Зима, любовь...

Странно себя чувствуешь, когда, проснувшись утром, не знаешь, где ты открыл глаза. Я чувствовал себя не просто странно, а очень... Отвратительно! Еще бы, я лежал в большой комнате с высокими потолками, под завязку забитой кроватями, на которых разноголосо храпели какие-то люди. Запахи недоеденной с вечера каши и близкого сортира хорошему самочувствию тоже не способствовали. И в довершение всего меня страшно мутило.
     Постепенно, в свете луны из большого, замызганного окна стали проступать детали окружающей обстановки. Люди, лежащие на кроватях, определенно не напоминали сливки общества. Этакая помесь алкаша с бомжом, балансирующая на самом краю, чтобы не скатиться к откровенному скотству. Моя постель, покрытая коричневыми разводами, и на ощупь была сальной и заскорузлой.
     Тело этого не ощущало. Ну да, лежал я хоть и на простыне, но в джинсах и футболке. Моя скомканная рубашка валялась рядом, на тумбочке. От рубашки ощутимо тянуло блевотиной. И во рту сушняк. Я в вытрезвителе?!!
     Я? В вытрезвителе? Ну да, у меня же день рождения вчера был. И даже помню, как пил. Надо же было так нажраться. Кстати, как? Я вроде и выпил немного, однако факты налицо. Или на лице? Кстати, и на рубашке тоже. Замечательно! А все считали меня приличным молодым человеком.
     Хотя, собственно, а в "трезвяке" ли я? Вот то корытце под кроватью у одного из соседей сильно напоминает больничное судно. И баночка с бумажкой рядом, не иначе для анализов. И решеток на окнах нет. Дезинфекцией пахнет.
     Может, я в больнице.
     Кроме вчерашней пьянки, причин находиться в больнице вроде бы нет, но кто его знает?.. Ладно, для ясности решим, что я в больнице. Теперь время, - слава богу, часы не сняли. 23:37 - я примерно так и думал. У меня день рождения 24-го. Гуляли 25-го, в субботу. Значит, сейчас 26-е, воскресенье.
     - Воскресенье?!! - Это я просто выкрикнул вслух. Завтра моя любимая девушка, практически невеста, уезжает в домой, в Москву. Кстати, по этому поводу я и нажрался. Она сказала, что уезжает. Я разорался, что никуда ее не отпущу, и вышла неприличная сцена с хватанием за руки и битьем посуды. Ну, и меня попросили не вести себя, как пьяный идиот.
     - Ах, пьяный идиот? Ну, вы получите пьяного идиота...
     Ну, думаю, гости не особенно получили, а вот я... Но дело не в этом. А вот девчонка уезжает. Надо быстро брать ноги в руки и домой, времени осталось не так много. С утра сговорю врача выписать меня, а нет так сам уйду, наверное, полотенцами к кровати привязывать не станут. Если все же вытрезвитель, просто так не отпустят. Но решеток на окнах нет, а раму открыть я сумею, даже если она гвоздями забита. И свою куртку я на вешалке, стоящей прямо в палате, приметил; да, учреждение явно не из элитных. Раз куртка здесь, то и ботинки под кроватью, можно и не проверять, однако рукой пошарил - убедился.
     Теперь пора оглядеться. Я совместил приятное с полезным - направился в сортир. Выполз в коридор, огляделся. Ну точно, больница. Длинный коридор, два сестринских поста, естественно, без всяких признаков присутствия последних, - чаек, видать, пьют - и масса стендов с рисунками мужика в разрезе и агиток о вреде пьянства. Я проплелся мимо стенда с безуспешно пытающемся выбраться из рюмки красноносым субъектом и добрался до сортира, причем в основном по запаху.
     И вот там (недаром это место называют кабинетом задумчивости) меня посетила интересная мысль. Ну, приду я домой, поговорю с ней. А толку? Ведь все равно уже билет куплен. И дома не запрешь, без толку, и проблем не оберешься, да и не могу я так поступить. Вот если б наводнение или снежные заносы, тогда она осталась бы на пару дней, а там...
     Просто озарение! Сейчас моей улыбке сам Локки - скандинавский бог лукавства - мог бы позавидовать. Только мне нужен телефон.
     Красноносый субъект так и плескался в своей рюмке, пока я осматривал оба поста. Телефонов на них - о убожество! - не было. Но если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, он должен быть в ординаторской и в кабинете зав. отделением, если таковой здесь имелся. И само собой, обе двери закрыты на замок и ключ мне никто не даст.
     Вообще-то это называется взлом, но как-то это все несерьезно. Дверь ординаторской не продержалась и трех минут. Я ее не крушил, не вышибал и даже не взламывал - просто тянул за ручку. Шурупы петель с тихим скрипом вышли из дерева, и я оказался внутри.
