплыло и, безвольно раскинув руки, осталось лежать на воде. Я подплывал к берегу, подстрелить меня тут было делом плевым. Мне в голову пришла спасительная мысль. Я доплыл до тела сержанта, поднырнул под него и прикоснулся спиной к его животу. Одной рукой я держал Кошкина за воротник рубахи, другой греб, изредка вытаскивая голову, чтобы сделать глоток воздуха. Плыть теперь стало гораздо тяжелее, да и передвигался я еще медленнее, зато создавалось ощущение, что на воде обыкновенный труп. Но вот до берега осталось совсем чуть-чуть и я вынырнул из под холодного тела старшего по званию. Под водой я доплыл до маленького мостика, где, наверное, в мирное время местные бабки полоскали белье. На берегу, как раз рядом с мостиком стоял фашистский рядовой, я хорошенько прицелился и выстрелил ему в голову, немец упал навзничь. Только я собрался вылезти, как на мостик зашел другой солдат и стал оглядываться в поисках меня. Через щели между досками я смог увидеть немецкую свастику на его плече. Стараясь не шуметь, я схватился одной рукой за край мостика, подтянулся и со всего размаху двинул винтовкой фашисту по ногам. Он выронил ружье и упал лицом мне. Я схватил его за шкирку, стащил под мост и начал топить, немец барахтался, старался ухватить меня за ногу или руку, ударить, но у него ничего не получалось. Потом он почти перестал сопротивляться, через минуту я бросил его покоиться на воде, взял винтовку и вылез на сушу. Мокрая форма противно липла к замерзшему телу, в сапогах была вода, в глазах все помутнело. К этому моменту те из наших, кто остались в живых уже перебрались на этот берег и вовсю сражались, немцы отступали. Я встряхнул головой и подобно зверю, с ревом бросился в бой, продолжавшийся еще часа три.
Наконец все успокоилось и затихло. Я сидел у костра и грелся, одежда уже высохла, сапоги тоже. Ко мне подошел Серега Шатов и протянул железную миску с серой кашей непонятного происхождения, тут до меня дошло, что я со вчерашнего дня ничего не ел. Я просипел Сереге спасибо, схватил пожелтевшую алюминиевую ложку и погрузил в странную мешанину, называемую на фронте овсянкой. Поев, я прислонился спиной к дереву, закрыл глаза и моментально уснул. Жуткая усталость потихоньку покидала мое тело. Мне снилась мама, говорят, я даже улыбался во сне.
Этот страшный день закончился, до конца военных действий осталось чуть больше трех недель, но мы об этом еще не знали. Впереди был Берлин…