ЛУЖА

Винерий Решкич стоял у окна собственного кабинета и сонно смотрел на заснеженный, обледенелый двор, который своей парадной горловиной выходил к изгибу широкой улицы. По улице неслись легковушки да пробегали редкие прохожие. Погода не баловала. На смену оттепели вновь шли февральские морозы. Подтаявший накануне снег вперемешку с дорожной солью и осколками льда образовал на уличном изгибе огромную лужу. Вопреки десятиградусному морозу дорожная каша не желала застывать. Меж тем, вокруг царствовал гололед.
Решкич оглянулся на стену, где в золотистой раме былого портрета Ильича покоилась теперь икона Божьей Матери. Дева Мария, как некогда великий вождь, смотрела и ласково, и сурово. Встретившись с ней взглядом, Винерий заторопился вернуться в кресло, как тут посреди пустынного пейзажа возник пьяненький мужичок. Шел он бойкой и не совсем твердой поступью, держа на отлете матерчатую торбочку.
«Бутылка», - ухмыльнулся Решкич и будто сглазил мужичка.
Ноги вино-водочного ходока тотчас скользнули вперед, оставляя само его тело далеко позади, и мужичок, кратко взмахнув своей ношей, ляпнулся что есть силы навзничь. Из отлетевшей в сторону торбы выкатились три порожние бутылки.
- Ого, - подпрыгнул у окна Решкич, совсем позабыв о глазах в золоченой раме.
С десяток секунд мужичок не шевелился. То ли задремал, то ли пытался сообразить, что с ним произошло. Но, наконец, приподнял голову, слабо пошевелил руками и попытался встать. Куда там. Притяжение земли было сильнее, и его жалкие попытки ничем не увенчались. Тогда мужичок перевернулся на живот. Это позволило ему несколько сориентироваться на местности. А вид разбросанных бутылок придал силы. Он подтянул колени под живот и стал похож на молящегося бедуина. Осталось поднять голову. И мужичок, преодолевая невероятное сопротивление, оторвался от земли и сел, отдуваясь от чрезмерных усилий. Но победные фанфары звучали недолго, и вскоре предательское притяжение свело на нет его усилия. Качнувшись раз, качнувшись два, мужичок вновь завалился на спину, высоко задрав ноги...
Жадно наблюдавший за всем этим Решкич, начал мало помалу улыбаться. Сон с него, как ветром сдуло.
- Во, дает, - оглянулся он на икону.
Мужичок меж тем отчаянно забарахтался и вновь прижался грудью к промерзшей земной тверди.  Выдержав паузу, и видимо хорошенько обмозговав ситуацию, он снова подтянул колени, но далее подъем своего тела повел другим методом. Упершись по-старому головой и руками в снежный наст, ходок стремительно выпрямил ноги и стал похож на геодезический теодолит, увенчанный вместо зрительной трубы тощей задницей.
Венерий захихикал. Редкие прохожие обминали странную фигуру и тоже улыбались. Помощи мужичку ждать было неоткуда и он, постояв, таким образом, некоторое время и сознав, что из этого положения встать ему вообще не суждено, медленно завалился набок. Очередной раз приняв исходное положение, он на манер пехотного пластуна двинул к ближайшему дереву. Добравшись, мужичок использовал первый вариант подъема, то есть сел и обхватил ствол двумя руками. По-медвежьи он стал сантиметр за сантиметром карабкаться вверх, отрывая свое тело от земли. Когда  ходок оттолкнул дерево и пошел, Винерий понял, что спектакль окончен и уж хотел вернуться в кресло. Но мужичка вдруг задергало в разные стороны, будто в припадке и он не удержавшись, стремительно полетел наземь. Лежа на боку наподобие большой механической игрушки, он продолжал энергично молотить воздух конечностями. Но и эти действия, естественно, не дали никакого результата. По всему было видно, что упавший разозлился не на шутку и решил встать во что бы то ни стало. Он приподнимался и падал, падал и приподнимался и так до бесконечности. При этом, как заметил Решкич, он в своем барахтанье незаметно, но верно приближался к огромной солевой луже.
«От судьбы не уйдешь», - мелькнуло у Винерия. И вновь мужичок, словно мысли его прочел, и кувыркнувшись, упал на край уличного залива, спиной на его береговой вал из смеси влажного снега и осколков льда, обмакнув левую кисть в самую кашу. Он обтер мокрой ладонью разгоряченное лицо, и, похоже, смирившись с положением риз, двинулся к бутылкам ползком. Уложив посуду в торбочку, падающий субъект неожиданно встал на колени и, как догадался, Решкич, стал просить прохожих о помощи. Идущие в чистеньких шубках и дубленках дамочки шарахались, а мужчины отворачивали лица. Наконец, остановились два подростка. Они с трудом подняли мужичка и, зафиксировав его в вертикальном положении, пошли своей дорогой. Мужичок постоял, посмотрел им вслед, сделал шаг и…
- Не судьба, - заключил Винерий и мужичок стремительным волчком помимо своей воли полетел в лужу.
Решкич плюнул, перекрестился на икону и сел в кресло.
- Рита, - сказал он секретарше по селекторной связи. – Узнай номер вытрезвителя, что в двух кварталах от нас.
- Хорошо, Винерий Симович, - проворковала в ответ Рита. – Вас Второй из мэрии искал, просил срочно соединить.
- Давай, - встрепенулся Решкич, - я уже на месте...

