Когда архангелы сходят на землю, чтобы проводить душу в рай, неб

Когда архангелы сходят на землю, чтобы проводить душу в рай, небо плачет – ему грустно без них.

1
Дождь шел уже двое суток, почти не переставая. Серое, беспроглядное небо с тяжелыми несвежими тучами, стрелы холодной воды, бьющие по оконному стеклу. Иногда дождь останавливался, но ветер приносил новые и новые тучи, – небо продолжало тихо плакать.

Мальчик уже давно не спал. Невольно слушал дождь. В комнате было тепло и сыро. Под толстым одеялом ощущался холод. За окном –  темно и невесело, хотя уже рассвело. Солнцу так и не удалось пробиться сквозь тучи.

В семь Александра тихо зашла в комнату. Аккуратно, чтобы не разбудить брата, села на кровать. Смотрела в зашторенное окно, почти не моргая, что-то прошептала сухими потрескавшимися губами, перевела взгляд на неподвижное тело мальчика, спрятанное под теплым одеялом из собачей шерсти. Улыбнулась, нервно как-то, горько. Подвинулась ближе. Так, что смогла рукой провести по стриженной наголо голове.

Заплакала.

Мальчик не двинулся. Как-то не хотелось. Слышал, пол скрипнул – кто-то зашел, но голову подымать не стал. Ни звука не произнес. Только лежал, вдыхая ртом влажный пыльный воздух, чувствуя холод, и теплую  нежную ладонь, ласкающую его.

 Роксолана молча стояла и смотрела в приоткрытые двери комнаты. Веки больших синих глаз дрожали, но оставались сухими. Она отворила двери. Не произнося ни слова, вошла и раздвинула шторы. В комнате стало немного светлее. Александра вяло повернула голову и устало посмотрела на мать.

- Доброе утро, - прошептала она, - Еще немного – и проспали бы.

- Да, верно.

Роксолана посмотрела на детей.

- Еще спит?

Кивнула головой в сторону мальчика.

- Скорее всего.

- Пускай спит. Не трогай его, у нас и так дел полно. Идем.

- Идем.

Александра тихо поднялась с постели и вышла из комнаты
следом за матерью.

Мальчик остался лежать. У него не было желания встать с кровати, и встретить утро вместе с огромным городом-зверем. Чувствовался только холод внутри тела. Он завидовал сестре, завидовал и маме.  Они так приветливы с ним, так веселы. Улыбаются постоянно. Он чувствовал, что-то отдаленно напоминающее то ли ненависть на себя, то ли обиду – он не может ответить им тем же. Не хватает сил. Его маленькое тело стало понемногу отвыкать от объятий, рот от улыбки, глаза уже скучали по слезам. Лицо стало бледным и, на удивление, спокойным. Во взгляде – странная глубина и упрямство.

Роксолана и Александра готовили завтрак. Блеклое, бесцветное утро отразилось на настроении. Иногда кухня слышала односложные фразы, которыми перекидывались мать с дочерью. Когда мальчик позвал, сестра, оставив все, побежала в комнату. Роксолана бегло взглянула ей вслед.

- Привет Женька.

Не естественно сказала девочка, и почувствовала отвращение к себе самой.               

- Привет. Дождь все еще идет?

- Идет, но сегодня, наверное, перестанет.

- Мне хочется, чтобы перестал. Мне вода не нравиться и
грязь тоже не нравится.

- Ну да…Давай помогу, лысая ты моя голова.

Александра чмокнула брата в бледную щеку, потом  осторожно вынула из его ноздрей два ватных тампона.

- Ну, как там твои ранки? Зажили? Да, вроде заживают.
Сколько раз тебе говорили, не ковыряйся ты в носу. Ты же знаешь, что потом много крови будет…

- Знаю, с радостью шмыгнув носом, сказал мальчик. Всю ночь он держал рот открытым, и поэтому сейчас ему сводило челюсти.

- Теперь стягивай пижаму.

