Трель паскуды часть вторая

Когда худышка Ленка - Раха прижималась ко мне во сне своей костлявой холодной задницей, пытаясь согреться, я в полудреме вдруг отчетливо осознал, что назад пути нет. Что сегодня - вчера, произошло нечто, отрубившее предыдущий кусок жизни, как топор - колун отрубает часть бывшего только что круглым осинового кругляша. Дальше - полешки. И обратно не соединишь…
Это осознание содрало с меня слабую пеленку сна. Открыв глаза, я увидел, как луч фары от проезжавшей машины пересек комнату, высветив кусок стены со следами ободранных обоев.
Девчонка сопела и кукожилась от холода. Старый дом, перекошенный от старости, поскрипывал и издавал таинственные звуки. Кто-то тихо шоркался под отлипшими обоями, царапался на первом этаже, шастал по чердаку, посвистывал полушепотом… Дом жил своей жизнью. И был, наверное, не очень  рад случайным гостям. Его бросили помирать. И пришли тут, спят - храпят, в газетки кутаются, в тряпки истлевшие…
Одному мне было бы очень страшно. Фиг бы я согласился тут ночевать! Даже на слабо. А вдвоем, да еще после такого потрясения как-то не думалось о страхе…
И мысли мои вернулись к пережитому.
Я знал, что жизнь, которой жил этот странный дом номер девять, рано или поздно засосет и меня в свое криминальное, пьяное, хулиганское коловращение. И это понимание будоражило душу. Каждый шажочек в ту сторону был для меня открытием своих собственных пределов и возможностей. Оказывается, мне не слабо было подглядывать в женскую баню с Морозаном - младшим! Я увидел обвисшие изможденные титьки тридцатилетних баб, мохнатые заросли внизу живота, там, где должно быть Это…
Не слабо было заглянуть, обмирая от страха, в полуприкрытое простыней окошко катаверны - морга, где на столе, вытянувшись как солдат, лежала белая как мумия в учебнике по истории женщина и ее груди торчали словно две большие редьки…
Не слабо оказалось ударить просто так пьяного мужичонку в городском парке и убегать потом, слыша его тяжелое дыхание за спиной…
Нет, страшно, конечно, было. Но новизна ощущений пьянила, а уважение, росшее в недомерке Морозане с каждой такой проделкой, возвышало меня в собственных глазах.
Я катился куда-то. И понимал это.

… Потом я задремал и услышал сквозь дрему скрежет открываемой калитки.
Диалог ночных визитеров устрашил меня не на шутку. Они пришли с ружьем!.. Они искали меня и Ленку. Зачем?!
Тихо - тихо, дыша через раз, слыша безумный стук испуганного насмерть сердца Ленки, я увел ее между грядок, за кустами крыжовника, в дальний конец огорода, где росла огромная развесистая черемуха. Там мы перелезли в другой огород, выбирая дом, где не было собак, перелезли  на соседнюю улицу через перекошенный забор. И остановились, дрожа от утренней сырости…
Нашарив в кармане спички, я предложил Ленке отправиться в лес, там разжечь костер и согреться. Но она испугалась темноты. Тогда я решился и повел ее в дом своей бабушки. Это было через квартал. Но, заворачивая возле колодца, я отпрянул назад, потому что за углом услышал опять эти голоса. Эти мужики открывали двери дома моей бабки…
Я еще раз, до сердечной дрожи, напугался - они знали, где искать!
Схватив за руку Раху, я помчался вдоль улицы в сторону леса…

