54 9 Девятка треф

ДЕВЯТКА ТРЕФ


Слёз у меня не бывает. И не потому, что я сильная, а потому, что, когда уже готова разрыдаться – мне вдруг становится легче. Такое впечатление, что кто-то отплакал за меня. Спасибо тому, кто это делает. Я будто внезапно освобождаюсь от слёзной необходимости. Мои ручьи не просто высыхают, не появившись, а как будто вдруг становятся не нужными. Каково же этим плачущим существам, если они действительно есть?.. А может, мне всё это только кажется? Возможно, дело в чём-то ещё. Вот и сейчас всё та же история. Следствие готово зайти в тупик, но никто не растерян – все поглядывают на меня. Привыкли. Считают, что я обязательно найду выход. Как обычно. А я всего лишь не паникую. Знали бы они, за счёт чего мне это даётся…

Интересно, бываете ли вы иногда расстроены. – Очень интересно? – Да. … Бываю. Такими вот вопросами. Болтуны. Спасибо, что начальство относится с пониманием. – Знаете, мы собираемся вам кое-что поручить. Другие отказываются. – Ну тогда конечно. Только мне. Почему только никто не спрашивает, есть ли у меня сердце. Может, уже знают ответ?

Вы скорее всего уже придумали, как выпутаться из этой истории, наверняка всё заранее просчитали. (Естественно!) Мы вам доверяем, и знаем, что не подведёте. У вас, как всегда припрятана какая-нибудь хитрость. И улыбаются, остряки. И верят в то, что говорят. И, что интересно, я тоже верю. И дело не в их внушении, а во мне самой. Я верю в то, чего нет. Верю всю жизнь. В справедливость, в чудо, в чистую вечную любовь. И эту веру я умудряюсь совмещать с работой. Точнее, вера мне не мешает, и я не разглагольствую вместо действий. Я всегда делаю то, что считаю нужным, только по-разному ко всему отношусь. Иногда с таким надрывом… Самой кажется странным, что это мне удаётся. Никак не могу привыкнуть. Эффект от происшедшего я чувствую, а тяжести не остаётся. Ну вот, объяснила, ничего не объяснив. Первые годы мне часто казалось, что я не выдержу, но, когда накатывали особенно тяжёлые события, то мои переживания кто-то будто перехватывал. И я чувствовала, что становлюсь какой-то пронзительно безразличной внешне, хоть и остаточно-сердечной внутри... Хорошо выглядеть твёрдой, когда за тебя выплакивается невидимый помощник. Это к вопросу о вере в чудеса. Так легче. Я верю, что все люди – честные и надо только суметь это заметить.

Вот и сейчас. Только мы нашли вечернего грабителя прохожих, как умер главный свидетель (спортсмен, называется). Но, это почему-то меня не сильно расстроило. А, может, я просто уже очерствела (иногда мне так кажется)? Умом я понимала, что это плохо, что это – конец моему спокойному следствию, но почему-то глубоко не переживала. На сердце у меня было много всего, но только не отчаяние. Как, тебя эта новость совсем не задела? Или ты всё переживаешь глубоко внутри? Это – вредно и неизвестно, чем может кончиться. Дай выход своим эмоциям! Или ты, как всегда, готова к любым поворотам? Но, здесь-то случай особый… А я будто пьянела. Одновременно была и здесь и где-то ещё. Пребывала в некоем оцепенении, незаметном для окружающих глаз. Они считали, что я хорошо контролирую себя и ситуацию, а я сама не совсем понимала, что со мной происходит. Какая-то часть меня продолжала давать распоряжения, при этом другая была во внутреннем замешательстве. И всё это происходило внутри мощных волн сердечного ритма. Как всегда – что бы ни происходило – я как будто заранее знала, что всё окончится благополучно. Хотя, кончиться могло по разному. Но и там я бы выстояла – так или иначе. Невзгоды будто не касались глубины моей сути. Они скользили по поверхности, позволяя сердцу спокойно созерцать всё поле боя со своей командирской вышки в груди. А, когда тяжёлые времена проходили стороной, мой ум снова возвращался на прежнее место руководителя жизни.

