Остеосинтез

     Двадцать третьего февраля 1984 года Варнавин сидел неподвижно за присутственным столом уже четвертый час. В банке из-под майонеза перед Варнавиным стояла свежая красная единственная гвоздика. Женский коллектив учреждения сегодня поздравлял всех мужчин с праздником «День Советской Армии», не взирая на то, что многие из потенциальных защитников родины были закоренелыми пацифистами, и даже глубоко законспирированными «уклонистами». 
     Скоро надо было идти на «ланч» в столовую, где был установлен график для каждого из отделов с тем, чтобы хватало мест за столами. Вонь из столовой поднималась на верхние этажи уже второй час и будоражила у Варнавина противоречивые чувства. Сегодня был четверг, а обязательным четверговым меню, как в данном учреждении, так и во всём СССР, была рыба. В стране привычные породы рыб постепенно исчезали, появлялись всё новые её виды, вылавливаемые из всё больших глубин мирового океана. Часть рыб в копчёном виде была экспонирована на прилавке столовой для розничной продажи. Самой устрашающей, по мнению Варнавина, была рыба по имени «нототения», казалось эта рыбина каждый четверг привозилась из экспозиции зоологического музея. Отвращение было единственным чувством Варнавина, вынужденного рассматривать эту дрянь, стоя в очереди за порцией горячего корма с липким подносом в руках.
     В конце дня сегодня намечалась ещё одна неприятность - групповая экономическая учёба после окончания рабочего дня. План методического комитета был неумолим, даже рабочий праздник (то есть праздник, отмечаемый в рабочее время) не мог предотвратить чьего-то глубоко продуманного решения повышать уровень экономических знаний в период действия заклинания партии «Экономика должна быть экономной». Как назло, Варнавин должен был выступать основным докладчиком по теме «Особенности научно-технической кооперации в условиях развитого социализма». Составленные вчера вечером наспех тезисы представляли собой полную чушь, щедро пересыпанную цитатами из предсмертного отчётного доклада на Двадцать шестом съезде КПСС Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, Главнокомандующего Вооружёнными Силами СССР, Председателя Совета обороны СССР дорогого товарища Маршалла СССР Леонида Ильича Брежнева, усопшего полтора года назад. Расчёт строился на том, что слушатели, выпучив глаза, обычно погружались на семинаре в транс: вспоминались перепалки в семье, обиды на работе, слушатели помоложе грезили эротическими фантазиями, а некоторые постарше, не говоря уж об участниках Великой отечественной войны, в честь праздника должны были быть уже пьяненькими, выпив на рабочем месте на пустой желудок стакан или красного портвейна, либо водки.
     После окончания шестидесятиминутного действа, скорее напоминавшего отправление некого ритуального культа, все дружно вскакивали с мест и неслись бегом вниз в гардероб. Предстоящая «учёба» не только отрывала у людей ещё один час отдыха, но ещё нарушала ритм заготовки съестных припасов. По самым смелым предположением до ближайшего магазина «Продукты» можно было добраться за 15 минут, то есть где-то к половине восьмого вечера. Если кому-то надо было купить съестного к ужину или завтраку, то эта задача сильно затруднялась тем, что к этому времени магазины были практически опустошены, кассирши злобно кричали, что в двадцать ноль-ноль они перестанут пробивать чеки, а грозные тётки в грязных сатиновых халатах, надетых на подбитые ватой пальто, вонючими швабрами начинали преграждать путь пытавшимся войти в магазин уже без десяти восемь.
      Но пока ничто не предвещало беды, на улице было безветренно, солнечно и снежно. Варнавин решил согласовать с секретарём партбюро вопрос переноса экономической учёбы на следующий день. План учёбы верстался загодя, устанавливая время учёбы по четвёртым четвергам каждого месяца с 18-15 до 19-15 без особого вглядывания в календарные даты. Старые коммунисты могут начать ворчание по поводу безмозглости «молодых да ранних».