Мы сидели уже несколько часов. Рассвело. Ленка дремала, скорчившись у костра на еловых ветках. Я подбрасывал в огонь сухие, сверчащие в огне  еловые отломки, вытащенные из-под раскидистой ели.
Перед тем, как задремать, Ленка призналась мне, что она единственная, кто видел, как убили человека в нашем доме. В тот момент только она стояла на лестнице.
Ментам она рассказала все. И оказалась единственной свидетельницей. Пришедший к ним домой на следующий день следователь, ядовито усмехаясь предупредил мать Ленки, что если Раха изменит показания или "забудет" что говорила, то им всем вместе не поздоровиться!
А вскоре кореша убийцы, тянувшие с ним лямку на "химии" догадались за бутылкой, что если нет свидетеля, то и кореша можно спасти, тем более, что он в "признанку" всяко не пойдет, о чем передали им "маляву" почти сразу. Гениально простая идея посетила их бандитские мозги. Девку поймать, закопать в лесу, а перед тем - трахнуть ее, говорят, она уже, хоть и маленькая, а уже ****ь настоящая!
И охота началась. Об этом мать Ленки предупредили соседи, к которым приходили бандиты, спрашивали, где живет Ленка. Ленка присутствовала при рассказе соседей и все слышала. Мать махнула рукой и отправилась в магазин за бутылкой. Как раз дали зарплату в Гортопе. День был просто святой!
В магазине дымилась гневом очередь матерящихся мужиков, потому что только что произошло страшное: бутылка водки, стоившая еще вчера три шестьдесят две, стала стоить четыре двенадцать. Потрясенная этим событием матушка Ленки и думать забыла, что ее дочь будет наверняка убита. Она старательно пересчитывала, что будет, если купить вместо одной водки три пузыря яблочной сивухи по рубль двенадцать. Всякий раз сбивалась, путалась, и это ее страшно раздражало. Очередь полыхала гортанной матерщиной и мешала считать деньги.

Ленка захрапела во сне. Я вздрогнул от неожиданности. Туман расползся окончательно. Наплыл сумеречный день. Что теперь делать, гадал я. Наверное, надо отвести Ленку в ментовку. Так я избавлюсь от угрозы себе самому. Да и для нее это спасение, менты поймают этих, с ружьем. Я ведь все равно ничего с ними не сделаю. А за компанию могут и порешить. Мне это надо?
За моей спиной хрустнул сучек. Меня подбросило и туту же ватная слабость подрубила ноги и я упал на колени.
"А-а, бля, вот вы где, голубки, ****а мать!" - этот потрясающий сердце хриплый голос, который я уже ни с чем бы, наверное, не спутал, заставил меня оцепенеть от страха. Ноги отнялись окончательно.
Из сумеречного дня вышел широкий угрюмый человек с ружьем наперевес. С другой стороны вышел еще один, высокий, костлявый, сгорбленный, словно он нес тяжкий груз. В руке у него был пастуший кнут.
"Я-т -те баял, што вот тута оне, а ты грил че?" - его деревенский, вогульский говор с шипящим придыханием напоминал змеиный шелест…
"Ну, че, ****юка, - ткнул широкий мужик носком грязного кирзового сапога сопящую Ленку, - добегалась? Партизанка херова!.."
Ленка испуганно дернулась, недоуменно тараща глаза, стала тереть их грязным кулачком и как-то стремительно расплакалась. Вернее, она не заплакала, слез-то не было спросонок, она скорее завыла, как воет маленький собачонок под порогом стылой, лютой зимой. Когда его не пускают в душное тепло избы, а он чувствует, что до утра околеет. Одна надежда на жалость хозяев…И страшно близко ледяное дыхание смерти.
Она почувствовала этот холод смерти. Ее нашли, чтобы убить… Холод смерти прокатился ледяной каплей пота и по моему позвоночнику…Это нас нашли.
- Ну ты это, давай, кончай ее, ишшо закопать надо, лопаты-то нету, - обыденным сиплым тоном заговорил высокий, - тута ужо на двоих нада яму-то, неколы мудохаться!..
Широкий, как шкаф мужик расстегнул ширинку и скомандовал:
- А ну, ползи сюда, паскуда! Отрабатывай! А ты погодь! Держи того паскудника...

