Марфия

или
                о том как рядовой Сестров потерял мундир,
                а также о вреде итальянского джина

               Рядовой Григорий Сестров был взят в плен. Он сидел на кушетке понурив голову и сердце его тревожно билось. Еще пять минут назад нажимая кнопку звонка, он представлял как вытянется перед комбатом и лихо отдаст честь, чеканя каждое слово: “Товарищ подполковник, рядовой Сестров по вашему приказанию прибыл!” Но подполковника Рюмина дома не оказалось. Дверь открыла его жена — Марья Фимовна.
                — Солда-а-атик, — умильным колокольчиком залилась она и, схватив Григория за рукав, втянула в квартиру.
И вот он сидел на кушетке и понурив голову пытался читать всунутый ему томик Фета. Пробегая бессмысленным взглядом по сладострастным строчкам любвеобильного поэта, Григорий чувствовал, что вот-вот начнется нечто страшное. Душа его трепетала. Периферическим зрением он то и дело замечал как Марья Фимовна с грациозностью зрелой гипопотамши осторожно маневрирует около кушетки. О, нет, Рюмина не походила на толстую и обрюзгшую старуху. Отнюдь, это была молодая и здоровая, ядреная баба. Не женщина, а целое явление. И Сестров — городской переросточек — со своими узкими плечиками и впалой грудью был противу нее ничто.
                Развевался розовый халатик, обнажая тугие колени, покачивались плоские высокие книжные шкафы, тонко и нежно дребезжал хрусталь в шкафной стенке и тихо гудели бетонные перекрытия под ее поступью. Вот она остановилась напротив и медленно приблизилась. Ужас охватил Григория. Усилием воли он заставил себя поднять голову и встретил затуманенный нежностью взгляд матерого хищника. Рядовой Сестров сжался в комок, напрочь забыв, что он человек и что это звучит гордо. Перевоплощение было настолько сильным, что он мгновенно ощутил себя маленьким и слабым кроликом. В едином порыве Григорий сорвался с кушетки и заскакал к выходу. Но умелыми действиями противника был отрезан от двери и загнан в угол под выключатель.
                — Ну, иди ко мне, — прошептала Марья Фимовна и решительно надвинулась пышной грудью.
                Глаза солдата округлились, челюсть приотвисла, а голова запрокинулась на обои в цветочек. Вот он конец и похоже пришло время сдаваться. Но, ох, провидение! Затылок Григория ткнулся о выключатель, щелкнуло и свет погас. Воспользовавшись сменой обстановки рядовой Сестров бесшумной тенью скользнул вдоль стены. Все это уместилось в секунду, две, от силы три и понятно всю тяжесть рюминских грудей принял на себя ни в чем не повинный уголок в цветочек.
                Временная тактическая удача не избавила пехоту от поражения. Увы, бедный кролик не ушел дальше прихожей. Словно вор с поличным, был он взят у входной двери, замки которой отказали в радушии столь мелкому чину.
                — Аг-га, — пропела игриво Рюмина и пальцы ее тотчас впились в китель.
                Прижавшись спиной к двери, Григорий робко предложил: ”Я это... как его... я пойду.”
                Игнорируя предложение, Марья Фимовна бросилась врукопашную. После короткой ожесточенной схватки рядовой Сестров потерял мундир, сапоги с влажными портянками, штаны, клок волос и, наконец, исподнее белье. Голый, посиневший от холода и страха, он был водворен в рюминскую опочивальню и брошен в огромную ледяную постель.
                — Ах, — задохнулась от счастья Рюмина и закатив глаза, на манер Пизанской башни стала медленно оседать на поверженного воина.
Григорий чудом вывернулся из-под падающей женщины и, подхваченный неведомо откуда взявшейся силой, стремительно унесся обратно в прихожую. Марья Фимовна плюхнулась об опустевшую постель и задумалась. Пока она в недоумении соображала как это получилось, что под ней никого — вот только был и, на тебе, пусто, Григорий натянув на ходу кальсоны, успел разобраться во всех сложностях запирающих устройств. Оставалось одно — сбросить цепочку.
                — Стой! — злорадно объявила Рюмина и обхватила его сзади, пытаясь оторвать от дверной ручки.
Дверь открылась, но не более как на длину злополучной цепочки.
                — Помогите! — завыл, было, Сестров в образовавшуюся щель. — Мне в часть пора! — И тут же был отброшен вглубь квартиры, смят, оголен и вновь повержен на кровать.