В тот день к Пистолю Горлику заглянул дружок с бутылочкой дешевого винца. Без закуски от полтора стакана крепленного сразу же и проняло. Закурили, посидели, вспомнили о своей пропащей жизни и поняли, что надо бы еще добавить. Выудив из-под кровати две порожние бутылки, Пистоль добавил третью из-под последнего угощения и поспешил на выход.
- Я быстро, - заверил он. – Тут через дворик и сразу магазин.
На крыльце его ждал сюрприз – гололед вместо вчерашней оттепели. Ноги в старых туфлях с зализанными подошвами дьявольски скользили да и с головой что-то вдруг оказалось совсем не так. Видно вино и вправду было совсем дрянь и закусить не мешало. До выхода из двора он кое-как добрался, а там произошло то, чего Горлик больше всего боялся. Боялся не за себя, как всякий пьяница со стажем, а за свою бесценную ношу. И потому падая, он думал не о себе, а о них родимых, таких беззащитных и хрупких. Потому и упал жутко. В затылке что-то хрястнуло и черным туманом заволокло очи. А когда хмарь рассеялась, обуяла Пистоля какая-то безотчетная тревога. Он попытался встать, но руки-ноги стали чужие. Не слушали, и как-то неверно исполняли команды. Все было так, словно связь с ними прерывалась, словно какой-то важный механизм сломался внутри черепа. Все у него выходило на выворот,  и он падал, падал, падал... с каждым новым падением все хуже и хуже понимая, что делает. А потом были брызги шампанского и жгучая купель объяла Горлика. Он рванулся в отчаянии, пытаясь выкарабкаться из ледяной каши, но напрасно...
Вечерело.
…Совсем уж замерзая, Пистоль вдруг увидел яркую солнечную и радостную картинку далекого деревенского детства. И внезапно вспомнил, что никакой он не Пистоль и, что дед его Михайло Архипович нарек его Пименом. Это уж потом беспутная его мамка сбежала за легкой жизнью в город и перекроила ему имя. Мол, пистоль это деньги иноземные, знать сынок богатым будет. А вышел, вот, маузер с холостым зарядом. И фамилия Горлик не его, а отчима-пропойцы. У него другая была, как у деда, такая простая суровая, как гранит. Как же ее, как… и тут он уснул, и безотчетная тревога ушла с его лица.

- У нас во дворе труп нашли, - ошарашила следующим утром Винерия Решкича секретарша Рита.
- Как? – похолодел тот сердцем.
- Встал пьяный дурак на колени и прямо во дворе замерз, - пояснила Рита.
Решкич скользнул взглядом по золоченой раме и отвел глаза. Душно. Перегрелся кабинет за ночь. «Надо бы форточку открыть», - решил он.