Вот и сейчас я была в невидимом смятении. Неприятных событий набиралось так много, что я уже подумывала, а не позволить ли им хоть немного меня расстроить. Может, от этого я заведусь на какую-то бОльшую активность, что сделает меня более нормальной? Или лучше продолжать делать вид, что ничего страшного не происходит? И всё же я сомневалась, стоит ли мне кидаться в панику. Внешне мой рассудок в любом случае оставался бы трезвым. Но, вот, внутренне… Принимать срочные меры или наблюдать за тем, что будет? Можно ошибиться в спешке, а можно и проморгать, ожидая. Я не редко бывала в смятении, хотя другие этого и не видели. Я знала, что девять треф – сомнение, подозрение, то ли успех, то ли промах, то ли сомнительное наследство, то ли реальная надежда на удачный исход. Обвиняемый заявляет, что невиновен, а я смотрю на это будто со стороны, будто меня это не касается, и думаю, что ситуация в моём уме напоминает девятку треф. Хорошо, что коллеги не знают о моих ассоциациях.

Ум бесстрастен, а сердце захлёстывает всё большая тревога. Я не боюсь страдать, ведь, при нарастании волны переживаний что-то внутри переключится и я выйду сухой. Со стороны я буду казаться безразличной, но при этом продолжу ощущать свою ответственность за то, что случилось. Мне не всё равно, кто окажется виновным, но порой мне самой кажется, что это так. Говорят, что я готова идти по трупам, оправдывая всё высшей справедливостью. Возможно. Какая разница, где идти. Важно, куда и как. Любая девятка – ритуал. Любой ритуал – действие.

Что это? – Ну, как тебе объяснить… – Линии, круги и заклинания? Благовония и комичные движения? – Ха… Это – соединение внешнего с внутренним. – И твоё появление можно отнести сюда же? – Пожалуй, это и есть ритуал…

Он успел дать показания, очень убедительные для других, но какие-то безликие – для меня. Странный инфаркт. Без видимых внешних причин. При вскрытии оказалось, что органы стали разлагаться – слишком быстро для трупа. Сначала ничего, а потом – всё. На чём же мне теперь строить обвинение? Могла бы и на том, что есть. Однако, меня не тянет. Нет настроения спешить. Сверху давят? Пускай. У меня всегда найдётся, что дать им поклевать.

Он так мне и сказал: как она пишет, так ты и идёшь. Она долго собиралась, но потом поспешила. А, оказалось, что могла бы подождать ещё. Нет, ну знаешь, столько ждать…

Я уже ждала в детстве. Сама не знаю, чего. Убегала за край леса, к обрыву и поднимала глаза и руки к небу, окунаясь в бескрайность природной стихии. Я была заодно с этим могучим бездонным пространством. Но я всегда находилась внизу, а оно – вверху. Я долго ждала воссоединения. Моё детское сознание верило, что это случится. Однажды я не выдержала и запела. И я уже не могла остановится. Мне казалось, что песня моя доставала до далёких звёзд… Потом мама нашла меня и отвела домой. Оказывается, она искала меня полночи и вдруг услышала голос… Это было похоже на сирену. – Я сомневалась, что это была ты, и мне было страшно, но нужно было проверить. Больше меня в такую даль не отпускали.

Наискосок. Между сходящимися границами. Это всё равно, что постоянно искать центр тяжести, сказал ты. А иначе я и не умею, ответила я, но мне это прощается, как и ей. Ты усмехнулся. Спокойствие восьмёрки выливается в ритуал своей девятки, благодаря которой проявляется суть родного туза. Но, вот, есть ли прямая связь между восьмёркой и тузом – вопрос открытый. – Неужели это так важно? – Ошибка может стоить промаха или даже жизни. – И как же узнать ответ? – Следить за твоими действиями. Ведь, на все мои события ты всегда реагируешь конкретно и не задумываясь. Мне остаётся фиксировать реакции. – Но, почему мои? – Между сторонами должно быть что-то общее, но не любое, а нечто существенное. Я всегда вижу твоё ушко и то, что висит в нём. Чистота. – И что получается, если я реагирую положительно? – Значит, отсеяв всё неудавшееся, мы получаем внутреннюю крупицу восьмёрки и видим её расцвет в тузе. – Но что это даёт на практике? – Он улыбнулся: практичная ты моя…