     На столе стояла пара телефонов, видимо, местный и городской. Конечно, не повезло, первым попался местный. Я взялся за городской - и тут мне не повезло окончательно. Видимо, мой силуэт был виден на фоне освещенного фонарями окна сквозь застекленную дверь.
     - Ты что тут делаешь? - медсестра, я аж подпрыгнул. За секунду в голове промелькнул десяток мыслей, одна другой неприятней. А пока голова думала, зажатая в руке телефонная трубка с глухим стуком опустилась на крашеную голову медсестры. Та, не пискнув, сползла на пол. Вот это уже серьезно, я ее не убил, но в любом случае, по головке за это дело не погладят. А, пускай делают что хотят, но потом, позже. Сейчас мне некогда.
     А вот трубочку я разбил вдрызг. Ну и черт с ней, все равно отсюда надо линять прямо сейчас. Бросив все как есть, я кинулся в палату. Мои художества, кажется, никого не побеспокоили. Я быстренько напялил на себя рубашку и найденный в тумбочке свитер. Хорошо предки не успели принести вещи, а пакетик с мандаринами я оставил на тумбочке, может, пожуют мужики, за мое здоровье.
     Выбрался из здания я без приключений, на ночь больницу никто не закрывал, а старенькая вахтерша сладко спала в своем закутке. Больница, ласково называемая в народе "Куйбышевка", имела нехорошую репутацию. Считалось, что туда и здоровым лучше не попадать. Но у нее было одно достоинство - она находилась на Литейном. А может, на Лиговском? Все время их путаю, но главное, близко от Московского вокзала.
     Я как раз успел на последнею электричку до Малой Вишеры. Существовал определенный риск того, что явятся контролеры, но я сильно надеялся, что в первом часу ночи они уже спят. Так и случилось.
     На перроне Малой Вишеры я оказался 2:15, поздновато для похода в гости, но я надеялся, что в этом доме меня поймут.
     Дима открыл дверь, даже не спрашивая, кто там, и моему приходу совсем не удивился. Он был в пузырящихся на коленях тренировочных и какой-то лохайде, значит, еще не спал. Ленка, его жена, засуетилась, собирая нам чего пожрать. Хорошая она девчонка, симпатяжка и понятливая, все делает без лишних вопросов. Только с нами посидеть ей Димка не дал, может, считал - нечего бабам в серьезные разговоры мешаться. Что разговор будет серьезный, он с порога просек, а может, меня опасался. У меня при виде хорошеньких девушек трудовой подъем, да и у них при виде меня тоже.
     Димка сбегал к ларьку и принес пару пузырей. Так мы время и провели, правда, к ларьку еще пару раз бегали. Хорошо в институт не надо, каникулы. Да и Димку в отпуск отправили, на его комбинате уже второй месяц никто не работает и зарплату стиральным порошком выдают. Погуляли мы часов до семи вечера, и под конец Ленка уже к нам присоединилась. Я уже и поспал, и набрался, и протрезвился, и опять выпил.
     Пора было приниматься за дело. Димка отвел меня в небольшой сарайчик, стоявший за их белой кирпичной двухэтажкой, и мы уселись прямо на пол, разворачивая сверток из промасленной ветоши. Минут через сорок Дима стоял и смотрел, как моя спина, согнувшаяся под тяжелой стальной рамой и другими железками, исчезает в темноте между деревянных домиков, стоящих вдоль железнодорожного полотна.

***

     Жаль, что никто не сказал этому парню, что он валялся без сознания два дня, и его невеста, проплакав у больничной кровати пару часов, решила никуда не ехать и остаться в Питере (бедная мама). Его не переодели только потому, что он лежал под капельницей. Если б он позвонил домой утром, то не надо было бы городить огород с нападениями, побегами и диверсиями. Но ему же никто не сказал...


***

     В ночном заснеженном лесу под Малой Вишерой бензопила завыла на полтона выше, переходя на холостые обороты. Могучая сосна, весело треща ломающимися ветками, упала, перегораживая железнодорожную ветку Петербург-Москва. Когда я брался за следующее дерево, завал выглядел не очень внушительно, но через пару часов...
     Я улыбался во весь рот, тающий снежок приятно холодил щеки. Никуда ты, любимая, теперь не уедешь, этот завал неделю разгребать.
     О, что то едет! Только бы вовремя завал заметили, а то еще поезд с рельс кувырнется. Хотя, судя по звуку, это не поезд, может, дрезина?
     Каждый борется за свое счастье по-разному. Некоторые кулаками, некоторые ложью и слезами, некоторые вовсе не борются, а мне выпало защищать свое счастье от ремонтников из аварийной бригады с бензопилой в руках.

(1997)