По кромке осени

 
________________________________________
"Я опять опускаю письмо…" - напеваю, перефразируя Вертинского. Письмо в моих руках покрывается мелкими точками снежной крупы и почтовый ящик, лязгнув беззубым ртом, проглатывает его, прихватив с ним вместе кусочек тепла моих рук. В Москве сегодня первый день идёт снег, который всем своим видом обещает лечь по-зимнему. А меня посетили воспоминания и, появилось такое чувство, что я взяла один день взаймы у старости. Письмо улетело в Кемеровскую область, а я – в Петродворец на пару лет назад…
Финский залив облизывает сизым языком прибрежные камни, ветер пахнет солью, влажным песком и недавней обидой. "Смотри, какая Осень", - шепчу я на ухо своему попутчику, По аллее в обществе подружек к нам приближалась девушка с огромным венком из разноцветных кленовых листьев на голове – "Попроси разрешение её сфотографировать. Она - сама Осень". Он с детской непосредственностью ни чуть не смущаясь, подошел к ней и, через несколько секунд, я уже слышала её лёгкий смех, а ещё через минуту она позировала в проёме арки на фоне залива. "Обаятельный, чёрт!"- подумала я – "Может женить его здесь. Будет к кому в Питер ездить. И пристроенный будет. И окультуренный"- размечталась, глупенькая. Подходит. А улыбка,- то какая детская!
- Ну,…Она осталась не в обиде? Как хоть зовут?
- Да я не спросил. – Смеётся. - "Господи, какие же у него длинные ресницы!"- В очередной раз поражаюсь я. « И глазищи … Теперь я понимаю выражение "Как угли".
- Тебе здесь нравиться?
- Ничего.
Но по тому, как он быстро опустил глаза, я понимаю, что нравиться очень. Нравиться сильно, так, что это лучше спрятать под равнодушием, чем стать, сколько-нибудь досягаемым. Все равно для кого. А я не обижаюсь. Ладно, хоть спать научился. Ведь совсем недавно, он проводил ночи в странном состоянии между сном и реальностью, умудряясь знать всё, что происходит в окружающем его пространстве и при этом "отдыхать". Сложно отвыкать от привычек выработанных годами. И каким образом выработанных! Всё-таки как попутчик он замечательный. С ним так легко молчать, особенно, когда погано на душе. С ним вообще говорить не обязательно. Зачем? И так всё понятно.
Сутки назад, когда мы только вошли в номер гостиницы, я тоном училки младших классов объявляла свои условия проживания. Номер мы сняли одноместный, но с душем. Нам и раньше приходилось спать в одной кровати из-за недостатка спальных мест. Отсутствие интимных отношений было оговорено в самом начале нашего общения. Это не мешало пополнять острую нехватку человеческого тепла – мы просто засыпали, обнявшись, согреваясь друг другом. Я сообщила ему, что просыпаться буду на час раньше его и делать свои обязательные практики, а он в это время должен спать. В душ я всегда иду первой. Да, и ещё я страдаю лёгкой формой клептомании – "тырю" чайные ложки из кафешек в которых мне особенно понравилось. И я не без чувства некоторой гордости бросила на стол ложечку из заведения, в котором мы только что обедали. Выслушав всё это почти без эмоций он, продолжая молчать, положил рядом с ложечкой столовый нож из того же заведения. Мы рассмеялись, а я с тех пор перестала что-либо объяснять.