Когда мне передали письмо, я не сразу и поняла, что его нужно вскрывать. Я была сосредоточена на смуглянке. Нечаянно. Чем-то знакомое лицо. Доброта и простота. Как будто родственница. Милая и безразличная, вежливая и тактичная. Чем-то неуловимым в ней я была поражена, но не удивлена. При  входе в здание она стояла и молча протягивала конверт. Что-то от цыганки или турчанки, но уж слишком цивилизованная. К тому же, я была не в том состоянии, чтобы трезво оценить то, что окажется в письме. Как я на это отреагирую? Может, мой мир сильно пошатнётся… Но, внешним умом я обо всём этом не думала. Эти осознавания будто проходили тонкой, но прочной канвой вокруг пышущего сознания, сдерживая его порывы. Как бы эта канва меня однажды не удушила…

Сколько раз я мысленно говорила с тобой… Возможно, когда-то мои разговоры совпадали и с твоими мысленными обращениями. Во всяком случае, я могу это представить. Но, что бы я ни делала, разум продолжает выслеживания. Автоматически. Я всегда делаю свою работу, только на разном уровне глубины.

Ты знаешь, а может, ты меня давно забыл? Что ты, как можно. Нет, всё возможно. Таких, как я, много. Нет, такая одна. Смешно, но приятно. Что там у нас? Самма, принеси отчёт, я его уже час жду. Ты думала, я занята другим? Интересно, чем же? Ах, да – заключением патологоанатома, конечно. И ещё одним разговором. Нет, не по телефону.

Второй появился уже позднее – через день после смерти первого. Яков. Странный какой-то. Всё рвался рассказать о своих преступлениях. Так я ему и поверила. А ты бы поверил? Что? Поверил бы? Ну, ты – шутник… – Я участвовал в грабежах, да, но чтоб кого-то оговорить – никогда. – Суетной какой-то. А почему вы вдруг появились именно сейчас? – Я понял, что должен раскрыть правду. – И вашим словам можно доверять? – Конечно. Теперь мне можно верить. – А раньше нельзя было? – Раньше нет. – Триш, парень хочет набрать на себя с три короба – запри-ка его пока, видать боится чего-то. Яков, Яков, Яков… Вот тебе и замена. Странная история. Ещё предстоит разобраться.

Вот, как всё запутано у нас, правда? Это – люди, а сколько бумаг! Хорошо, что ты разбираешься во всём отрешённо. Точнее, ты перекладываешь это то на сердце, то на ум. Если втягиваться – ничего не поймёшь. Сперва отъезжай – а уж потом тормози. Смотри на всё с расстояния. Так не сделаешь глупостей и других лишних движений. Хотя, возможно, упустишь то, что долго будешь считать главным. Долго – пока не поймёшь, что всё забылось. Или, что этого не было. Ну уж нет! Такое забыть невозможно. Это было! Это полосонуло мою жизнь, оставив шарм шрама. Кровь струится по каплям и я даже привыкаю к этому. Силы снова и снова восстанавливаются, но если б можно было всё вернуть… – Я б обязательно всё испортила. Всё. Поэтому он и не дал мне этого сделать. Умница.

В тот раз, не смотря на переполнявшее меня счастье, что-то нарастало во мне с каждым вдохом – приятное, но волнующее. Всё сильнее. Дышать становилось тяжелей, сердце раскрывалось рывками с каждым новым столбом… Кровь билась в груди громкими судорогами. Когда я опомнилась, то взорвалась, закричала и потребовала немедленно развернуться. Он резко затормозил, машину закрутило. Посмотрел на меня как на сумасшедшую и… мотор заглох. Ещё толком не осознав, что произошло, я вышла – будто в тумане…

Я всегда была отличницей, хоть с ума по учёбе и не сходила. Скорее, мне даже не всегда было интересно. Казалось, было что-то ещё – то, что глубже поверхности жизни. Что-то, о чём почти никто не желал говорить. Не всем преподавателям это нравилось, но меня обычно прощали…

Отрезвела я только после того случая. Я стала и жёсткой и… осталась прежней.