     И вдруг раздался городской телефонный звонок. Хотя Варнавину звонили часто, этот звонок вызвал почему-то тревогу своей неожиданностью после возникшего по непонятной причине получасового затишья. Варнавин поднял трубку и услышал незнакомый прерывающийся голос, по видимому, принадлежавший молодому мужчине. Слышимость была плохая, с посторонними шумами, видимо звонили из уличного телефонного автомата, что было само по себе сверхъестественно: Варнавину звонили люди либо из рабочих кабинетов, либо из дома. «Владимир Петрович, извините, - говорил человек, - я  Володя Прусаков из «Урожая», Вы меня знаете». «Да-да! – с напряжением в голосе ответил Варнавин, - помню!»  «Тут знаете, какое дело, – продолжал человек, - супруга Ваша поехала с нами лошадей размять в лес, да вот упала, но с ней всё в порядке!» «В каком смысле?» - спросил Варнавин. «Да в больнице она сейчас, в тридцать третьей, езжайте к ней!» – закончил неожиданно человек и положил трубку.
     Варнавин собрал портфель, зашёл к руководству и доложил, что его сегодня не будет и почему, и, взяв с трудом такси, за сорок минут добрался до больницы у пруда, где они со Светланой иногда прогуливались вдоль берега в тёплые сезоны, любуясь утками и лебедями. После препирательств с дежурной, блокировавшей вход в больницу, Варнавин вбежал на этаж «Травматология», нашёл нужную палату, не разбирая, как следует, ничего вокруг себя, и увидел бледное лицо Светланы. Она лежала неподвижно с поднятой с помощью вытяжки ногой, в палате было ещё около восьми пациенток. Светлана грустно смотрела на мужа, объяснив, что лошадь была не кована, что её лошадь испугалась галопом пронесшейся мимо прусаковой лошади, сделала «свечку», поскользнулась на задних (некованых!) копытах и упала на спину, придавив Светлану. Светлана успела вывернуться из-под наваливавшейся туши, но одна нога осталась под спиной лошади. Лука седла раздробила бедро. Перелом был закрытый, множественный, кручёный и многооскольчатый. Требовались сложная операция по восстановлению бедра и последующее длительное восстановление подвижности ноги. Несчастье произошло в парке Сокольники сплошь заваленном снегом, а на дорожках под снегом был гололёд. Пока Прусаков со товарищи доскакали до ближайшего телефона  автомата, пока ехала «Скорая помощь», пока санитары с носилками по пояс в снегу пробирались до пострадавшей, прошло не менее двух часов, что было достаточно для переохлаждения органов таза, ставшем впоследствии ещё одним  предметом длительного лечения.
     Варнавин, наконец, пришёл в себя, он оглянулся вокруг, почуял запах немытых тел и мочи, а также увидел мало интеллектуальные лица некоторых женщин, лежавших в палате. Некоторые пострадавшие от падений на улице плохо владели навыками устной речи, а темы их коротких высказываний касались их самых примитивных переживаний. Варнавин принял решение разом решить две проблемы: поместить жену в больницу с равномерным социальным составом, соответствовавшим культурному уровню Светланы, и, второе, найти врача, который сможет спасти ногу.
     Светлана сообщила, что ею занимался заведующий травматологическим отделением Юрий Семёнович Шпак, который, делая рентгеновский снимок, так нажал на её бедро, что, по-видимому, доломал последние целые косточки.
     Травматологическое отделение располагалось на одном этаже, в одной стороне было женское отделение, а в другой – мужское. Оба отделения соединялись широким коридором, вдоль стен которого были расставлены железные койки с лежавшими на них больными, в основном женского пола. Варнавин вышел из палаты и пошёл по этому коридору в поисках кабинета Шпака. Оказавшись в необычной обстановке скорби он прошёл мимо двери с надписью «Заведующий отделением» и дошёл до мужского отделения, ничем не отгороженного, и встал как вкопанный. Посередине коридора стоял абсолютно голый мужчина с лицом, характерным для лиц выполняющих малоквалифицированные работы. Мужчина ругался матом. Его штаны были спущены до полу, выполняя функции пут. Одна рука была помещена в гипсовую повязку и подвешена на шее бинтом. Его штаны были полны экскрементов, издававших очень сильный запах. Мужик стоял напротив открытой двери в мужскую палату, откуда он, по-видимому, вышел. Варнавин промычал что-то бессмысленное, а в палате ругались матом семь пациентов мужского пола, которые, судя по жалобе пострадавшего во сне от плохой кухни, кидали в обосравшегося тяжёлые предметы и вынудили последнего мелкими шажками спутанных ног выбраться в коридор.  Голый мужик, как оказалось, безуспешно пытался открыть дверь с надписью «Ванная», не обращая внимания на приклеенный пониже листок с надписью «Ремонт».
