C Новым годом!

Под вечер, возле нашего огня,
Увидели мы черного коня.
И. Бродский
Тридцать первое декабря. Завтра начинается Новый год, по восточному календарю – год Черной лошади. Темная лошадка. Выхожу из дома, нужно купить кое-какие продукты к праздничному столу, последние подарки. Еще только четвертый час, но уже темнеет, все-таки декабрь, Петербург…
Обычно под Новый год всегда слякоть, оттепель, мокрый снег. Сегодня холодно, снег под ногами поскрипывает, и в сумерках кажется, что этот черный конь каждый раз сворачивает в темный переулок, на секунду раньше, чем ты успеваешь его заметить, а неподкованные ноги глухо и мягко ступают по свежему снегу, не давая расслышать шагов… Таинственно и спокойно, как в настоящую праздничную ночь.
Захожу в большой продуктовый магазин. Шум, длинные сонные очереди и торопливые продавцы. В мясном отделе никого, продавщица смотрит куда-то мимо и вдаль, а потом вдруг произносит неожиданно приятным глубоким голосом: “Госсподи! Табор уходит в небо!”. Ни тени улыбки на её пустом, как у Луны, лице. Оборачиваюсь – в магазин вваливается толпа цыганок с детьми за плечами, они кричат и разбегаются, как тараканы, по всем отделам. Выхожу из магазина. Между дверей стоит, как всегда, нищая старуха с протянутой рукой. Сегодня она особенно ожесточенно трясет головой и что-то бормочет. Прислушиваюсь: “Я не дед Мороз, я не дед Мороз…” Сначала удивляюсь, потом понимаю: со Снегурочкой её бы точно никто не перепутал…
Теперь – в книжный магазин. Надеюсь, что он еще открыт… Благодаря всему виденному сегодня дурное настроение последних дней улетает, я снова становлюсь наблюдателем, и главное – ничего не упустить. Но вот я подхожу к гостеприимно распахнутой двери полуподвального магазина, самого хорошего книжного в округе. Спускаюсь, вхожу в отдел художественной литературы. Ничего, что я предполагала купить, нет. Стою в задумчивости, изучая полки. Продавщице становится офигенно скучно, и она, раскачиваясь на стуле, вежливо интересуется, не надо ли мне помочь, икая через слово и каждый раз извиняясь. Лицо у неё при этом такое, что сразу ясно: человеку уже хорошо и ничего, в общем-то, от окружающих теперь не нужно. Поэтому я пытаюсь избежать её помощи, но из моей затеи ничего не выходит. Её рвение поразительно, и остановить поток её красноречия никто бы уже не смог. Она забрасывает меня вопросами и, выяснив, что мне нужно что-нибудь в подарок мужчине за сорок, видимо, решает, что я хочу его соблазнить и покорить тонким вкусом. Поэтому предлагает мне то что-то совершенно новое и малоизвестное, то изящную, вроде Куприна, эротику. Мысль, что я хочу порадовать на Новый год книжкой своего отца, ей почему-то не приходит в голову. При этом она с трудом, правда, но быстро носится по помещению, выкладывая передо мной все книги, о которых, с напряжением издавая членораздельные звуки, рассказывает с поразившим меня своей глубиной чувством и пониманием, по ходу дела с легкостью формулируя идеи и анализируя характеры. В конце концов я вышла из магазина, кажется, так ничего и не купив, но горячо поблагодарив продавщицу за помощь. Часто моргая, она так же горячо пригласила меня приходить ещё. Когда я вышла, то долго не могла придти в себя. Меня преследовал букет ароматов, которые она источала, а её образ долго тревожил мое воображение.
Все мои патетические мысли рассеялись, когда с чердака отец притащил чудесную, однобокую, в три с половиной ветки елку. Как ни странно, на её украшение ушло почти полвечера…
Потом, около двенадцати, сидели за праздничным столом, после полуночи разворачивали подарки, бабушке слева было плохо, бабушка напротив, как всегда, о чем-то ныла… В три часа ночи во дворе раздаются дикие вопли. Это мои ненаглядные шнурки-приятели. Мне неожиданно становится наплевать на мою простуду и проч., и я ухожу с ними, пешком, поперек Невского, по Литейному, радостно болтая с позапрошлой любовью, уже догадываясь, что он станет и следующей, а потом вдруг счастье остается за пределами досягаемости, на шумном Невском, в чужой компании, а мы сидим с девчонками на кухне, в ожидании открытия метро, и вспоминаем лето, а с нами сидит какой-то посланник моей любви, кажется, брат его любви, с гитарой и “гражданской обороной”, почему-то без слуха и голоса, как все мои знакомые мальчики с гитарой, и вот мы встречаем утро Нового года:
Ночь коротка, цель далека,
Ночью так часто хочется пить,
Ты выходишь на кухню,
Но вода здесь горька,
Ты не можешь здесь спать,
Ты не хочешь здесь жить.    
 Доброе утро, последний герой!    
 Доброе утро тебе и таким, как ты,    
 Доброе утро, последний герой.      
 Здравствуй, последний герой!