Так я стояла и смотрела тебе вслед и, кажется, даже видела твою улыбку. Одновременно я плакала. Но, вскоре я поняла, что плачу от счастья. Несмотря на километры, быстро растущие между нами, я чувствовала тебя, твой голос, твою кожу. Несмотря на прощание, в которое я уже не верила. Я не понимала, где я. Конечно, я была там, возле машины, я слышала чертыханья водителя и видела, как он возится под крышкой капота. Но, кроме этого места, я была и в другом. Точнее, я оттуда и не уезжала… Чувствуя себя и здесь и там, я наливалась незнакомым прежде ощущением целостности и понимала, что уже никогда не останусь прежней…

Я действительно превратилась в другую. Меня даже перестали узнавать. Многие так и остались в прошлом. Новая я оказалась для них неудобной. Те, кто узнавали, удивлялись. Только отец сказал, что так и должно было случиться, что моя истинная суть дремала до решающего момента, до судьбоносного случая, и вот, наконец, прорвалась на свободу. Мама, услышав мой подробный рассказ, сказала, что такое бывает только в сказках, а значит, дело тут в чём-то другом. Предложила мне походить по врачам. Спасибо, это я в жизни ещё успею.

Звонок был странным – не просто тревожным, а острым и пахнущим зловонно. Он будто резанул ломаной молнией обыденную сосредоточенность хоть и нервозного, но скрупулезного расследования. Звонили коллеги из другого округа. Оказывается, Стайков уже проходил у них свидетелем. Три месяца назад и будто в таком же деле. – Жаль, что умер, а то поговорили б ещё. – Умер? – Да. Этому все подвержены, даже свидетели. А что, вы тоже хотели бы с ним поболтать? Как же люди становятся популярны после смерти! Знаю, знаю, это говорит та, которой он нужен позарез. И вам той же удачи!

Вот так – у меня несчастье, а я выгляжу довольной. Попробуй меня пойми.

Осознавание движется как улитка, а жизнь при этом несётся словно ветер. Гнаться или нет? Я не смогла тебя остановить. Ни тогда, ни теперь… Сила даётся свыше и она всегда существует ради конкретного. Оказалась, что на пресечение твоего пути она не направлена. И слава Богу. А то бы я воспользовалась. Не для правосудия – для себя. И погубила бы обоих. Пустой вздор, но мне он приятен.

Выслушайте меня! Я хочу жить! Выслушайте! Это всё сделали мы вдвоём. Парень просто подвернулся не вовремя. Я опишу всё во всех подробностях. Спасите, выслушайте, запротоколируйте! – Дигрик, прими показания, а то я уже не знаю, что и думать.

Это ж надо! Не какой-нибудь намёк, а подтверждение правильности моей нерешительности (которую возведут ещё в мудрость – ой, уморы!). Моей ли? Если подсознательно, то да. Могла ли я о чём-то догадываться? Может и нет, какая разница. Да при чём тут звонок? Мало ли, где человек был свидетелем? Вот она – сидит и волнуется, и её вопрос для неё поважнее всех свидетелей. Жёлтый, отороченный горностаем, жакет. Пальцы в смятении касаются подбородка. Смуглая служанка сдержанно протягивает письмо, но хозяйка будто боится его принять. Видно, что женщины духовно близки, и разговор у них идёт доверительный. Дальняя сторона – добрая, но тёмная, является как бы частью тёмного фона и предлагает весть, которую почти не ждали. Зигзагообразное тонкое украшение в причёске благородной дамы передаёт такое же тонкое и непостоянное её волнение. Прежняя серьга провисает мудрой, сдержанной чашей весов.

Пожалуй, моя чаша в том, чтобы искать. Уж лучше это буду я, чем кто-то. Вот и сейчас – вроде бы нужно принять послание, а девятка на обратной стороне побуждает сомневаться. Ах, ты шалун!

Не важно, найду ли я тебя. Однажды нашла, остальное – лишь следствие. А следствие – моя работа.

