Наше последнее путешествие

  Мы снова отправляемся в путешествие. Наверное, нас ждут новые миры или быть может новые друзья – я еще не знаю, но это - наше последнее путешествие и поэтому оно должно быть особым...
 
  Посреди степи, будто старая рваная рана, пролегла дорога. Черной полосой прочертила огромное травяное море и уперлась в шевелящуюся даль.
  Куда тянется, куда бежит? Не устала ли за сотни лет, не надоело ли? Вон, повсюду трещины да колдобины, да упрямые травы рвут асфальтированное тело и уже никто не поедет навстречу восходящему солнцу, под умирающий свет утренних звезд. Только огромное небо раскинулось сверху, изредка сполоснет ее черную спину редким дождиком, вычистит вихрем -и заблестит она, как раньше, будто вернулось время...
 
   Мы едем с тобой по этой самой дороге. Едем на красивой и мощной машине, а встречный поток воздуха свистит в зеркалах и что-то поет в радиаторе. И пусть дорога стара, но покрытие ее еще хорошо сохранилось, чтобы можно было бы просто ехать и не думать ни о чем.
  Совсем недавно здесь прошел дождь. Тугие потоки воздуха приносят запахи мокрого асфальта, такого же мокрого и холодного неба, пряные запахи степи, что проносится мимо и терпкое дыхание еще далекого, но уже слышимого моря.
Но пока что по обеим сторонам проносятся лишь ровные, словно вычерченные пространства, на которых гуляет ветер да изредка, с неба падают молнии. Ты протягиваешь руку из окна, и ветер тут же хватает ее, пытаясь утащить тебя на эти огромные бесконечные пространства. Однако он вскоре отступит. А степь уносится вдаль так же, как и раньше безмолвная и бесконечная...
 
  Степь всегда живая. Всегда такая гибкая и колеблющаяся, что кажется – это мягкие волны трав играют с веселящимся ветром. Это только она может быть такой большой и бесконечной, будто выступающая обнаженная грудь планеты и в то же время нежной, как первый весенний цветок, который едва-едва пробился сквозь снег.
  Запах выгоревшей травы, смешанный с треском кузнечиков, висит в воздухе, но не мешает, а только дразнит. Темное небо огромным колпаком нависло над землею и кажется, что время растворилось в нем, да тишина медленно поднимается вверх.
  А какая впереди даль! Светлая и прозрачная, огромная и всеобъемлющая, она зовет, манит и шевелится в лучах слабого здешнего солнца и сердце щемит от ее бесконечных, словно мечта, пространств...
 
  Я пытаюсь сказать тебе это, пока мы едем. Но ты молчишь, ты смотришь вдаль, лишь изредка поворачиваешься ко мне, и тогда я вижу эту даль в твоих глазах. Я вижу в них огромное небо и пугающую бесконечность Вселенной. И мы молчим. Тихо урчит мотор, мягко шелестят шины и еле слышно поет ветер – иногда тишина нужнее, чем самые лучшие слова.
  А вот и море! Сразу посвежел воздух, ветер засвистел яростнее и настойчивее и даже сквозь шум мотора пробивается упрямый рокот волн.
   Море травяное сменилось морем настоящим, и что-то огромное-преогромное не покидает твои глаза. Мы молчим по-пржнему, потому что слова давно стали не нужны. Лишь машина неустанно несет нас к темной туманной дымке, которой закрыт горизонт и из которой уже начали проступать нечеткие очертания далеких гор. Собственно говоря, туда мы и едем.
Вот дорога свернулась калачиком, запетляла, скрутилась в кольцо и завилась спиралью. Теперь она поднимается все выше и выше, словно к самому небу, но я знаю, что она закончится на огромной, почти такой же ровной и большой как степь, площадке. Наверное, тысячи или сотни тысяч лет назад кто-нибудь точно так же ехал по ней, чтобы закончить здесь свой путь. Но в отличие от нас он знал, почему это так. Впрочем, это сейчас не важно.
  Машина остановилась. Она стоит уже полчаса, но ты все не хочешь выходить. Ты смотришь вокруг и словно боишься сделать шаг навстречу всем этим пространствам, что тесно окружают тебя.
  И тогда я осторожно беру тебя на руки и несу далеко-далеко, почти к самому краю площадки. Там растет мягкая и очень пушистая трава. Я кладу тебя на нее, и сам ложусь рядом. Мы смотрим в огромное небо, которое шевелится над нами и не чувствуется что на свете есть время, есть другая жизнь, есть что-то еще кроме этого места и этого неба.
А потом я так же осторожно целую тебя. Губы твои прохладные и терпкие, как терн. Но ты молчишь, лишь смотришь в глубокое небо и немножко улыбаешься. Тогда я беру твои ладони и целую их, целую каждый пальчик на твоих руках, каждую впадинку между ними, а руки у тебя теплые и нежные, словно руки матери...
 
  Неслышно опускается вечер. Вверху уже зажглись крохотные небесные светлячки, но нам светит костер и его пламя прыгает и тянется к огню небесному, но все не может дотянуться. А мы греемся у его танцующих язычков и пьем душистый чай из здешних цветов. Но вот глубокая ночь падает на землю, и я вдруг вижу, что ты спишь, устав после этого долгого дня. Ты спишь глубоко и спокойно. Я посижу еще некоторое время у костра, постерегу твой сон, а потом пойду бродить по ночному миру, но не слишком отдаляясь от тебя.
А когда придет утро. Я принесу тебе свежий, еще горячий чай. Ты возьмешь его и будешь не спеша пить обжигающую жидкость, а в это время в глазах твоих будет всходить огромное и такое живое солнце.