Кабан по-телегенски

Проснувшись, Лера услышал как кто-то громко и отчаянно икнул. Открыв глаза, он увидел потолок в трещинках, который вдруг вздрогнул и зашатался. Следом раздалось зверское “йок!” и Лера с ужасом осознал, что звук этот издал не кто иной как он сам.
— Йок-споди, — прохрипел Лера, и окончательно проснувшись, сел на постели.
Тотчас по темени ударило невидимой кувалдой, да так больно, что он схватился за голову, опасаясь как бы через слуховые отверстия не выбрызнули остатки воспаленного мозга. Судя по тому как гудело в голове, серого вещества оставалось на самом донышке. Перед глазами меж тем все плыло и покачивалось, время от времени в неведомо кем определенную секунду вздрагивая и надрывно озвучивая спазм в желудке.
— Вот это замочили кабана, так замочили, — простонал Лера, припоминая вчерашний день...
...В жаркий полдень из школы вернулся дядя Пантелеймон Юрьевич и мрачно объявил: — Все, денег нет. Надо кабана бить.
Учитель ботаники испытующе оглядел присутствующих. Жена Надя и сын Толик ответили молчаливым согласием. Только Лера заикнулся, было, что у него есть кое-какой финансовый запасец и, что он-де готов с радостью сбросить его в общий котел. Но Пантелеймон раздраженно отмахнулся: — Не лезь, племяш! Ты не в счет. Приехал в гости, ну, и гости.
В том и сошлись. На бетонную дорожку выставили все имеющееся в наличии холодное оружие, а также две паяльные лампы, взятые напрокат у соседа Петровича. Кабана постановили бить тут же на дорожке.
— Надежда, — командовал Пантелеймон, — грей воду. Я за веревкой. А вы родственнички, — кивнул он Толику с Лерой, — выгоняйте кабана.
Там где заканчивалась бетонная дорожка, начинался хоздвор и непролазная унавоженная грязь. Заняв исходную позицию, братья взялись за рекогносцировку предстоящего сражения. Обстановка была лучше не придумаешь. Позади, калитка ведущая в сад и огород. Слева, курятник с кудахтающей внутри наседкой. Справа, вдоль забора, остатки прошлогодней соломы. Прямо хлев, где и находился предназначаемый на выгон и убой.
— Значит так, — объяснял Толик, вооружившись палкой, — я его гоню, а ты прикрывай курятник.
— А может закрыть?
— Нельзя, курка вчера на гнездо села.
В хлеву, как в склепе, было сыро и сумрачно. Кабан встретил их нежным хрюканьем и пристальным взглядом хитрющих глазок.
— Здоровый мужик, — то ли восхитился, то ли испугался Лера, отступая на задний план.
— Да он вовсе и не мужик, — весело отозвался Толик, открывая дверку загончика. — Ему ветеринарша еще в прошлом году обработала... Иди, давай! — угрожающе махнул он на несостоявшегося мужика.
“Двери настежь, за ними заманчиво-золотистая теплынь. К добру ли?” — видимо гадал кабан и не двигался с места.
— Иди, гад! Иди! — пихал Толик грязным кедом не менее грязный кабаний зад.
Но тот, почуяв неладное, привалился к стене, нагнул упрямо голову и не поддавался.
— Так, — растерялся Толик, — чего делать-то?
— А шут его знает, — отозвался Лера, которому вся эта затея не понравилась с самого начала, а теперь, после знакомства с пышущим здоровьем зверем и вовсе — мужик он там или не мужик.
Достав сигарету, Лера чиркнул зажигалкой и нервно закурил.
— А ну-ка, дай, — просиял Толик.
Словив брошенную зажигалку, он присел у кабаньего хвоста. Кабан слегка подвернул голову и, скосив глазки, настороженно наблюдал. Сообразив, что его ждет и, что коптить его явно рановато, животное вдруг молча и мощно бросилось на выход. Лера не успел ахнуть, как был сбит с ног. Где стоял, там и рухнул в мерзкую грязь навзничь, молодецки раскинув руки, с изумлением в лице и дымящейся сигаретой в зубах.
Пока Толик поднимал родственника, ругающего на чем свет стоит кастратову матку и обещающего сделать из ее сына полновесную отбивную, кабан, опьяненный ярким солнцем и свежим воздухом, замер посреди дворика.
— Ах, ты дрянь! — увидев его, зарычал Лера, полный ненависти. — Я тебе сейчас дам! — и стал оглядываться в поисках орудия возмездия.