     Варнавин развернулся, увидел, наконец, кабинет заведующего, постучал, и, не дожидаясь отклика, толкнул дверь. За столом лицом к нему сидел небольшого роста толстенький человечек, который с улыбкой потирал почему-то руки. Варнавин представился. «Знаю, знаю! – отвечал Шпак, – уж извините, не кремъёвка, но ечим успешно, правда, много не хватает». В словах Шпака буквы «л» то же не хватало. Тут Варнавин с иронией подумал, что, пожалуй, Минздрав перестарался с выполнением экономического заклинания. Варнавин молча положил на стол сторублёвую купюру (надо сказать, одну треть своего месячного оклада до вычета подоходного налога, партийного и профсоюзного взносов). «Требуется поместить Светлану в палате получше!» – хмуро проговорил Варнавин. «Будет сдеано», – с улыбкой ответил Шпак. «Кто будет, и как будет делать операцию?» – спросил Варнавин. «Я!» - ответил Шпак, что, как оказалось, было сущей неправдой. «Что нужно для того, чтобы операция прошла успешно?» - спросил Варнавин. «Нужна особая нержавеющая провока, а также стержень из нержавеющей стаи. Обычно мы испозуем черные метаы. У меня есть знакомые на военном заводе, которые могут это сдеать на заказ дя Вас», – проворковал Шпак. Шпак пояснил, что операции подобного рода проводятся очень просто, если у вас есть навыки автослесаря: просто проволочкой надо связать осколки, мелкие выбросить, потом сверлом в бедренной кости со стороны ягодицы необходимо просверлить отверстие и забить туда стержень. Через год штырь надо не забыть вытащить и потом можно будет «пъясать и прыгать». «Сколько?» – спросил Варнавин. «Двести», – ответил Шпак. Варнавин положил на стол ещё две сторублёвые бумажки. Шпак уже по-дружески смотрел на Варнавина, слегка подталкивая его под талию к двери. «Не беспокойтесь ни о чём!» – говорил Шпак, провожая его до палаты Светланы. Варнавин приостановился, и попросил Шпака оглянутся назад в мужское отделение. «Займитесь этим мужиком, пожалуйста», – попросил Варнавин. «Ах, да!» - изобразив строгость на лице, Шпак отцепился от Варнавина, и стал громко звать единственную на всё отделение медсестру некую Валентину Ивановну.   
     Проходя назад по коридору в женское отделение вдоль расставленных коек, Варнавин увидел впереди поднятый локоть одной пациентки, которая шевелила пальцами, видимо желая привлечь внимание приближающегося Варнавина. Варнавин подошёл к больной и увидел живую мумию. Старушка ссохшимися губами шептала «Воды, воды». Варнавин вошёл в первую попавшуюся палату, схватил чей-то чайник, вошёл в туалет с буквой «Ж», из которого несло хлорной известью. Увидев почерневший от грязи умывальник, Варнавин наполнил чайник холодной хлорной водой, и подошёл к старушке. Старушка оживилась, но приподняться не смогла, она вытянула губы трубочкой и впилась в подставленный Варнавиным носик чайника. Высосав всё содержимое чайника, объёмом не менее двух литров воды, старушка, видимо, не только восполнила дефицит водного содержимого своего организма, но и запаслась жидкостью с учётом возможного безводья в предстоящие сутки. Вопрос с выведением шлаков, видимо, мало кого беспокоил, под кроватями капало и текло по коридору.
     Вернувшись в палату, Варнавин подбодрил жену, попросив  подождать пару часов на доставку больной всего необходимого: минеральной воды, фруктовых и овощных соков, фруктов, посуды, комплекта столовых приборов, салфеток, одеколона, крема для рук, зубной щётки, зубной пасты, полотенец, халата, белья, мыла, копчёной колбасы, сыра и печенья.
     Со следующего дня Варнавин стал приходить к жене каждый день, спрашивая о нуждах. В частности для того, чтобы няня или сестра подходила к больной, необходимо было оплачивать их «подходы» по три рубля в сутки. На следующий день произошли существенные изменения, Светлану перевели в четырёхместную палату, укомплектованную травмированными жёнами ответственных работников, которые могли говорить на подходящие для Светланы темы. Тариф «подходов» остался без изменений.