Обыск ничего не дал. Я пришла, когда всё уже было просмотрено. Ничего подозрительного. Может, человек только казался здоровым? Никто его не напугал, ни с кем он не встречался. Знакомые удивляются. За полчаса до того беззаботно говорил по телефону, и вдруг… Особой роскоши не было: диван, аппаратура, шкаф, телевизор, дерево, чеканка. Я толком не поняла, зачем туда пришла. День был какой-то разорванный и я никак не могла собраться. Из моих как назло не было никого. Одного отпустила, остальных отправила по делу в другой город. Потому и пришла – чтоб убедиться, что всё посмотрели. Я даже слышала тебя… Наверняка, слышала, но не смогла разобрать слов. Ходила между комнатой и кухней и вслушивалась. Ты что-то пытался мне сказать, я знаю, я почти разобрала это…

Так в юности я, бывало, что-то слышала, но что?.. Это не было звуком, а как будто зовом, какой-то тягой свыше. Она усиливалась вместе с моим взрослением. В тот памятный день тяга зазвенела колоколами. Не чуя под собой ног, я помчалась в неизвестном направлении. Я ездила и бродила, не замечая, где… И потом это случилось… Вспоминать это – всё равно что снова и снова вскрывать это письмо, изображённое внутри себя. С каждым разом погружаешься всё глубже.

…Вороной конь ещё не появился, сказал ты. Как нет и всадницы на нём, и другой, более молодой воспитанницы эксцентричной графини. А, значит, сюрпризы ещё впереди. Я тогда ответила, что для меня вся жизнь – или сюрприз, или его ожидание. На это ты сказал, что сюрпризы лишь помогают нам замечать старые картины. Одним – создавать мир, а другим – поддерживать его памятью о них. Чем меньше в тебе лишнего, тем больше картин ты способен выдержать. – Я не знаю, держу ли я что-нибудь. Наверное, я просто жду, но живу так, словно давно дождалась. – Держишь, конечно. Иначе бы я не смог понимать тебя.

Что, Самма? Не может быть. Вот это да. И это ты нашла дома у Якова? – Умничка. Обломки карт. В мусорном ведре. Превосходно. Отпечатки? – Нет? Оформила? Клади сюда. В моём столе им самое место.

Стоп! Я вспомнила, где я её видела. Мы тогда брали братьев-насильников. Точнее, принимали их как подарок. Она стояла на противоположной стороне улицы и сдержанно улыбалась. Я тогда сразу прониклась к ней, хотя она не имела к происходящему никакого отношения. Сейчас я уже не так уверена в её непричастности. Дело было червовым, бежали ручьи и солнце пробуждалось от мрачной зимы. Я тоже оттаивала после периода суровых жизненных испытаний и эта смуглянка своим взглядом что-то во мне пробудила…

Как только я распечатала конверт, мне сообщили, что свидетель ожидает в соседнем кабинете. Это ж надо – а я ведь тянула. Лишь бросив взгляд на карту, я сразу поняла, от кого она. Поняла, что уже не смогу говорить с пришедшим. Триш Тальвиныч, айда, тебе и карты в… – Карты? – Не знаю, с чего это я. Или нет, знаю. Не бери в голову. Допроси. Беспристрастно. – Не так, как обычно? – Так. – А что ж вы тогда?..

Когда он ушёл, я поняла, что миссия моей жизни не только в том, чтобы искать, а, возможно, и в том, чтоб не находить. Ни для себя, ни для правосудия. Искать и не находить. Но, искать в полную силу, по настоящему. Это и есть те самые две чаши…

Сердце моё, не выпрыгивай. Мне нельзя выпрыгивать с тобой, но и без тебя невозможно. Когда я беспечна, ты охраняешь меня и создаёшь иллюзию моей серьёзности. Как и прежде, дружи с головой, чтобы я была спокойна. Зайдите, Матвеич. Вы что там в заключении написали? Такое бывает? Нет? Так что ж вы такое пишете? Ну, так значит бывает. Вот и отвечайте правильно. И объяснения распишите по полной форме. Недоволен он. А я довольна такие чудеса получать? Как я о этом отчитываться буду?

Что видел этот Стайков? – Гулял вечером в парке, а тут парень к женщине подскочил, сумочку сдёрнул и побежал. Конечно, я побежал за ним. И женщина тоже. Не догнал и решил проводить её домой. Чтоб успокоить. Приходим, а тут-то он и орудует… Там и сцепились – женщина и парень пострадали. Почему не я? Она первой входила. Вот и не повезло.

