сны

(Странный это сон про старушку)


Это произошло в перерыве между двумя странными снами.
Тогда я еще лежал в кресле, настолько, насколько в этом кресле можно лежать, лежал, закинув голову назад, - в подробностях, - выковыривая пальцами левой руки микроскопические кусочки говядины, застрявшие во время обеда в зубах. Правая рука неподвижно лежала на затылке, придавленная головой, вернее зажатая между головой и спинкой кресла. Вытянув тело диагонально квадрату комнаты, я вытер мокрые пальцы левой руки о брюки и закрыл глаза. После обеда сон наваливается почти внезапно, моментально. Я заснул и, почти сразу, очутился в метро. На мне было серое кашемировое пальто, поднятый воротник, черные брюки, плеер  – все что помню. Волосы взъерошены. Щекой я прижался к двери вагона и монотонно вибрировал, вторя сложному ритму состава. В вагоне была лишь старая старушка, помимо меня, помимо проводов и электрощитов, лотков, набитых пылью и электричеством. Освещения не было. Но этот мигающий электрический свет резонировал по всему составу, унося лица пассажиров в других вагонах дальше, вертикально, то резко вверх. Спотыкаясь на распределительных щитах, лицо отскакивало от гладкой металлической поверхности, запрыгивая в соседний вагон со свистом. С трудом удерживаясь на ногах, все дальше, теряя силы, я не понимал, почему бы не сесть, почему бы не стоять, перестать стоять и сесть на сидение. Напротив старой старушки. Страх, необычайная тревога. Я почему-то боялся взглянуть старухе в глаза, или хотя бы на ее клетчатую юбку, потертые башмаки, зонт, а вроде сейчас была зима и зонт, этот зонт, как-то нелепо. Наконец я пересилил себя и, хватаясь за поручни, резко пошел по направлению к сидящей старухе, балансируя, соприкасаясь с обшивкой вагона и холодным электричеством металла. Подойдя в плотную, остановившись, буквально возле старухи поручень треснул, надломился, и часть металлической трубки случайно оказалась у меня в руке. Последнее, что я увидел – это приближающееся серое лицо, в морщинах, темно серые тяжелые веки, опухшие щеки, и моя рука, напряженная в замахе. Наверное, я ее ударил. Бы. А так - проснулся.
Вытянул перед собой отекшую правую руку. Противный металлический вкус на языке. Противный. Я почмокал сухими губами, высунул язык, лизнул вновь наливающуюся кровью руку, поставил чайник на плитку и позвонил Лене.
- Привет, это я.
- Я слышу. (пауза)
- Что делаешь?
- Жду тебя … в гости. Уже долго. Приедешь?
- Я еду.
Терпеть не могу говорить по телефону. Не то, что так просто смотреть собеседнику в глаза. -Я еду- Здорово, она скоро будет здесь. Мы даже займемся любовью, наверняка. Это наверняка. Я пью свой зеленый чай. Я пью свой зеленый чай. Я пью свой зеленый чай. В комнате уже утро, в тарелках на блюде солнце. Чтобы описать комнату, надо сказать следующее:

В горшке растут розы, гортензии. Возле, копошатся
красные муравьи. Гладкая поверхность подоконника
отражает солнце, отбрасывая его лучи вглубь комнаты.
Туда, где у белой стены лежит соломенный матрац.
Запах соломы едва уловим. Но тонкое обоняние
подскажет этот запах. Желтый плетеный стул. На нем
рубашка и чулки. Бледно-розовые капроновые чулки,
какие можно купить в чулочном магазине на Весенней
улице. Книги лежат стопками на полу в углу
комнаты, возле плетеного стула и подоконника, у дверей.
Книги здесь, словно кошки во дворе. Их присутствие –
тишина. На рубашку села белая лимонная бабочка.
Хочется подойти на цыпочках и почувствовать это едва
уловимое сочетание запахов – соломы и лимона. Но тогда
бабочка упорхнет. Лучше не двигаться. Воздух прозрачен,
но только в глубине комнаты, где темь и прохлада. У окна
же, если присесть на колено, видно в солнечном свете,
как мелкие бесформенные пылинки устроили хаотичный
танец. Танец забавен. Но долго смотреть нельзя, начинает
рябить в глазах. Очень уж яркое солнце сегодня.

Это комната сегодня. Я уже привык видеть ее такой, даже в дождь, осенью или зимой, все же на своих местах и не меняется. Это радует.
Вот мы уже лежим с Леной на матраце.
- Я вот всегда думаю, откуда ты столько знаешь обо мне?
- Я читаю о тебе в книгах, оттуда и знаю. Хотя бы вчера, я прочитал в одной газете, что ты не любишь запах рыбы. Это же правда?
- Да, это правда. (тишина)
- Давай займемся любовью, мне так хочется в тебя войти.