     Вернувшись вечером двадцать третьего февраля на квартиру, Варнавин подсел к телефону и стал вспоминать всех хорошо и мало знакомых людей, перенесших травму. К нему подошла чёрная кошка «Крыся» и белая собачка «Пуся». Они сели на пол и стали грустно смотреть на Варнавина. В дневное время эти животные были единственными обитателями огромной квартиры, поскольку детей у Варнавиных не было. Светлана кормила их утром и вечером, меняла поддон для кошки и выводила болонку пописать на улицу. Теперь забота о них полностью ложилась на Варнавина, он не знал, чем их кормить, и где лежит их еда. Двадцать третье был последний день пребывания Светланы на больничном листе по поводу обычного для Москвы простудного заболевания. Светлана позвонила в поликлинику и, узнав, что её лечащий врач  в этот день не принимает, решила на следующий день выходить на работу, впоследствии закрыв больничный лист. Погода была отличная, от простуды не осталось и следа. Светлана вышла на улицу, взяла лихача и быстро добралась до ДСО «Урожай», что в Сокольниках. Там её ждал любимый конь…
     «Олег, да Олег Беляков! Он сломал бедро в автомобильной катастрофе, будучи в Латвии», - вспомнил Варнавин и набрал его номер. Ответила жена Ольга, проявив великодушие, чётко объяснила, как выйти на знаменитого профессора в ЦИТО, используя подход со стороны его ассистента по имени Татьяна Дмитриевна.
     На следующее утро Варнавин находился на втором этаже знаменитого на весь Союз лечебного учреждения, здесь было чище и не воняло, как в тридцать третьей. Однако при внимательном рассмотрении стен, углов и плинтусов можно было разглядеть многолетние карстовые отложения грязи, принесённой тысячами ног посетителей и работников института. Войдя в ординаторскую, Варнавин спросил о местонахождении Татьяны Дмитриевны, и получил противоречивые предположения: или она на конференции или на совещании у руководителя кафедры или на операции, или что она где-то здесь, только вышла на пять минут. Варнавин сделал для себя открытие, что состояние трудовой дисциплины в лечебных учреждениях резко отличается в худшую сторону от прочих государственных учреждений.
     На третий час стояния в коридоре Варнавин увидел быстро приближающуюся к нему женскую фигуру, облачённую в  зелёный операционный халат, шапочку, бахилы и маску. Варнавин, теряя надежду, чуть-чуть преградил ей дорогу и спросил, не зовут ли её Татьяной Дмитриевной. «Нет», - ответила женщина, она остановилась, глаза её смеялись. «Меня зовут Татьяна Михайловна, а в чём дело?» - спросила Татьяна Михайловна. Варнавин, насколько это было можно, вкратце объяснил суть проблемы. «Да, помочь можно, нужен ОСТЕОСИНТЕЗ, – ответила Татьяна Михайловна, – везите её сюда, я помогу всё устроить».
     Татьяна Михайловна, безусловно, не была ассистентом искомого профессора, она вела самостоятельный участок на другой кафедре, будучи кандидатом медицинских наук, она готовилась к защите докторской диссертации. Она точными терминами объяснила Варнавину суть остеосинтеза, что в основном совпадало с вульгарными пояснениями Юрия Семёновича. Узнал Варнавин и о роли костной мозоли, которая постепенно будет накрывать сращиваемые фиксированные осколки кости, и что, действительно, мелкие осколки вычищаются хирургом, поскольку организм сам нарастит кость до первозданного вида, а мелкие осколки будут самостоятельно и болезненно выходить из мягких тканей, если их оставить.
     С хорошим настроением Варнавин поехал в тридцать третью. После переговоров с хирургом, который действительно будет делать операцию, а ею оказалась бодрая Елена Витальевна, Варнавин принял решение осуществить остеосинтез руками Елены Витальевны. В результате опроса почти всех прооперированных больных травматологического отделения тридцать третьей больницы Варнавину стало известно, что руки Елены Витальевны называют золотыми, и больные, кроме благодарности, других чувств к ней не испытывают. Кроме того, Елена Витальевна была на данный момент единственным хирургом-травматологом на всё отделение, что гарантировало невозможность подмены.