                Ощутив на своей груди давление в несколько атмосфер, Григорий залепетал что-то об уставе, о присяге данной отечеству, о своих сыновних чувствах к комбату Рюмину и о завете Божьем. Но Марья Фимовна на все эти сантименты не обратила никакого внимания. Она ухватилась за голову Григория и вывернув ее набок, будто кукольную, поцеловала взасос. Видение смерти в саване с косою наперевес встало перед солдатом. Объем его хлипких легких не шел ни в какое сравнение с гренадерским бюстом комбатовой жены. К тому же у рядового Сестрова внезапно появился невротический насморк. Через мгновение он понял, что задыхается и, что если страстная Марья Фимовна сию минуту не оторвется от него, то, как пить дать, подполковнику Рюмину придется потратится на цинковый гроб. Сия минута прошла, время заспешило дальше и Григорий дернувшись всем телом, и нелепо взмахнув рукой, обмяк.
                — Слабенький какой, — печально констатировала женщина и бросилась за подручными средствами для оказания первой помощи.
                Очнувшись, он увидел перед собой тонкостенный стаканчик с янтарной жидкостью, широкую с острыми коготками длань Марьи Фимовны и саму Марью Фимовну. Виновато улыбаясь, она макала в жидкость комочек ваты и смачивала ему виски. В спальне витал стойкий аромат чего-то благородного, отдаленно напоминающий незыблемый запах тройного одеколона. Григорий припомнил новогоднюю ночь и как в лютый мороз причастился этим самым тройным, и как после выворачивало наизнанку. От воспоминания его едва не хватила кондрашка. Ноги начисто окоченели, сердце затрепетало и засбоило на все четыре клапана.
                — Ты может сердешный какой? — подозрительно поинтересовалась Рюмина.
                — Пол мужской, приводов нет, национальность имеется, — взвизгнул Сестров, совершенно не соображая что несет.
                — Шутник, — просияла Марья Фимовна и пошла в последнюю атаку...
                — Ой, не надо, — жалобно заскулил Григорий, но получив легонько под дых, громко икнул и умолк.
                Минуты две висела странная тишина...
                — Ну? — оторвалась от своей жертвы Рюмина.
                — Водочки бы, — чуть слышно простонал солдат.
                — Чего? — посуровела она, но немного поразмыслив, поднесла хрустальный стаканчик с янтарной жидкостью. — На-ка вот джина итальянского.
                Приподнявшись на локте и зажмурившись, рядовой Сестров разом опрокинул стаканчик пахучей жидкости. В мозгу ударил звонкий молоточек, а по телу разлилась гибельная истома. Откинувшись на подушки и уже успокоено и внимательно оглядев комбатову жену, он с удивлением обнаружил, что она совсем недурна собой и, что не на много старше. “Эх-ма! — подумал Григорий. — Пропадать так с музыкой, хоть водки забугрянской натяпаюсь”.
                — А разрешите еще? — спросил он нимало не смущаясь.
               Янтарная жидкость творила чудеса. Сестров почуял такую уверенность, что ого-го! и совсем уж по-хозяйски огладил Рюмину по спине, несколько задержавшись на ее крутом волнительно-выпуклом бедре...
                …Через четверть часа Григорий отдышался и принял еще один стаканчик. Марья Фимовна чокнулась с ним за компанию и попыталась произвести разведку боем.
                — Стоять! — заорал Григорий, который был для этого достаточно пьян и пресыщен женскими прелестями. — Направо! Ша-ом марш!
                Рюмина охнула и напрочь зазомбированная грозной командой, приняла ее к исполнению. Она развернулась на четвереньках и, словно боевая кобыла,  двинула по широченной постели на выход, пока не добралась до ее края и не гробанулась о паркет. Раздался звук, напоминающий звук падения куска сырого теста на свежевымытую мостовую, затем дикое ржание постепенно определившееся в безудержный хохот и, наконец, перешедшее в тихий и безумный смех.
                — Вы чего это? — вмиг протрезвел Сестров, решив, что могучая прелесть слабой половины рюминского дома свихнулась.
                — Ой, не могу! — дрыгала та голыми ляжками и колотила пятками по постели. — Похож-то как! Ой, похож!
                — Разрешите “скорую” вызвать? — свесился с кровати Григорий, ожидая увидеть искаженную физиономию с бессмысленными глазами.
                Но Марья Фимовна и не думала сходить с ума. Отхохотав свое, она забралась под одеяло и пояснила ласковым шепотом: — Голосок у тебя, милый, что у моего Потапа Ефремовича — близнецы.
                — Хмы, — расплылся в самодовольной улыбке Григорий. — А я все думаю, почему это как я утром “рота подъем” крикну, дежурный офицер на плац выскакивает.
                Рюмина улеглась на спину и притянула голову Сестрова к своей необъятной груди.
                — Меня только разозли, — продолжал бормотать расхрабрившийся Григорий, — я тут все вдоль и поперек разбомблю.