Не ожидал, что ей станет больно. Чертова менструация. Меня так доконали эти вещи, вещички. Все равно я не жилец, уже. Эти чертовы вещички. Пальцы, запахи, менструация, шурупы, тряпки, ногти ... Нельзя, неужели, перестать быть таким. Стать чем-то более неопределенным.
- Лена, я люблю тебя. Все равно. Мне все равно.
- Хочешь, я помогу тебе ртом.
- Нет. Ты с ума сошла. Ты же … Ты же …
Тогда я еще не нашел слово «чистота» в нашем диалоге. Мне разбитое блюдце, Лене мягкий голубой шарфик. Она едет домой. Поздно. И мне страшно провожать ее домой. Выйти на улицу, с моим насморком. Хроническим недержанием слов. Я бреду по коридору, подушечками пальцев ощущая шероховатую поверхность обоев. Темные лилии. Иду в комнату, где снова буду спать. Без сна. Мне так охота сейчас. И в два ночи я уже сплю.

Разбудил меня телефон часов в 9, утром. Беспрерывные рывки звона. Накрываюсь с головой. Под одеяло, чтобы не видно и не слышно. Но звон не прекращается, напротив кажется он все быстрее, все настойчивее. Забирается под мое одеяло, толкает в бок, нарушает мой бессонный сон.
- Алло. Да алло же.
- Алло. Это Игорь?
- Да. Это Игорь. А что случилось? (почему я спросил именно так, откуда знал)
- Вы, меня, не знаете и, если, повезет, то и не, узнаете. Передо мной, здесь, в беспамятном состоянии, лежит, Леночка К. Ей, ужасно, холодно, она, умирает. Единственное, что, она, смогла, произнести, из, последних, сил, - это, ваше, имя, и, телефон. Я, не знаю, что, делать. Боюсь. Мне страшно, находиться, в одной, комнате, с почти, трупом. Приезжайте, срочно.
- (я смеюсь) Что случилось? Как это произошло.
- Немедленно приезжайте, а то, будет, поздно.
- Конечно, я сейчас приеду. Дождитесь меня.
Я вскакиваю с постели. Ничего не понимаю. Вспоминаю старушку из вчерашнего сна. Наверное, это был какой-то знак, или что там. Убил я ее. Она умерла? Как мне сейчас действовать? Время. Не успею выпить и чаю. Что с ней? Вот интересно. Я люблю ее. Лена. У нее сейчас такие дни. Она мерзнет. Быстро мерзнет. Быстро умирает. В моей комнате пусто. Надо было не отпускать ее. Сейчас. Держать крепко. Одеваю брюки, майку, ботинки, пальто. Inspiral carpets в плеер и на улицу.
Зима. Это тайна, которую лелеют пожарные, милиционеры, трубочисты. И таксисты. Конечно, таксисты. - Мне надо ехать в Мясной район. – 200 рублей. – нет, 150. – ладно, садись.
Сегодня Мясной район разрыли, туда и не проедешь. На площади Борьбы строят фуникулер, чтобы сократить расстояние между Дмитровской и Отрадным. – Езжай быстрее. От этого зависит судьба одного человека. Я влюблен в девушку, в эту минуту, я влюблен в нее еще больше в эту минуту. Она умирает. А она умирает. - Попробуем объехать через Тимирязевскую. – Да, давай. Быстрее, прошу. Там механический завод, мимо него, в промзону.

Шаги можно считать как минуты. Или наоборот. Я действую просто и надежно. На улицах почему-то ни души. Индустриальный район моего воображаемого города. Спектральное небо, розовый дым из бетонных и пластмассовых труб. По вечернему снегу я, пользуясь лыжными палками, по колено в снегу, сугробы, передвигаюсь через поле. Космические линии ЭП, сквозняк в небе, птицы преодолевают пучки электрических облаков. Я считаю шаги как минуты. 2045 шагов. Как минут. 2045 минут. В невесомости. Ни души. (На бетонной плите сидит субъект в фиолетовом защитном костюме. Может, сидит!?) Не понимаю, где я? Где я??????????????????????????????? где умирает мой любимый человечек?????????????????? Куда идти?????????? Эй, человечек, держись!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Я иду в никуда…………………..

В темном доме горит свеча. Возле свечи четырнадцатилетняя девушка ест из оранжевой тарелки суп. Заканчивается второй странный сон.