     Настал день операции. Варнавин стоял у входа в операционную и увидел выходящего из операционной Шпака в белом халате и белой шапочке набекрень. Из-под халата виднелись отшлёпанные московской грязью брюки и никогда не видавшие щётки ботинки. Это был нонсенс, у Варнавина от удивления поднялись брови. Шпак весело заметил, что всё идёт нормально, Елена Витальевна его не подведёт под его неусыпным контролем. «Да, вот ещё что, – сказал Шпак, – посе операции потребуются американские синые антибиотики дя предотвращения инфекции». Варнавин спросил Шпака, где их можно достать. Прося Варнавина не выдавать его, Шпак сказал, что в пятнадцатой палате мужского отделения лежит прооперированный Еленой Витальевной кэгэбэшник Сергей Константинович.  «Ему друзья из-за границы привези, может быть у него остаось что-нибудь. Нужно не менее четырёх ампу, одна штука стоит окоо 50 рубей», – пояснил Шпак.
      Варнавин двинулся к Сергею Константиновичу. Сергей Константинович оказался человеком порядочным, не дожидаясь ответа на свой провокационный вопрос о наводчике Шпаке, он сообщил, что у него действительно осталось четыре ампулы, и что он действительно платил «своим друзьям» по 50 рублей за ампулу (а в те далёкие времена это составляло по курсу Госбанка СССР около 50 долларов США) и, что наживаться на чужой беде он не собирается. Сергей Константинович подтвердил, что у него есть причины не проводить операцию в своей ведомственной поликлинике: «Вы знаете, в городских больницах есть классные врачи, поскольку анкетные данные там мало кого интересуют». Варнавин бережно положил ампулы в портфель и вернулся в палату Светланы, ожидая её с минуты на минуту. 
        Дышащий спиртом анестезиолог перестарался с дозировкой. Светлана долго не могла придти в сознание. Передозировка анестетиками впоследствии плохо повлияло на кровеносные сосуды Светланы.
       Следующие четверо суток Варнавин вызывал дежурную сестру и торжественно передавал ей очередную ампулу для введения в организм выздоравливающей. Сестры и сами боялись брать на хранение все ампулы с антибиотиками, делая ужасные глаза и ссылаясь на невероятную ценность этих ампул, недоступных подавляющему числу несчастных.   
       Последующие рентгеновские снимки, сделанные в ЦИТО, подтвердили высокое качество проведённой операции. Трудности, как всегда в России, начинались на стадии ухода и восстановления. Спустя месяц Варнавин перевёз Светлану домой и стал оплачивать консультации и лечение, проводимых у них на дому кандидатом медицинских наук Татьяной Михайловной. Елена Витальевна была отблагодарена большущей коробкой шоколадных конфет и флаконом духов.
     Варнавину, таким образом, удалось осуществить научно-техническую кооперацию по остеосинтезу в условиях развитого социализма (да ещё с привлечением фармакопеи противника номер один!). Шпак оказался отличным специалистом по материально-техническому снабжению, Елена Витальевна,  будучи отличницей в Первом медицинском институте, и, став ответственным  и скрупулёзным хирургом, хорошо выполнила операцию, а Татьяна Михайловна оказалась отличным методистом и консультантом.
     Прошло несколько месяцев. Наступило долгожданное лето. Светлана получила временную инвалидность до полного восстановления функции бедра. Варнавин, как всегда, сидел за своим присутственным столом и листал папку, отыскивая некое Постановление Совета Министров СССР. Вдруг раздался городской звонок. Варнавин протянул руку и услышал в трубке радостный голос Светланы. «Я звоню из «Урожая»», – сказала жена, – приезжай за мной через час!»  «Что случилось?» – спросил, холодея, Варнавин. «Вовочка, садись в машину и приезжай!» – ответила Светлана и повесила трубку.
     Варнавин отпросился у руководства, сел за руль своего красного автомобиля «ВАЗ 2105», который безропотно служил всю зиму на маршруте «работа-магазин-больница-дом-работа-и так далее» и довольно быстро добрался до Поперечного просека.
     Выйдя из машины, Варнавин увидел свою Светлану. Экипированная во французский шлем, английские редингот и бриджи, и сделанные местным мастером на заказ кавалерийские сапоги, она прибавленной рысью гоняла свою лошадку по кругу плаца. Светлана подъехала к Варнавину и успокоила его тем, что бедро сейчас у неё крепкое как никогда, поскольку в бедре сидит штырь из нержавеющей стали, выточенный токарем пятого разряда Московского электролампового завода.

Copyright © 2002  foma zamorski