- Сань, а можно я еще посплю?

- Днем спят только лодыри и сони, а ты же мужик растешь. Так что снимай пижаму.

Александра помогла брату освободится от цветастой пижамы, потом достала из шкафа синюю майку и штаны, отдала мальчику.

- Держи, а теперь бегом в ванную одеваться и марш завтракать.

Женя так и сделал. Принял душ совершенно самостоятельно (хотя все-таки умудрился обжечься кипятком) и, почистив зубы, пошел к столу.

- Доброе утро, сынок.

Роксолана, которая стряпала возле плиты, усмехнулась и поцеловала мальчика.

- Привет, мам.

Александра сидела за столом, где уже стояли тарелки. Перед ней лежала коробка с тугими ватными тампонами.

- Сань, а может не надо. Надоели мне уже эти пробки.

Мать с дочерью переглянулись.

- Нет Жень надо. А вдруг ты нос свой заденешь, и кровь потечет, и не сможет остановиться, как позавчера помнишь?

- Помню…

- Так чего ж ты тогда упрямишься,  ведь взрослый уже, сам ведь понимаешь, что так лучше.

Женя, хоть  и чувствовал себя вполне взрослым, никак не мог понять, как могут помочь ему эти ватные штуки, которые только мешали дышать и совсем уж лишали возможности ощущать запахи. Мальчик втянул носом воздух, почувствовав запахи шоколада, хлеба да чая, и покорно подошел к сестре.

- Ах, ты мой яйцеголовый, давай быстрей завтракай. Потом
наденем…

Александра воткнула себе в ноздри два тампона, свела глаза и расхохоталась. Брат ее лишь слабо улыбнулся.
Завтрак прошел в молчании. Женя смотрел телевизор, уплетая бутерброд с шоколадной глазурью, Роксолана продолжала готовить, а Александра со стыдом думала о неудавшейся шутке с ватой. Как только Женя кончил с завтраком, Александра поспешила выполнить обещание – из ноздрей мальчика, вновь торчали два ватных тампона.

- Видела его глаза? – обратилась Александра к матери, когда
Женя ушел из кухни.  Говорила тихим голосом, как будто боялась чего-то, - Какие-то они странные. Пугают. Я такие глаза  уже видела. И знаешь у кого? У стариков. Видела, как он смотрит? Прямо в глаза, упрямо так. Словно в душу мне заглядывает. Холодно и страшно становиться от такого взгляда.

Роксолана молчала.

- Неужели он  понимает, мам? Господи, ему же совсем немного осталось.

- Немного, - сухим твердым голосом отрезала Роксолана, - сколько точно никто не знает. Ни врачи, ни знахари, ни чертовы целители! Размытые нечеткие ответы дают, за дуру принимают. Неужели они думают, что я не понимаю? А я понимаю, сердцем понимаю и от этого мне еще хуже. Господи, когда же все это кончиться?…Будь проклят этот бульон!

- Все, мам. Я больше не могу здесь оставаться. Иду в школу.

- Иди…для вида хоть учебники возьми.

Александра ничего не ответила.

- Сань, ты уже в школу? – спросил мальчик, услышав, шум в прихожей.

- Ага. С тобой – мама, а я скоро вернусь. Купить тебе какой-нибудь фильм? Давай комедию куплю. Вечером посмотрим.

- Нет, Саня, не надо комедию. Ты все равно не никогда не смеешься.

- Ты тоже… Ну все, как хочешь, а мне в школу нужно. Я и так опоздала. Поцелуй за меня маму.   

- Хорошо.

- Ну все, давай.

Она улыбнулась и вышла.          

Дождь не переставал, и вода потоками сбегала по дорогам, пока ее не засасывало в канализационный сток, где она все падала и падала вниз…   
   
Поздний вечер. Мокрый и неуютный. Желтыми пятнами рассыпали по улице свой непрозрачный свет фонари. Ветра не было. Моросил мелкий дождь. Капли монотонно били по крыше автобусной остановки, которая стояла на тротуаре прерывая собой ряд хмурых каштанов.