                — Погоди, не надо бомбить, — увещевала она томным сопрано. — Лучше скомандуй еще чего-нибудь.
                Не реализовавшийся в бомбометании, Григорий не заставил себя долго упрашивать.
                — Батальон! Равняйсь! Смирной! Слушай мою команду: Боевая тревога! Занять исходные позиции согласно расчета! — выкрикнул он первое, что пришло на ум.
                Марья Фимовна, не сведущая в военном искусстве, поняла его приказ буквально...
               
                …Когда измученный рядовой Сестров принял очередной стаканчик, пронзительно задребезжал телефон. Рюмина подошла к аппарату: — Але?
                В трубке запищал чей-то торопливый голосок. Марья Фимовна округлила глаза и посмотрела на Григория.
                — Товарищ подполковник, Потап Ефремович, — вдруг проворковала она, — вас лейтенант Бобров к телефону. — И добавила уже в микрофон: — Одну минуточку, сейчас идет.
                Сестров сразу не сообразил в чем дело, а когда сообразил, то пулей вылетел из кровати и яростно закрутил головой: — Нет, нет, нет...
                — Дурак, — прошелестела Марья Фимовна и солдат вновь получил под дых.
                Он рухнул на колени и чтобы не упасть еще ниже обхватил марьфимовские ноги. Сцена была достойна кисти Рембрандта. Этакое идиллическое «Возвращение блудного сына». Комбатова жена нервно дернула коленкой и воин ответил покорным согласием.
                — Алло, — просипел он в трубку и голос его искаженный телефонной сетью произвел нужное впечатление.
                — Товарищ подполковник, — защебетал Бобров, — во время вечерней поверки...
                — Короче! — грубо перебил Григорий понемногу входя в роль.
                — Пропал рядовой Сестров...
— Та-ак, — загудел рюминским басом рядовой Сестров. — Лейтенант! --- рявкнул он голосом совсем суровым. — Вы дежурный офицер или лопушок при сортире?!
                — Так точно, дежурный по части!
                — Так какого хрена, товарищ офицер, ты один не знаешь приказов начальства! — это Григорий крикнул так громко, что даже Марья Фимовна в испуге отшатнулась.
                — Ну, вот что, лейтенант, — смягчил тон лжеподполковник, — рядовой Сестров у меня дома. По хозяйству помогает. Понимаешь? И еще, — добавил он совершено отечески, — без записей...
                — Не понял, товарищ подполковник, — бодрый голосок Боброва был сама жертвенность, готовая на любой подвиг за ради спокойствия командира.
                — Между нами, — пояснил Григорий, — чтоб ни одна свинья... Понимаешь? — и не дожидаясь ответа, положил трубку.
                Едва это произошло, Рюмина налетела тяжелым танком и вмиг оттеснила солдата на голое простынное поле, где ни окопчика, ни щели. В ней было столь неистребимой силы, столь могучей нежности и ласки, что Григорий пришел в себя только много времени спустя, когда Марья Фимовна забылась счастливым и безмятежным сном.
                Рядовой Сестров хотел подняться и не смог. После неравных, непрерывных, продолжительных боев пехота была изрядно потрепана, оглушена и морально раздавлена. Ползком, в несколько приемов, с большими перерывами на отдых Григорий таки добрался до телефона.
                — Бобров, — прохрипел он, услыхав сонный, но по-прежнему бодрый голосок, — давай, высылай наряд с носилками. Пусть доставят Сестрова в медчасть. И вот, что, — перевел дух воин, — ты его не дергай — нормальный парень.
                Не прошло и получаса, как рядового Сестрова  внесли на территорию батальона. К носилкам подошел дежурный по части лейтенант Бобров. Склонившись над носилками и хорошенько рассмотрев лицо солдата с заострившимися скулами и черными кругами вокруг глаз, он удивленно присвистнул: — Что там, Гриша?
                — Простите, товарищ лейтенант, — кисло улыбнулся Сестров и почувствовав страшную слабость перешел на свистящий шепот, — это все Марь...Фи...а-овна...
                Лейтенант не расслышал толком последнее, нагнулся еще ниже и так же тихо и поспешно спросил: — Ты что несешь? Какая мафия?
                Но пехота истратила последние резервы и впала в беспамятство. Учуяв исходящий от Григория благородный аромат, напоминающий незыблемый запах, Бобров в растерянности отшатнулся.
                — Дожились, — пробормотал он, когда Сестрова унесли, — чтоб рядовой комбатовский одеколон хлестал и “нормальный парень”? Не понимаю. Точно мафия, — заключил он.
                К счастью, лейтенант не знал, что такое итальянский джин.