...Когда Ленка - Раха ткнулась лицом в большой полустоящий член этого мужика, я оцепенел. Я первый раз видел как это бывает. Но как только Ленка, скуля и корячась открыла рот и взяла лиловую елду своими узкими губами, у меня подкатил отвратительный ком к горлу. После первого чмокающего звука меня вырвало прямо на обувь державшего меня мужика.
- Геть ты, паскуда, мать твою! - заматерился тот.
И тут раздался громовой рёв - орал тот, любитель миньетов, и от его крика стая птиц сполошно рванула в свинцовое небо и вздрогнул высокий мужик. И отпустил меня... В доли секунды до меня дошло, что Раха наверное откусила мужику *** своими маленьки остренькими зубками. Я схватил голыми руками тлеющие головешки костра в охапку и швырнул в лицо мужику, который уже протянул руки, чтобы схватить Ленку.
Под аккомпонемент двойного ора, я рванул в одну сторону, пискнув - а дыхание перехватило - чтобы Раха убегала, и краем глаза отметив, что Ленка летит почти над землей в другую сторону опушки...
Я никогда так не бегал в жизни. Даже когда за мной ломилась толпа цыган, у которых мы с Морозаном - младшим спиз... то есть уперли шапку с деньгами, которые они делили после рынка, даже тогда я мчался в осознании своего тела, его быстроты и понимал, что хрена они меня догонят, дыхалки не хватит! А тут мне мерещилось, что рука высокго мужика вот - вот снова меня удушающе сгребет за воротник...
Перелетая через коряги, уклоняясь от еловых разлапистых навесов, ныряя под упавшие березы я мчался спасая уже не шкуру, я жизнь свою спасал.
...Времени не помню, но когда я упал без сил на пахнущую сырыми грибами землю, покрытую толстым слоем листьев, иголок и коры, сердце едва не выпрыгивало из груди и вместо дыхания наружу рвался судорожный хрип. Я царапал пальцами мох и рыдал - не рыдал, завывал, как недавно Раха.
Незаметно потерял сознание.
Когда очнулся, в лесу было совершенно темно, руки - ноги почти отнялись от холода. С большим трудом я встал на четвереньки, выпрямился и стал растирать себя, окоченевшего напрочь.
Лес шумел страшными и непонятными звуками.
Тайга она и есть тайга. Волки, рыси, медведи, росомахи, лоси - были обычным явлением в наших ссыльных краях и многажды слыхивал я расказы поддатых мужиков о трагедиях в лесу. Единственным, хотя и весьма условным спасением было забраться на высокое дерево и сплести себе там гнездо, а от зверья, умеющего лазить по деревьям можно было спастись заточенными палками. Но у меня и ножа не было, он остался там... и спички тоже.
Подвывая от страха и окоченения, боли в обожженых руках даже не чувствовал,  я начал взбираться на ближайшую сосну, едва не прилипая к стволу от обильной смолы. На кроне, опасно раскачивавшейся, вверху было значительно прохладнее от ветра, я соорудил себе подобие кресла, с трудом переплетя не желавшие ломаться упругие ветви.
Трудно было сказать, как далеко я убежал в тайгу, думалось, что бежал я часа два, пока не упал. За это время можно было до Пятой речки добежать, а ведь там уже начинались места, куда не то что грибники, а не всякий охотник совался.
Дикая таежная глушь, буреломы, полный мрак.
Обняв смолистый ствол, я постарался расслабиться, чтобы унять непрестанную дрожь, и стал ждать рассвета.
...Жизнь меня решила испытать по полной программе.
Я очнулся от едва заметной вибрации ствола дерева. Сначала подумал - показалось. Нет, вибрация повторилась. Меня подкинуло в моем импровизированном кресле. По стволу дерева кто-то карабкался. Выпученными до боли глазами я вглядывался в темную пропасть под собой, а в пересохшем горле застрял предательский комок - ни вздохнуть, что назвается, ни пернуть. Помнил, что зверя можно напугать криком. Внезапным и громким. Только не каждого. Волки стаей не боятся крика. Медведь может испугаться, если он не рядом с берлогой.
Но я и крикнуть не мог. Спазмы перехватили горло.
...И тогда я зарычал. Я зарычал как раненый зверь, готовый биться до конца, которому просто уже нечего терять и он готов рвать противника даже погибая.
Клянусь, я больше никогда не смог в жизни воспроизвести этот звук, тут включились какие-то неведомые мне природные ресурсы, говорят, они в каждом из нас есть, от древних предков еще...
От моего рычания вибрации дерева прекратились. Послышался мягкий прыжок, зверь кажется спрыгнул с дерева...
Грохот моего сердца передавался стволу сосны. Так мне казалось. Видимо это была росомаха или рысь. Не будучи очень голодной, она предпочла более легкую жертву. И ушла.
...Когда чернота неба разбавилась утренним свинцом, я стал сползать с дерева, внутренне ужасаясь тому, как высоко я забрался.
Упав с нижней ветки, я оказался прямо перед следами когтей на сосне. Были они - будь здоров!
Правда, напугать меня уже было нереально, мои чувства отупели от страха, голода, жажды. Я ка зомби поплелся в направлении туманного рассвета. На Восток.


Конец второй части. Продолжение следует.