Александра сидела на лавке остановки, поджав ноги. Курила, дрожа от холода.

Иногда по дороге проезжали машины. Проносились мимо остановки, обдавая ее холодной водой. Александра забралась в угол, прячась от брызг и яркого света фар. Покончив с сигаретой она невольно заплакала.

К остановке подъехал гудящий автобус и остановился. Из дверей-близнецов вышел человек и сел рядом с девушкой. Та не двигалась, просто смотрела на этого странного бородатого типа в джинсах и короткой куртке. Человек сидел, будто не замечал ее в темном углу остановки. Потом он обернулся и поздоровался. Назвал свое имя – Гаврила. Александре, не смотря на испуг, удалось взять себя в руки и она назвалась Олей. Девушке стало страшно, но ей не хватало смелости уйти, убежать од этого незнакомца.

Гаврила обратился к ней:

- Хочешь маленькое чудо?

- А оно у вас не в штанах? – спросила Александра и тотчас же пожалела об этом.

- Нет…- он поднялся с места и ушел.

Вернулся, улыбаясь, с двумя пластиковыми стаканчиками горячего чая. Подошел и протянул стаканчик.

- Угощайся. Да не бойся ты ничего.

Александра взяла у него чай, поднесла к носу – горячий.          

- Спасибо, - она сделала глоток.

- Там одна ложка сахара, - сказал Гаврила и снова усмехнулся рыжей бородой.

- Спасибо еще раз…

Ни звука. Горячий чай согревал ладони. Александра подумать не могла, что Гаврила смотрит ей в глаза.


2

Чего вы не спросите, почему это я сижу с незнакомым мне человеком и надуваюсь его чаем? Кто знает, что  у него в голове. Может больной, психопат какой-нибудь, а я с ним так смело, так просто…

Знаешь, Гаврила, меня в школе уже неделю нет. Надоело. Не могу понять смысл всего этого, вроде бы все на поверхности – иди и смотри, а я не вижу. Мама знает. Странно, не сердится как раньше. Боль убивает ее. Не думала, что буду скучать по тем дням, когда мы доводили друг друга до слез, а потом плакали – каждая в свою подушку…

В девять я стала взрослой, – ушел отец. Я сразу заметила, когда между родителями порвались все нитки. Стало обидно, вокруг все стало сложным и запутанным. Порвались нитки, – появилась паутина. Их ссоры были тихими, не похожими на наши с мамой. И каждый переживал обиду где-то там внутри…
Мне всегда говорили, что я похожа на отца. Не  хочу и слышать…

Не знаю, может, это к лучшему, что они разошлись тихо, без разбитых тарелок. Не держу зла на него, пусть катится ко всем чертям! Грустно только, что слова и обещания стали прозрачнее и легче воздуха....         

  Знаешь, Гаврила, а я видела любовь… нет, не чувствовала, а, именно, видела.

Один парень влюбился в меня без памяти. По на стоящему, точно по на стоящему. Подошел ко мне весь красный от смущения и поцеловал. Помню все состояние. Я была ошеломлена – я ничего не почувствовала при поцелуе…

Не восприняла его серьезно. Флирт, банальщина, подруги, насмешки. Пришлось сказать ему «нет» – стал надоедать. Сказала прямо, иначе не умела, сказала без единого шанса на апелляцию, сказала с улыбкой.

Он стерпел пощечину молча. Ушел. На этом не кончилось. Прошло две недели, мне позвонила его сестра, сказала, что он убивает себя. Он бросил школу, стал напиваться до чертиков и еле-еле добирался до подъезда. На упреки и мольбу сестры он спокойно отвечал, что все будет отлично, и снова пропадал. Ссорился с семьей. Когда сестра  назвала меня сукой, он рявкнул на нее, чтобы молчала и ушел прочь.