Зима для меня наступила в этом году внезапно. Удивленно смотрю на ложащийся снег. Странно ощущать холод – о существовании перчаток и шарфа я тоже забыла. Подставляю лицо ветру. Делаю глубокий вдох и метель проходит сквозь меня. Перестаю отделяться от этого неожиданно-нового мне мира. Растворяюсь. Становлюсь самой Метелью, самим Ветром, самой Зимой. Ну вот, кажется, перестаю мёрзнуть. Зима ведь не мерзнет. А мой сегодняшний день, растянутый на несколько лет назад расстилает передо мной ледяную дорожку. Я стараюсь стать более концентрированной и менее неуклюжей. Получается не очень хорошо. Начинаю злиться. Откуда только он взялся этот лед. Откуда только он взялся. Откуда, Толька…
От моей подруги Аленки. Лет десять назад она работала лаборанткой в школе на своей исторической родине. А он был четырнадцатилетним школьником. Школьник, как школьник. Везде таскался со своим младшим братишкой. Родители недавно развелись и пока они пытались разобраться в отношениях, он пытался разобраться вообще. А дело было в маленьком шахтёрском городке. Точнее от шахтёрства в нём остался ветер, дующий со всех сторон света из степей приносящей с собой угольную пыль и безысходность, замешенную на бессилии оставшихся без работы людей. Нянькой мальчик был замечательной!
- Ты хочешь прокатиться в карете.- Утвердительно произнёс он.
Я действительно хотела прокатиться в карете. Мы только что вышли из Исакия. На площади стояло искушение из детской сказки – карета. Взаправдашняя. Денег у меня было мало. Денег у него я брать не хотела – оберегала свою независимость. Но карета…
- Не хочу!- мужественно сказала я, но мой попутчик уже торговался с девчонками–возничими, нещадно сбивая цену и осыпая девушек неотразимыми улыбками, комплиментами вперемешку с шутками так, как только это умеют делать выходцы из донецкой области.
Разве можно обмануть человека, слушающего не ушами и видящего не глазами. Жаль, что он сам этого не знает.
"Господи, как же они ездили! "– думала я, трясясь на сиденье и чувствуя каждый булыжник под колёсами своей "мечты". Мой попутчик продолжал болтать с девушками. Я могла помолчать, помечтать. Почти счастье.
Как нам повезло с поездкой! Начало октября, а тепло – гуляем в свитерах. Вокруг - жёлтые листья, пахнущие ладаном. Петербург для меня это всё-таки Осень, Пушкин, создание кудесника Монферрана. А теперь ещё и эта поездка. Не сравнимо? Но лучшей у меня не было, а ведь каждая поездка в Питер всегда была праздником. Моя недавняя потеря кажется, отсюда просто небольшой пустотой в животе.
Как искренне его радость! Когда? Когда он перестал воспринимать себя для этого мира, в котором его угораздило родиться? Когда четырнадцатилетним мальчишкой, гуляя с братом, опоздал на несколько часов домой и увидел свою мать, зарезанную тем человеком, с которым она жила? Он плакал? Или сразу стал таким – с говорящим откуда-то изнутри глазами.
А снег всё метёт и метёт. «А я – руки настежь. Застыла. Столбняк. Что б выдул мне душу российский сквозняк" - как тиканье часов звучат в голове строчки. А листья в Летнем саду всё падали и падали…Разные. Жёлтые, красные, синие. Разве осенние листья бывают синими? Это абсурд! А разве не абсурд всё, что происходит в этом мире? Так, что пусть парящие осенью листья будут и синими тоже. А сквозь листву струилось солнце. «Я немного утомилось за лето, но, отдохнув после зимы, обязательно вернусь и согрею всё. Весной" - оно так шептало тогда. Правда. Я сама слышала.
- Встань под статуей Ноченьки. Так. Посмотри на неё. – Он позирует, а я читаю ему стихи Ахматовой.
Фотография, которая получилась, оказалась пронизанной солнечными лучами насквозь. Через Ноченьку, смотрящую сверху в низ - на него, смотрящего снизу вверх. Солнечный дождь.
Потом мы куражились, слушали духовой оркестр, игравший на одной из аллей, покупали всем сувениры. Аленке он выбирал подарок особенно тщательно. Она так и осталась для него вроде старшей сестры или мамки, но скорее – первой любовью, которой не суждено быть реализованной. И от этого ещё дороже, нежней. Тогда, десять лет назад она просто не гнала от себя, а он грелся от её неиссякаемого оптимизма. Она была рядом, когда ему было трудно и, когда стало ещё труднее. По-взрослому.
В одном маленьком магазинчике сувениров мы купили по кассете. Он – Щелкунчика, а я – Вертинского.

Вот, в общем-то, и все. Дальше – ускоренная пленка. Возвращение в Москву, работа, быт. Вот только через недельку был день моего рождения. Он приехал с утра. Помог принести продукты для праздника. Потом мы зашли с ним сделали флюорографию. Ну, а потом время сжалось в один сплошной комок. Результат флюорографии – пораженные туберкулёзом лёгкие почти на две трети. Блестящие глаза. Уже даже не угли, а лазеры какие-то. С начала от отчаяния и болезни, а потом от наркоты.
И я - иду по Таганке, поднимаю зачем-то лицо и начинаю молиться. Истово. Исступленно. Дай – просила – дай просто время. Всё равно ты заберёшь его когда-нибудь. Он же когда-нибудь всё равно будет твоим. Но пусть это будет не сейчас. Дай ему время понять то, что должен, то зачем пришел в этот мир. Просто дай ему время…
С тех пор я видела его раза три, не больше. Уже весной, вдвоём с приятелем они ограбили квартиру. Потом, когда их брали, у него несколько раз была возможность " отмазаться", " свинтить". Не воспользовался. Почему? Зачем ему надо было возвращаться туда? Там он чувствовал себя лучше? Там понятней? Проще? Привычней?
А потом – радостное известие – там лечат больных туберкулёзом по самым новейшим методикам. И всё как-то, казалось, стало налаживаться. Вдруг откуда-то появилась девочка, назвалась невестой. Этой осенью собирались пожениться. Последнее письмо пришло несколько месяцев назад. Свадьбы не будет – ВИЧ инфекция. Любовь у них была платоническая. Писем больше не приходило.
Я опять опускаю письмо…

24 ноября 2001г.


  Тольке.

Ты согрейся, мой маленький призрак.
Посиди у стола на краю
Хоть при жизни мы не были близки
Ты послушай – я песню спою.

Я спою тебе тихо, без дрожи,
Без надрыва, а так – шепотком.
И хоть был ты мне только прохожий,
Приглашала тебя я в свой дом.

Ты зашел и, немного сутулясь,
Как сейчас сел - у края стола.
Чуть заметно глаза стали ужи
И улыбка на губы легла.

А потом за весенней порошей
Затерялся твой след вдалеке.
В моей жизни, ты только прохожий,
И пришел ты уже налегке.

Из ночного тумана, из дали –
Силуэт и наклон головы.
Мы немного тебя не дождались,
Ты вдруг тихо сказал: «Вне игры».

Я тебя не жалею, не плачу.
Лишь обида свернулась комком,
Где-то в горле. «До встречи!», - «Удачи!».
«И ещё…заходи в этот дом…»
                8фв05