Вур да Лак

Когда я родился, мама посмотрела на меня, неловко покачав лысой головой, и сказала коротко, но отчетливо:

- Урод…

С папой не повезло еще больше. Он не мог посмотреть по причине врожденной слепоты. Однако, пощупав меня шершавой ладонью, он емко и деловито продекламировал:

- Угу… - и ушел допивать в сквер, где его уже битых полчаса ждали кореша – Миха, Серж и Толян, вполне зрячие джентльмены.

Окончательно утешила нянечка, которая деловито и, вроде бы, по-доброму скалясь чем-то похожим… издали… на улыбку прошепелявила:

- Шовершенно ждоровый ребенок, - последнее слово получилось у нее особенно хорошо, как у логопеда с тридцатилетним опытом. После чего она поправила здоровый марлевый кокон на указательном и не менее здоровый на безымянном пальце правой руки. – Только злой, - наконец закончила она, припомнив, видимо кровавую развязку игры со мной в козу.   

Так что, гражданин следователь, вряд ли из такого чудесного карапуза, каким я был в ранней молодости, могло вырасти нечто иное, как не то, что сидит сейчас перед вами.

Из детского сада меня, кстати, выгнали. И вот за что. Когда родители пятилетней Ирочки увидели у нее на ляжке лошадиный по цвету и рисунку укус, они удивленно поинтересовались в чем, собсна, дело. Ирочка, милый ребенок, откровенно призналась, чьих это, собсна, зубов дело. Родители тут же спросили директора «в чем, собсна, дело», директор мою маму и бабу Клаву, т.е. воспитательницу, а те напару спросили «собсна?» меня.

Говорил я тогда плохо и редко, но, как и следует ожидать, емко:
- А нечего мне жопу в тубзике показывать… - если вы уже успели представить, как расстроился Ирочкин папа, то вы явно упустили из виду то, как расстроилась Ирочкина мама.

Ирочкина мама пожаловалась так высоко и так качественно, что меня единственного ребенка из малообеспеченной семьи потомственных инвалидов из садика-таки турнули. Причем в два дня.

Выгнать из школы меня было по советским законам нельзя. И поэтому, когда я наспор укусил в коридоре за ухо трудовика с романтичным поганялом Железный Дровосек, меня всего-навсего исключили из пионеров. Однако так обидевшая меня организация и сама очень скоро отдала концы смытая пенной волной демократических преобразований. Ура, товарищи!… Могли бы и подыграть, между прочим, экий вы все-таки, товарищ начальник, бука…

молчу-молчу… и продолжаю.

Как поется в песне – «по притонам я долго скитался», так что рассказывать вам перипетии моих приключений за это время смысла нет. Бомжевал, приторговывал, подворовывал. Да, об этом я подробнее потом напишу, если не возражаете. Я лучше к делу перейду.

Уж, не знаю, почему и как, но судьба нас свела с вашим этим младшим оперуполномоченым на Курском вокзале в среду с утреца.

Я там изволил почивать. Под лавкой. А их сиятельство изволило меня пнуть и нелицеприятно обругать самыми черными ругательствами. От такого хамского обращения я рассвирепел и тяпнул его за ногу. Прямо из-под лавки.

Да, за лодыжку. Кто ж знал, что он у вас такой не крепкий. А если он знал, что такой уж он на свет уродился, мог бы и до медпункта доскакать и ногу-то йодой помазать. Так нет ведь – драться полез. Ну, я, конечно, его еще пару раз куснул. А то, что у него от этого обширное заражение крови пошло и всякие прочие болячки, типа сифака, то тут моей вины, гражданин следователь, нет почти. Сами знаете, какой на вокзале воздух, не мне вам рассказывать. И потом там рядом эти сидели, с узкими глазами – мож это от них напрыгало. Как он там, кстати, поправляется? Хорошо все-таки, что ногу удалось спасти…