Я приехала. Он был пьян, сидел на лестнице перед дверьми квартиры, курил. Я молча взглянула на него, и ничего кроме жалости не почувствовала. Он смотрел на меня помутневшим взглядом.

- Зачем ты…-спросила.

- Когда-нибудь поймешь, - ответил он, улыбнувшись, - полюбил человека, которому нравиться терзать себя.   

Он замолчал и поднес сигарету к губам. Я не почувствовала обиды, просто сказала «пока» и пошла домой.

Наверное, особенность любви в том, что она, просто существует, бесчувственное сердце несчастно. Он был счастлив, я -  нет…

Не хочу больше вспоминать об этом…

Знаешь, после развода родителей стало нравиться одиночество. Так легче – меньше завидуешь людям.  Хотя чему тут завидовать?…Нередко часами сижу в своей комнате смотрю в зеркало. Что-то нахожу в своем отражении, долго смотрю себе в глаза. Не знаю, что ощущаю при этом…      

Наверное, совсем уже свихнулась…

Думала даже о самоубийстве, но, глядя на Женьку, наблюдая за тем,  как он борется за свою жизнь, возненавидела себя за эту мысль. Так было бы нечестно. Я бы лишила себя того, чего лишил его даже не спросив. Как будто обокрали, и украли самое дорогое. Жаль Женьку. Он добрый, чистый. Что буем делать без него? Его смерть убьет маму. Каждое утро я вижу, как она прячет от меня мокрую подушку. Вряд ли она выдержит, даже страшно думать об этом…   

Ненавижу весь мир… ненавижу, потому что все в нем сплошное чертово вранье. Никто не может ответить  мне, почему Женя не имеет права на жизнь?  Кто этот проклятый судья, вынесший ему смертный приговор?…

И что я тут делаю? Он ведь ждет меня, а я в противоположном конце города сижу на грязной автобусной остановке с незнакомым мне типом…

И чего он молчит?

Химиотерапия не помогла, только поиздевались с него. Побрили наголо, качают фигней какой-то, он от нее проблеваться не может. Он стал совсем бледным и слабым.  Огромные деньги за лечение,  и все попусту…

А ты знаешь, что я вынуждена делать каждое утро? Совать ему в ноздри ватные тампоны, на тот случай, если у него носом пойдет кровь…Мы с мамой еще улыбаемся перед ним, чтобы не видел нашей боли, пытаемся выглядеть беззаботными идиотками. А он смотрит на нас, будто все понимает. Знаешь, как мне хочется поступить в такие моменты? Взять нож или что-то тяжелое и ударить его по голове, чтобы все это кончилось…Ничего не сделать, тупик…ему осталось совсем немного. С каждым днем жизнь медленно покидает его…


3

Мимо медленно проплывали полусонные, дремлющие дома. Александра бросила взгляд  на часы – полпервого.  «Последний автобус, наверное». Ехала долго, отрыла окно, полной грудью вдыхала жгучий ночной воздух. На конечной сошла и поспешила домой. Хотелось увидеть Женю, обнять его и не отпускать.

На улице было тихо. Только сочные дождевые капли стучали по листве каштанов. На душе было легко и удивительно спокойно.
О Гавриле той ночью так и не вспомнила.


Хоронили Женю. Дождь пролил несколько холодным темных капель на его маленький некрасивый гроб и перестал.  Александра стояла вся в черном. Плакала. Попрощалась с ним уже давно, готовилась к этому дню, платье купила, а слез сдержать не могла. Да и не нужно было.

Рокосолана молчала. Снова сухие глаза плавающие в темных кругах. Александра посмотрела на мать: «постарела». Стало жаль ее. Александра подошла к Роксолане, встала рядом. Смотрела, как могилу закапывают черной, мокрой, пахнущей осенью землей. «Ему, наверное, там холодно», - вертелось у девушки в голове, - «Нужно принести ему одеяло, ему там холодно…»
Дождь так и не начался.