…А он уходил первым. Я уже почти догадалась. Чутьё мне подсказывало, что теперь-то можно попытаться и остановить. Но не смогла. – А если б я всё же попросила показать документы? – А я их оставлю. Вот, смотри. Положил, и пошёл. Я тут же поняла, что там было и не стала смотреть. Я не могла совладать с дыханием. Не способна была даже встать. Три дня я не подходила к тому месту. Меня и тянуло и отталкивало.

Не хотела б я первой входить. А лезу всегда именно первой. Мне кажется, что я должна, что кроме меня нЕкому. У других – семьи, у меня – никого. Вся моя семья, это – тот, кто умчался навсегда. От которого осталась лишь дымка… Водитель тогда очень нервничал, пытаясь завести машину. Я стояла, не двигаясь. Не знаю, сколько прошло времени. Думала о нём и качалась от счастья. Оно меня переполняло и готово было затопить навсегда. В тот вечер я поняла, что искать его бесполезно. Обычные способы поиска результатов не дадут. Надо делать своё дело. Это и будет самым эффективным способом.

Если меня расплавить, то окажется, что я – из очень мягкого металла. Внешняя оболочка ничего не значит, всё – внутри. Однако, металл. Да и плавить надо уметь…

Именно тогда, возле машины я поняла, почему выбрала эту профессию. До этого не понимала и никто не понимал. Я училась, осознавая, что не подхожу для этого, и что понятия не имею, почему я, вопреки мнению всех пошла учиться именно сюда.

Инфаркты случаются, но в случайность такИх смертей я не верю. Сердце вдруг не вынесло навязанных оскорблений. Где же оно было раньше? Поздновато проснулось.

Здравствуйте. А я вас поджидаю. Странно, правда? У меня есть что сообщить вам по известному делу. Может, документы спросить? Нет, не буду… Проходите. – Я смотрю, у вас ровное настроение, да? – Ровное? – Да, вас наверно, трудно огорчить. – А вы хотели бы? – Я? Ни за что. Мне кажется, вы никогда не падаете духом. – А вы – психолог? – …

Странный. – Так что же у вас за сведения? – Представьте, что этих грабителей могли давно выслеживать. – Кто? – Кто-то. – Представила. – Так вот: они очень шустрые и поймать их было не просто. Но, на сей раз они поддались сильной жадности и рискнули. Они поняли, что дома у неё есть, чем поживиться. Тем и нарушили собственные правила. На выходе их и заметили. – Так что же их нам не сдали? – Важно не сдать людей, а позволить им раскаяться. – …Но, вы пришли не ради того, чтобы мне это сказать? – Нет, конечно…

Никогда не можешь знать заблаговременно, чем окончится осень. Иногда хочется, чтобы она никогда не кончалась. Ведь, какой будет зима, заранее узнать невозможно. Насколько мягко или жёстко войдут в тебя пики?.. А войдут обязательно. От них не скрыться. Зима обязательно наступает.

Как можно встречаться с другими, если есть один? Не важно, где он, можно ли его найти, важно, что он есть. Любовь – это когда он один и ты ничего не можешь сделать… Ты за него в ответе перед самой собой. Сердце охватывает всех, но они – лишь зеркала с его отражением.

Я снова пошла домой к главному свидетелю, не успевшему поведать суду своих показаний. Теперь там никого не было. Я должна была сама всё проверить – в спокойной обстановке. Прийти и побыть там. Какая-то зацепка наверняка осталась. Не буду рыться – порылись и без меня. Надо спокойно походить, почувствовать…

Пусть это будет ритуал. Я и внутри и снаружи. Вроде как меня и нет. Смотрю на всё отрешённо. Это проклятие… Да, эта жизнь… Что? – Среди резьбы по дереву и чеканок, красная доска с выжженной надписью. Слишком вписывается в интерьер, чтобы обратить на неё внимание.

Вот видишь, она нас столкнула. – Кто? – Жизнь…

«это проклятие, исходящее на лице всей земли: ибо всякий, кто крадёт, будет истреблён, как написано на одной стороне, и всякий, клянущийся ложно, истреблён будет, как написано на другой стороне» - Книга Пророка Захарии, глава 5.

Наверное, есть у меня и ещё одна миссия. Что-то, что между чашами. Я догадываюсь, чтО это, и с честью исполню этот долг большим женским сердцем.


Copyright © Лаварэс – 2002 г. (2 - 3 января 2002 г.)