На помощь подоспел двоюродный брат и, недолго думая, перетянул недисциплинированное животное палкой. Толик, похоже, рассчитывал на то, что кабан развернется и выбежит на бетонную дорожку. Увы, случилось обратное. Непонятно, из каких соображений, боров весело хрюкнул и, не разбирая дороги, ринулся вперед. Впереди был курятник и он влетел в него, словно пушечное ядро. Раздался треск ломающихся насестов, грохот падающих гнезд, хлопанье крыльев и безумное кудахтанье. Затем враз все смолкло и наступила тревожная тишина. Озадаченные братья переглянулись и, хлюпая навозной жижей, подошли ближе. Из кабаньего убежища доносилось тихое чавканье, прерываемое печальными вздохами.
— От сволочь, — простонал в отчаянии Толик. — Это он, гад, курку сожрал. Ну, сволочь!
И Толик, пригнув голову, рванул в курятник. Тотчас послышался глухой удар, сухой треск дерева, изумленное “ох”, сочный шлепок и краткая констатация по поводу кем-то изнасилованной жизни. И снова тишина. Не успел старший брат испугаться, как меньший разразился безудержным сквернословием. Из бурного монолога можно было заключить, что Толик плотно засел посадочным местом в толстом слое вонючего помета. Речь из курятника завершилась стремительным вылетом наседки, ошарашенной всем увиденным и услышанным.
На крики и кудахтанье прибежали дядя Пантелеймон с веревкой и тетя Надежда с тазиком.
— Остолопы, — только  и сказал Пантелеймон, увидев перепачканного племянника, а потом и сына, с трудом вынесшего из курятника шишку на лбу и сенсационную весть: куркиным яйцам полный капут.
Сделав на конце веревки петлю, дядя, проклиная бестолковых помощников, полез за кабаном самолично. Вскоре под возмущенный визг петля была наброшена на заднюю ногу яйцепожирателя. Втроем они попытались вытащить его на свет божий, но, увы, напрасно. Зверь то ли действительно был столь могуч, то ли успел запутать веревку меж поломанных насестов, то ли попросту застрял — непонятно. Так или иначе, сдвинуть его с места оказалось невозможно.
Вымотавшись, молодежь, как более радикальная, стала высказывать всевозможные идеи. Предлагалось выкурить “скотину” дымом, заколоть на месте и даже поджечь курятник ввиду того, что последний в отличие от первого дышит на ладан и давно пора строить новый. Наблюдавшая за всем этим тетя, наконец, плюнула и вынесла из хлева корыто. В корыто налили пойло, а Толику приказали забраться на крышу курятника. Остальные стали засадой в хлеву.
Ждать пришлось недолго. Минут через пять из ветхого убежища высунулся чувственно подрагивающий кабаний пятачок. А потом и сам он весь бесшумно выплыл и застыл над корытом. Пока несостоявшийся мужик чавкал, Толик спустил с крыши палку и прикрыл дверь курятника. А после поступил против всякой инструкции и совсем глупо — прыгнул на кабана с победным криком, по-видимому, решив его оседлать. Да только звук достиг ушей едока несколько раньше, чем долетел сам Толик. Хряк сорвался с места, а неудавшийся ковбой приземлился на край корыта, из-за чего другой его край резко подскочил и ударил Толика по лбу.
— Вот заставь дурня Богу молиться, так он и лоб расшибет, — расстроился Пантелеймон.
Но увидев,  что кабан отбежал к забору и, ткнувшись в солому, застыл, сурово приказал: —  Зови Петровича. Сами не управимся.
Толик ушел, держась за травмированную голову, а дядя стал льстиво причмокивать и осторожно подступать к концу веревки. Когда оставалось всего ничего, явился Петрович. Он был  почему-то с ружьем и патронташем через плечо.
—  Во, —  тряхнул он оружием, —  бабахнем в глаз картечью и нет делов.
—  Давай, —  тотчас согласился хозяин, которому вся эта канитель порядком надоела.
 —  Счас, —  засуетился Петрович.
Зарядив двустволку, он тщательно прицелился и спустил оба курка. Раздался неожиданной силы грохот, сравнимый по своему воздействию на окружающих разве что со светопреставлением. Кабан взял невообразимо высокую ноту, что живо напомнило падение авиабомб из фашистских кинохроник, вздыбился и растаял, таковой была его скорость. Нечто размытое скользнуло в калитку и только душераздирающий звук указывал на то, что издающий его уже в огороде...

Полный текст смотрите на страницах ЛитРес
Печатный вариант книги можно найти в любой библиотеке Республики Беларусь или заказать по адресу vtornikrb@mail.ru